Юнг в Африке: историческая запись

Блейк Бурлесон

Юнг в Африке: историческая запись

Аннотация: Девяностоминутная презентация Блейка Бурлесона это первая часть «Путешествия в Африку» Джона Биби. Показаны восемь оригинальных эпизодов из любительских фильмов, отснятых доктором Хэлтоном Годвином Бейнсом во время экспедиции Юнга в 1925 году в Восточную Африку. Помимо помещения этих клипов в соответствующий им исторический, географический и культурный контекст, Бурлесон представил следующие показанные в фильме культурные комплексы и комментарии Рут Бейли — молодой спутницы Юнга, с которой он познакомился в пути: романтический примитивизм, «going black» (букв. с англ. «почернение»), самосознание элиты, «furor Africanus» (букв. с лат. «ярость африканская»), «бремя чёрного человека», расовая неполноценность, и «проклятие Хама».

Ключевые слова: Рут Бейли, Юнг в Африке, фильм Бейнса, культурный комплекс, расовая неполноценность.

Введение

Пятимесячная «психологическая экспедиция» Карла Юнга в Восточную Африку в 1925–26 годах была попыткой установить то, что он называл «психическим наблюдательным постом» за пределами «европейской сферы влияния». Часть гения Юнга была в его чувствительности к опасности попадания личного под влияние коллективной жизни. Это знание и побудило его совершить в 1920-х годах длительные путешествия в Северную Африку, Северную Америку и Восточную Африку с тем, чтобы обнаружить отличия от Европейской культурной гегемонии. Между тем экспедиция Юнга в Африку была также и бессознательным паломничеством, повторенным бесчисленным количеством европейцев его поколения, которые тысячами покидали свои дома в поисках чего-то в «диких местах» по всему миру.

Примерно в то же самое время, когда Юнг совершал своё путешествие, имели место три другие экспедиции, привлекшие внимание мировой общественности. В феврале 1925 года выпуск National Geographic Magazine был посвящён статье, озаглавленной «Путешествие от Каира до Кейптауна по суше», предпринятое журналистом Феликсом Шеем и его женой. За два месяца до этой статьи Юнг встретился со всемирно известным натуралистом и исследователем Карлом Итаном Эйкли, который вскоре должен был отправиться на корабле в своё пятое длительное путешествие в Восточную Африку. Эта экспедиция, которая оказалась роковой для Эйкли, была отправлена в то время, когда Юнг был в Африке. Третья экспедиция была совершена другим всемирно известным авантюристом сэром Аланом Кобхэмом, который пытался совершить первый в истории трансафриканский перелёт. Кобхэм покинул Лондон в ноябре 1925 года и высадился в Джиндже, Уганда 8 января 1926 года. Юнг со своим отрядом в этот день только что прибыли в Джинджу и стали свидетелями посадки самолёта Кобхэма на аэродром.

Несмотря на то, что экспедиция Юнга, равно как и экспедиции Шея, Эйкли и Кобхэма, имела «научные» цели, личные побуждения к исследованиям, путешествию, паломничеству многогранны. Путешествие Юнга было в частности обусловлено его желанием вернуться к «истокам». Это было не только желание установить взаимоотношения с коренным населением, которое, в отличие от современных европейцев, не «потеряло свою душу», но это было также и желание установить связь с «истоками» внутри самого себя. Существовали, разумеется, и теневые стороны этих экспедиций. Наряду с тем, что большая часть работы Юнга в Африке была нацелена на поиски универсального, «базисного» пласта человеческой психики, который бы перекрывал личные и общекультурные различия, мы, по прошествии такого долго времени, можем разглядеть собственные бессознательные общекультурные допущения Юнга, которые символизировали его историческую эпоху и оказали влияние на его цели.

Майкл Адамс, Сэм Кимблс и Томас Сингер основываясь на первоначальной теории комплексов Юнга и теории об общекультурном бессознательном Джозефа Хендерсона, первыми сконцентрировали внимание аналитической психологии в последние годы на культурных комплексах. Они отмечают, что, хотя комплексы остаются «краеугольным камнем повседневной работы психоаналитика и анализа» (Singer 2006, p. 199), юнгианцы, как правило, ограничивали свои исследования личными или архетипическими комплексами, тогда как комплексы культурные они в значительной степени игнорировали. Культурные комплексы, которые, как они утверждают, являются неявными, хотя это и не явно из работ Юнга, «основаны на повторяющемся групповом опыте, который укоренился в культурном бессознательном этой группы» (Singer & Kimbles 2004, p. 7). Историческая и культурная составляющие отчёта об экспедиции Юнга содержат возможность распознавания культурных комплексов в 1920х годах, которая и сегодня продолжает придавать чёткую форму нашему понимаю Африки и африканцев.

Фильм Бейнса

Одним из спутников Юнга в путешествии по Африке был его первый помощник Хэлтон Гудвин (Питер) Бейнс. Британский подданный и главный организатор экспедиции, Бейнс снял на шестнадцатимиллиметровую камеру фрагменты путешествия по Кении, Уганде, Судану и Египту. В этой презентации рассмотрены восемь фрагментов из этого фильма, семь из которых были отсняты в округе Северное Кавирондо в Кении недалеко от горы Элгон, где Юнг со товарищи в течение трёх недель стоял лагерем у народа элгонисов.

Танец народа Кикуйю

До прибытия в Северное Кавирондо на пешее сафари, Бейнс путешествовал 15 миль северо-западнее Найроби к деревне Кикуйю, где он снял танец народа Кикуйю[1]. Кикуйю, одна из этнических групп Банту, проживающая в центральных горных районах, была крупнейшей этнической группой в Кении. В этом эпизоде показаны два хоровода; первый составлен из мужчин, двигающихся по часовой стрелке, второй — из женщин. Особо в этой сцене следует отметить факт того, что очевидцев из племени Кикуйю больше интересовал просмотр фильма Бейнса о танце, чем их участие в этом танце. Образовалась почти полная неразбериха, когда Кикуйю окружили Бейнса, так что, не смотря на свой высокий рост, у него были большие трудности с записью танца на кинокамеру. Решительными действиями множества аскари (солдат) и других людей удавалось временно расчистить пространство.

Среди спутников Юнга в этой экспедиции была двадцативосьмилетняя медсестра, Рут Бейли, которая на всю жизнь стала для Юнга подругой и компаньоном. Когда спустя сорок пять лет Бейли просмотрела этот отрывок, её отклик на столь восторженную реакцию Кикуйю на Бейнса состоял в том, что «они просто никогда раньше не видели белых людей» и что «они подумали, будто их [европейцев] кожа была сделана из белой глины» (Bailey 1970, p. 6). Несмотря на то, что Кикуйю, разумеется, видели европейцев и до него (в действительности, европейцы жили повсюду вокруг них на своих фермах), Юнг в самом деле утверждал, что он, подобно бесчисленным исследователям до него, был первым европейцем, чья нога коснулась нетронутой земли. «Корнуоллис Харрис, один из первых путешественников в Трансваале, сказал, что есть нечто божественное в том, чтобы быть первым белым человеком в какой-либо местности; подобно господству над новым творением» (McLynn 1992, p. 342). Юнг целенаправленно отправился во внутренние районы Африки для того, чтобы обойти стороной общекультурный пласт психики. В «Протоколах» Юнг отметил, что «общекультурное сознание [н]игде [в Африке] не прерывалось». Это было «предысторией… удивительным сном» (p. 371).

Продолжая свой комментарий, Бейли замечает, что

[Когда мы там были], Африка всё ещё пребывала в первобытном состоянии. [Юнг] тогда говорил: «Мы видели Африку в её самом лучшем, то есть первобытном состоянии». Заметьте, что это было до восстания Мау-Мау, потому что Мау-Мау (главным образом Кикуйю), жившие возле горы Элгон, были ужасны. Когда мы там путешествовали, они были милыми, подобными детям, людьми. Они выбегали из своих жилищ, чтобы увидеть нас, а движение Мау-Мау превратило их в самых ужасных людей.

(1969, p. 48)

Комментарии Бейли показывают бессознательное предположение, культурный комплекс, который был назван «романтическим примитивизмом». Африканист Али Мазруи, кенийский учёный и политический публицист, отмечает, что эта тема подтверждает «наивность и непромышленные традиции» доколониальной Африки (1986, p. 73). Считалось, что у африканцев до колонизации была беззаботная, идиллическая жизнь. Они были по-детски невинны, наивны и им был недоступен великий мир рациональности, науки и технологии. Ранние европейские путешественники, стремящиеся вырваться из перенаселённых и загрязнённых городов, часто живо представляли себе эти предположения во всём, что они видели в Африке. «Романтический примитивист», подобный Карен Бликсен (1937–1985), которая написала автобиографическую книгу «Из Африки», видел в модернизации Африки — со всеми её городами, государствами и политическими процессами — уничтожение этого райского сада. Простое уравнение Бейли о том, что как «дети» (то есть в своём доколониальном состоянии) африканцы были хорошими людьми, а как Мау-Мау (то есть уже в своём политизированном состоянии) африканцы были ужасными людьми, объясняется, в частности, этим же предположением о «романтическом примитивизме». Как это ни странно, Бейли по-видимому не знала, что африканцы, которых она видела в фильме Бейнса, были Кикуйю, то есть главными действующими лицами восстания Мау-Мау, которое и привело Кению к независимости. Первый президент Кении и «отец нации» Джомо Кениата, Кекуйю, был заключён в тюрьму в последние дни колониального периода за предполагаемое руководство движением Мау-Мау. Роберт Эллвуд (1999) в своей книге Политика мифа (The Politics of Myth) выдвигает гипотезу, что Юнг вместе с Мирче Элиаде и Джозефом Кэмбеллом, были антимодернистскими романтическими мифологами, которые верили, что модернизация сельского населения будет иметь катастрофические последствия. Несмотря на то, что колониальный эксперимент в Африке был, воистину, бедствием, революция Кениата, которой немало поспособствовало движение Мау-Мау, была, в частности, вдохновлена возвращением к политическим и культурным структурам, которые были весьма изощрёнными и сложными.

Караван в пути

Из Найроби Юнг со своим отрядом отправился в округ Северное Кавирондо в западной Кении, где они начали свой шестимильный пеший переход из Какамеги к горе Элгон, романтическое приключение в сопровождении носильщиков. В этом клипе мы мельком замечаем сорок восемь носильщиков, несущих походное снаряжение и припасы для пятинедельного путешествия четырёх европейцев. Эти поклажи весом шестьдесят фунтов каждая переносили на голове. Если бы каждый носильщик переносил максимальное количество поклажи, общий вес был бы равен 2,880 фунтам. Основное походное снаряжение для обычного сафари включало в себя палатки, туристические коврики, москитные сетки, гамаки, охотничьи сумки, рукомойники, подушки, фонари, лампы, бутылки, полотенца, коробки, одеяла, продукты питания, столики, кухонные принадлежности, столовая посуда, тарелки, молотки, топоры, верёвки и фильтры для воды. Вдобавок носильщики несли и все личные вещи отряда — одежду, ружья, медикаменты, кинокамеру Бейнса и так далее.

Как мы расцениваем столь большую заботу о безопасности и бытовых удобствах, а также чрезмерные усилия для того, чтобы взять «цивилизацию» с собой в дикую природу? С одной стороны, объяснение транспортировки всей этой излишней поклажи является относительно простым. Труд был дёшев, а участники сафари хотели жить так комфортно и уютно и так безопасно, как только возможно в диких условиях Африки. Имеется, однако, ещё одно объяснение, порождённое культурным комплексом. В описываемое время существовало общее представление о том, что европейцам в Африке надлежало поддерживать внешние атрибуты «цивилизации» для того, чтобы уберечь себя от «going black». «Going black» в то время являлось и важной проблемой, и интересом в колониальной Африке. Когда Юнг и Бейнс давали интервью в Найроби изданию East Africa Standard непосредственно перед тем, как отправиться к горе Элгон, главная тема статьи была сосредоточена на том, как «Психологическая Экспедиция Багишу» могла бы помочь в исцелении от «одной из трагедий Африки», а именно от европейцев, «которые “превратились в туземцев”» (p. 5). Юнг позднее определит своё поведение во время сафари, как компенсаторное дабы избежать ловушки. Он писал:

Это компенсация, то же самое можно найти в Африке в форме исключительной традиционности… В качестве компенсации чрезвычайной распущенности негров выступает очень строгий этикет. Мы догадались об этом сами; как только оказались в дикой природе, мы стали очень разборчивыми в том, что касается опрятности наших слуг… мы были очень требовательны в отношении чистоплотности слуг. Им нравилось быть настолько грязными как это только возможно, но, когда они прислуживали за столом, они должны были носить белые тюрбаны и белые shokas; мы сделали это ритуалом. И вы чувствуете, что если вы не побреетесь всего один день, то вы уже никогда бриться не будете. Вы отвыкнете от ваших собственных рук, вы практически потеряете себя и это будет началом «going black».

(Jung 1997, p. 621)

К концу путешествия Юнг почувствовал, что находился на грани «going black».

«Гостиница» для путешественников в деревне Мванза

Согласно записям Бейнса из содержания фильма, этот эпизод снят в «первом краале сафари». Это была деревня Мванза, расположенная приблизительно в восемнадцати милях от Какамеги, где и находилась «гостиница» для путешественников. На протяжении шестидесяти миль пешего пути между Какамегой и горой Элгон расположены четыре «гостиницы» для путешественников. Такая «гостиница» представляет собой квадратную постройку из твёрдой земли и плетня, с крытой соломой крышей и утрамбованным коровьим навозом в качестве пола. В них не было никакой мебели, а постельные принадлежности гости приносили с собой. Жилища поддерживались в хорошем состоянии местными вождями для посещения колониальными властями, но также они были доступны и для путешественников на сафари. Экспедиция Юнга проходила, разумеется, с официального разрешения и при финансовой поддержке Британского министерства по делам колоний. По выражению Юнга, их считали «полуофициальными». «Гостиницы» для путешественников местное население считало ценным имуществом, поскольку те приносили им деньги. Постояльцы всегда приобретали продукты питания такие, как куры, яйца, молоко, овцы, овощи и фрукты.

В этом эпизоде Юнг показан сидящим на террасе «гостинцы» и беседующим с поваром, Ефремом[2], который держит в руках жестянку, возможно, с чаем или кофе. Юнг открывает коробку с провизией и достаёт оттуда жестяную банку. Коробки с провизией, поставляемые лондонской фирмой «Lawn and Adler», содержат консервированное мясо различных сортов, молочные продукты, консервы с фруктами и овощами, приправы и специи, пищевые продукты для завтрака, десерты и напитки.

Во время просмотра этой сцены, Рут Бейли отметила, что «у каждого [члена команды] был персональный слуга…» (1970, p. 8). В письме, которое он написал из Африки, Юнг отметил, что у них в распоряжении были «четыре чёрных слуги и один повар» (p. 43). Эти пятеро кенийцев были наняты в Найроби, и мы знаем имена четырёх из них — Ибрахим, Юссуф, Сали, Ефрем. Кроме Ибрахима, вождя Сомали, все остальные помощники принадлежали к этнической группе Суахили, народу, живущему на морском побережье Кении. Эта сцена показывает, что самым искусным методом являются дружеские отношения между европейцами и их помощниками из народа Суахили, соглашение, обусловленное культурным комплексом.

Европейское проникновение во внутренние районы Африки со времён Ливингстона, Стэнли, Бёртона, Спика и других исследователей поддерживалось африканцами от побережья Суахили. Несмотря на то, что Суахили представляли лишь крошечную долю населения Восточной Африки, они обладали огромным влиянием на её историю. Начиная со второго века н. э., арабы и персы установили торговые общины вдоль восточного побережья Африки. В течение седьмого века вместе с приходом Ислама, была создана цивилизация — с мусульманским населением Банту, которое обладало наследием сомали, арабов, персов и индийцев. Эта цивилизация и эти народы были воротами для тех европейцев, которые пытались проникнуть во внутренние районы. Народ суахили полагал себя выше «нецивилизованных» африканцев, но ниже величественных арабов, сынов Пророка. Монотеисты, которые были «единокровными братьями» арабов, «восполняли свой врождённый недостаток тем, что были фанатичными [мусульманами]»’ (Blixen 1937 – 1985). Европейцы придерживались точно такой же оценки Суахили. Феликс Шей, в экспедиции National Geographic 1925 года, писал: «Покажи мне одного чёрного мальчика в Африке с одним процентом арабской крови в его жилах, и я докажу вам, что он умнее всех своих приятелей» (p. 235). Суахили представляли собой превосходных попутчиков в сафари по многим причинам: они были искусными лингвистами, знали местность, но также и потому, что они разделяли выводы европейцев об африканцах как о низших людях. Суахили, в сущности, и не видели себя африканцами, которых они считали языческими дикарями.

Этот комплекс самосознания элиты удерживал крепкую власть среди суахили в Кении вплоть до правления правительства Мои[3] (1978 — 2002). Мои, который был представителем этнической группы Календжин из Рифт-Валли, эксплуатировал этот комплекс, утверждая, что суахили, как они сами всегда заявляли, не были по-настоящему ни африканцами, ни кенийцами. Столкнувшись с возможностью лишения их гражданских прав внутри своей собственной страны, культурные учреждения суахили в 1990-х года начали пересматривать и повторно подтверждать свои Банту/африканские корни, которые были равным образом недооценены в их устных и письменных историях. Фильм Бейнса обращает наше внимание на то, что партнёрские отношения между европейскими участниками сафари и их африканскими помощниками строятся, отчасти, на комплексе само осознанной элитарности суахили.

Оплата носильщиков

В этом фрагменте фильма мы видим взаимодействие Юнга с его африканскими аскари (солдатами). Трое вооружённых аскари, один капрал и двое рядовых, были предоставлены окружным комиссаром в Какамеги для сопровождения каравана. Вся троица, вероятно, была вызвана из полицейского подразделения Какамеги или из Королевских африканских стрелков, частей, главным образом состоящих из Нанди, преобладающей этнической группы в этой местности.

В эпизоде, снятом в «гостинице» для путешественников Мурумбу на реке Нзоя в Бродерик Фолс, Юнг раздаёт деньги носильщикам с помощью, главным образом, двух аскари, идентифицированных Бейнсом как «Сабеи и Капрал». После того, как Юнг зажигает свою трубку и раскладывает деньги, аскари сопровождают носильщиков строем к сидящему Юнгу. Выдавая денежное вознаграждение, Юнг даёт одну монету двум носильщикам, вероятно в качестве платы, чтобы они разделили её между собой. Большинство носильщиков племени Элгона в этом строю, одеты в традиционные shukas (верхняя одежда). Сорок четыре носильщика продолжают движение строем. Капрал и Сабеи, которые суетятся гораздо сильнее носильщиков, управляют каждым рядом таким образом, чтобы они двигались к столу. В какой-то момент, один из носильщиков отстаёт от своего партнёра, с которым они шли в строю. Капрал замечает это и грубо подталкивает его. Аскари становятся более внимательными после этого происшествия. Придерживаясь ритуала, далее со всех сторон следуют общепринятые поздравления за успешное выполнение задачи.

Этот эпизод, как никакой другой в фильме Бейнса, изображает колониальное положение дел в 1925 году. За административным столом восседает белый Буана (господин, хозяин), африканские солдаты, обеспечивающие порядок на европейском предприятии и строй обычных африканцев, получающих весьма скромное денежное вознаграждение за свои услуги. Несмотря на то, что в этом эпизоде существует многочисленные сложности, я хочу сфокусироваться на одном культурном комплексе во время колониального периода, который продолжался и в постколониальную эпоху. Комплекс этот Чарльзом Тренчем (1993), автором книги «Люди, правившие Кенией» (Men Who Ruled Kenya), охватывающей период с 1892 по 1936 годы, был назван «furor Africanus». Этот комплекс являлся техникой управления, использующей «внезапный гнев, вызванный какой-нибудь грубой провинностью африканца» (p. 86). Тренч отмечает, что этот комплекс «мог бы охватить самого милосердного европейца» (там же). Один начальник отдела так сильно рассердился на своего непосредственного официального начальника, что повалил его и избил (там же). Этот гнев вспыхнул, когда европеец заметил, что, с его точки зрения, было что-то ошибочное, глупое, алогичное или ленивое в поведении африканца. Что особенно впечатляет в этом комплексе, так это количество гнева, которое может вызвать иногда даже малейшая оплошность.

В этом эпизоде мы обращаем внимание на носильщика, который на первый взгляд производит впечатление того, кто не обращает никакого внимания на то, как правильно идти строем, то есть парами. Это простое действие, с которым, очевидно, могут справиться и малые дети. Этот единственный носильщик хочет идти в одиночку. Почему он не понимает такое простое правило? Что ж, очевидный ответ мог бы состоять в том, что он, в сущности, довольно хорошо понимает это правило, но хочет обмануть систему. Возможно, гнев, вызванный неосторожностью африканцев, обнажает ненадёжность европейской колониальной системы как таковой. А там, где основание для возникновения сотрудничества было бы недостаточным, внушение страха гнева в колонизированном было предпочтительной техникой в «управлении туземцами». Это угрожающее поведение колонизаторов самопроизвольно возникает из культурного бессознательного.

Короткая пьеса об атаке гиен.

На второй день перехода, в пятнадцати милях северо-восточнее Какамеги, караван вошёл в лес Кабрас. В тот вечер, когда они сидели вокруг бивачного костра в гостинице для путешественников в Мулуби, дремлющий караван был окружён стаей очень голодных гиен, учуявших запах крови ягнёнка, которого Ефрем подал на ужин. На спящего Ефрема, у которого было собственное отдельное жилище, напала одна гиена, хотя даже и не поцарапала его. Несколько дней спустя Бейнс снял на плёнку реконструкцию этой атаки на повара. Юнг появился на сцене в качестве театрального режиссёра для двух актёров аскари.

Реконструкции событий, в которых участвовали дикие животные, были неотъемлемой частью африканских охотничьих экспедиций девятнадцатого и двадцатого столетий. Книги о приключениях и путешествиях, написанные иностранными авторами (такими, как Карен Бликсен или Джон Генри Паттерсон) включали рассказы об умении африканцев подражать. Юнг был поражён тем, что африканцы были «превосходными знатоками человеческого характера», отметив, что «[т]акая интуитивная проницательность связана со свойственной им удивительной способностью к подражанию» (Jung 1963, p. 259). «Они потрясающе копируют походку, жесты, манеру речи, в буквальном смысле «влезая» в шкуру своего персонажа» (там же). Ему «показалась поразительной их способность к постижению эмоциональной природы» (там же). Мнение Юнга, что гений африканцев заключается в чувствах и эмоциях, это и его оригинальное наблюдение касательно культурной идентичности африканцев, и обычное западное представление об африканцах, культурный комплекс. По Юнгу африканцы характеризовались чувственной функцией (одна из психических функций) (Jung 1971, para. 692). Они «оказывается, жили в постоянном возбуждении, они были подвластны лишь эмоциям» (1963, p. 242).

С одной стороны, наблюдения Юнга касательно эмоционального интеллекта африканцев пересекаются с философией негритюда[4] Леопольда Сенгора из Сенегала, который нашёл разумность африканцев не в аналитическом складе ума и холодной беспристрастности, а в эмоциональном инстинкте и тёплых чувствах. Отсюда известная максима Сенгора, «Чувства — это негры… разум — это греки.» Африканист Али Мазруи писал: «Утверждению французского мыслителя Декарта, “Я мыслю, следовательно, я существую”, Сенгор противопоставил гений африканцев как таковой, “Я чувствую, следовательно, я существую”» (Mazrui 1986, p. 74). Афоризм африканского богослова Джона Мбити, «Я существую, потому что существуем мы; и поскольку существуем мы, существую и я», отражает похожий и хорошо известный, сконцентрированный на чувствах, подход к африканскому характеру.

С другой стороны, оценка Юнга была западным представлением с длинной историей. Южноафриканец Лоренс Ван дер Пост признавал это представление как культурный комплекс с двумя противоположными сторонами. Он отмечал, что «[б]елый человек может увидеть только те особенности, которые подтверждают и оправдывают его собственное представление и позволить этому представлению выдать себя за внешнее и подлинное объективное состояние — которым оно не является» (1955, pp. 71-2). Ван дер Пост видел «в чёрном человеке сосуд, содержащий разумного, расчётливого, трезво мыслящего, стойкого живого человека, созданного западным человеком по своему образу и подобию, который в большей степени считает [чувствующую] часть себя не братом, но врагом, способным, всплеском своих сильных эмоций и ярких порывов, разрушить тщательно спланированный и точно обоснованный сознательный уклад жизни человека (pp. 69-70). Ван дер Пост обозначил этот комплекс как «бремя чёрного человека», которое заключается в этой «ужасной бессознательной проекции» (p. 71). «Бремя чёрного человека» является, разумеется, аналогом культурного комплекса, известного как «бремя белого человека», крылатая фраза, которую использовал Ридьярд Киплнг в своей поэме в 1907 году. «Бремя белого человека» состояло в том, чтобы принести колонизированным народам институты, которые были бы основаны на Разуме эпохи Просвещения в большей степени, чем на «племенном» Чувстве.

* Беседа в палаточном лагере у подножия горы Элгон [Palaver at Elgon campsite]

После пятидневного перехода, караван прибыл к подножию юго-восточного склона горы Элгон, где Юнг со товарищи располагался лагерем три недели. Юнг чувствовал, что он обнаружил самый удалённый (и «первобытный») народ во всей Африке — племя элгонисов. Первончальная этническая группа, которую хотел изучать Юнг была не элгонисы, а Багишу из группы народов Банту, места обитания которых были на западном склоне горы Элгон на территории Уганды. Багишу, земледельцы по своей сути, заключили естественный союз с британцами и начали в большом количестве мигрировать в Кению (и на родину элгонисов). Железная дорога, которой воспользоваля Юнг для того, чтобы попасть в западную Кению, почти полностью была построена рабочими из племени Багишу. Народ Багишу быстро приспосабливался к колониальному положению, тогда как племя элгонисов, с другой стороны, было изолированным народом, который подвергался давлению со стороны и Багишу, и европейских колонистов. Традиционно элгонисы были лесными скотоводами нилотской расы[5], проживающие в пещерах горы Элгон. Однако, к 1925 году их численность сократилась до 5,000 и их считали «вымирающим племенем». Пастушеские инстинкты сменялись земледельческими и большие семейные хозяйства уезжали из горных тропических лесов и деревень у подножия горы. Палаточный лагерь Юнга располагался в необитаемой долине вблизи одной из таких деревень. Его целью было провести собрания или беседы с местными жителями для того, чтобы исследовать их сновидения и религиозные верования.

В этом видеофрагменте Юнг с блокнотом в руках сидит под деревом акации и беседует с приблизительно двадцатью мужчинами из племени элгонисов. Несмотря на то, что Юнг изучал суахили во время путешествия по Кении, эти беседы доказали на практике бесполезность такого ограниченного использования языка. Почти ни один человек из племени, с кем беседовал Юнг, не обладал даже маломальскими знаниями суахили. Позднее Юнг признавался, что эти беседы «больше походили на занимательную игру с отгадыванием загадок» (Jung 1963, p. 264). В конечном итоге из этих бесед Юнг узнал очень мало об элгонисах; в течение целых трёх недель он записал всего лишь одно сновидение. Он пришёл к выводу, что в скудных результатах его исследований были повинны «примитивные» аборигены, которые были не в состоянии достаточно долго удерживать сознание, чтобы вести осмысленный диалог. Это объяснение Юнга перекликается с работой Люсьена Леви-Брюля[6], в которой описывается различие между «примитивным» и «цивилизованным» человеком.

Однако, подлинная причина трудностей с общением состояла в том, что туземцы не доверяли Юнгу. Предпринимая попытки побеседовать, Юнг был обречён практически ничего не узнать о мире сновидений элгонисов. Несмотря на то, что Юнг понимал, что он должен «заслужить доверие аборигенов», попытки провести беседу не увенчались успехом. Для лишённых гражданских прав аборигенов, Юнг вместе со своей свитой, в которой были аскари, выглядел как представитель колониальных властей. Возможно британцы уполномочили его разузнать о традиционных манерах и характерных чертах аборигенов, чтобы свергнуть их, чтобы превратить народ Элгона в покорных подданных короля Англии. Удивительно, что это представление местных жителей имеет место и по сию пору. Моим ключевым информантом об элгонисах во время визита к горе Элгон в 2003 году был преподобный Френсис Кибои, выпускник Оксфорда, преподаватель в колледже теологии в Кении. Преподобный Кибои предложил мне идею о том, что Юнг был уполномочен британскими властями выяснить наилучший способ справиться с непокорным народом Элгона. Он сказал

Я полагаю, что, если бы Карл Юнг не предположил, что [мой] народ обнаруживает признаки разногласия и рассредоточен, вероятно, британское правительство не позволило бы себе этот шаг. Они бы оставили [их] в покое… Это прискорбно.

Несмотря на то, что нет никаких оснований предполагать, что Юнг сообщал британцам какие-либо свои предположения относительно состояния дел у элгонисов, подозрения преподобного Кибои раскрывают тот факт, что колониальный комплекс просуществовал ещё около восьми десятилетий. Не секрет, что африканские политики в пост-колониальный период эксплуатировали этот комплекс и видели всех европейцев (и колонистов, и правительственных чиновников, и миссионеров, и туристов) настроенными против африканцев и, соответственно, как причину всех своих бед и несчастий. Эксплуатация этого копмлекса Робертом Мугабе в Зимбабве служит в качестве недавнего и печального примера этому.

Cheebteek, пророк элгонисов [Cheebteek, Elgonyi prophet]

В своих заметках к фильму, Бейнс отмечает, что за эпизодом «Тэндит (англ. Tendeet) и его жёны» следует «Беседа с Гаптеком (англ. Gaptek) и другими». Гаптек, в 1925 году занимавший пост местного вождя, не так давно был назначен на эту должность окружным комиссаром. Его отцом был Чибтик (англ. Cheebteek) (альтернативное написание Gaptek), безымянный «лайбон, старик знахарь» в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях» Юнга. Слово «лайбон» на языке Масаи означает скорее «предсказатель, пророк» чем «знахарь». Элгонисы, как и все представители нилотской расы в восточной Африке такие, как Масаи, признавали существование исключительных личностей, которые обладали особыми способностями и могли предсказывать значимые события, но которые не имели никакого отношения к искусству исцеления. На местном языке пророк называется «warkoonteet». В этом эпизоде Чибтик носит плащ. Юнг описывал этого гостя своего палаточного лагеря как человека, облачённого «в великолепный плащ из шкурок голубых обезьян, явно очень дорогом». Когда я посетил элгонисов в том же самом районе в 2003 году, девяностопятилетний старец, лично знавший Чибтика, подтвердил мне, что тот действительно носил такой плащ.

Юнг спрашивал этого «старого знахаря» видел ли тот сны:

Наши носильщики из местного насленеия со всей серьёзностью утверждали, что они никогда не видели снов, только их знахарь видел. Когда я спросил знахаря, он решительно заявил мне, что его сны прекратились в тот самый момент, когда британцы вторглись в его страну. Он мне сказал, что его отец всё ещё видел «большие» сны и знал, куда переселяются стада, откуда коровы берут своих телят и когда начнётся война или чума. Теперь окружной комиссар знал всё, а они не знали ничего… Он мне рассказал, что Бог теперь говорит во снах только с британцами, а уж никак не с местным знахарем, потому что британцы теперь обладают могуществом и властью. (Jung 1964, para. 128).

Нам предстоит теперь выяснить, осознавал ли Юнг факт того, что задавал политический вопрос, когда спрашивал Чибтика о его сновидениях. В соответствии с политикой управления колониями через местных вождей, «warkoonteet» очевидно был традиционной местной властью и занимал официальный пост в новой системе. Таким образом, Тэндит, сын Чибтика и будущий предсказатель, был назначен «вождём». Ожидалось, что такие вновь назначенные вожди, подобные Тэндиту, будут исполнять желания окружного комиссара. Для Чибтика признать или заявить, что он видит сны, было бы равносильно измене. Таким образом мы вынуждены гадать над его ответом Юнгу: играл ли Чибтик, чей сын был наймитом колониального правительства, роль преданного слуги британского монарха. Видел ли он в Юнге, с его вооружённой свитой, представителя колониальной администрации, присланного для того, чтобы разузнать как всё у них устроено в действительности? Или он отвечал Юнгу искренне? Я думаю, что ответ, скорее всего, лежит посередине и что Юнг был свидетелем печальной капитуляции власти со стороны Чибтика. Когда всего лишь через несколько лет, элгонский предсказатель Мангушо (англ. Mangusho) начал рассказывать о своих снах, которые предвещали отступление европейцев, его арестовали и отправили в ссылку (Goldschmidt 1979, p. 59). Наблюдения Юнга здесь, кажется, иллюстрируют комплекс расовой неполноценности, который был назван «колонизация ума», феномен, при котором люди, которых поработили с помощью военной мощи, экономически или в культурном отношении, отказываются от своих врождённых творческих способностей и проницательности из-за признания выдуманного захватчиками их более низкого положения. Этот культурный комплекс витал над всей колониальной Африкой и всё ещё существует в наши дни во многих местах.

Семейство из пещеры на Элгоне [Cave family of Elgon]

В последнем видеофрагменте Юнг со своими спутниками исследует населённую пещеру. К 1925 году всего лишь несколько семейств элгонисов жили в пещерах, расположенных вокруг горы в полосе вулканического пепла на высоте между 6,000 и 9,000 футов. Эти крепости обеспечивали кров от непогоды и защиту от набегов мародёров из племён Масаи и Багишу. Во время путешествия Юнга, британцы официально объявили горную лесистую местность, на которой находилась полоса пещер, исключая эту полосу, «природным заповедником». Таким образом, местные жители были изгнаны из своих лесных домов на юг, в степи. Итак, в этом эпизоде представлено одно из последних семейств, обитавших в пещерах, которые были их домом на протяжении нескольких столетий. В этом эпизоде внимание главным образом сконцентрировано на Юнге, который уговаривает двух мальчиков выйти из жилища и весело беседует с ними пока те робко не уходят обратно в дом.

Питер Браун (Peter Brown) (1981) в своей книге «Культ святых» («The Cult of the Saints») говорит о том, что паломники «шли не просто к некоему месту, они шли для встречи с данным лицом» (p. 88). Нам могло бы показаться, что этот туземный мальчик единственный человек, ради встречи с которым приехал Юнг. Этот мальчик, возможно больше чем кто-либо другой из тех, с кем встретился Юнг во время своего африканского паломничества, представляет собой, по крайней мере для Юнга, то, что он называл «первобытный человек». Вот обнажённый мальчик, живущий в пещере, в одном из самых удалённых мест на всём африканском континенте. Юнг отдал предпочтение горе Элгон в качестве лаборатории для «психических наблюдений» по множеству причин, но в частности, выбор места назначения был вдохновлён романом «Она» Генри Райдера Хаггарда. Всего лишь за несколько месяцев до своей экспедиции в Африку, Юнг провёл семинар в Цюрихе, главной темой которого был этот психологический роман. Место действия романа разворачивается в пещерах во внутренних районах Африки. Сам роман Хаггарда был написан под впечатлением от первого письменного свидетельства о пещерах горы Элгон, предоставленного британским исследователем Джозефом Томсоном. Томсон исследовал пещеры в 1883 году и записал количество больших пещер, занятых народом Элгона и их крупным рогатым скотом. Когда Томсон (1968) спросил туземцев о том, кто создал эти пещеры, они ответили ему, что их создал Бог. Томсон, который не верил, что эти огромные земляные сооружения имели природное происхождение, писал, что они «должно были быть созданы рукой человека». Его надуманное умозаключение состояло в том, что «в очень далекую эпоху некоторая очень могущественная раса, добилась значительных успехов в ремёслах и цивилизации, выкопала эти огромные пещеры в поисках драгоценных камней» (1968, p. 301). Наиболее вероятными кандидатами в соответствие с точкой зрения Томсона были египтяне. Логика Томсона и, разумеется, Хаггарда, состояла в том, что если какие-либо великие памятники материальной культуры или цивилизации были найдены во внутренних областях Африки, они должны были прибыть туда откуда-то ещё.

Здесь мы затрагиваем культурный комплекс, который мы могли бы назвать «проклятием Хама». Его основной посылкой является то, что всё африканское уступает всему, что есть за пределами Африки. Африканцами считаются только чёрные, а Африкой строго та её часть, что лежит к югу от Сахары — «Чёрный Контитент». По этой причине египтяне, которые были великой цивилизацией, не могли считаться африканцами. Мы признаём, разумеется, что этот стереотип в отношении Африки обусловлен расовыми представлениями восемнадцатого и девятнадцатого столетий, которые имеют место и по сию пору. Недавним примером этого комплекса является факт того, что сомнительная книга «Колоколообразная кривая» (англ. The Bell Curve: Intelligence and Class Structure in American Life), написанная в 1994 году американскими психологом Ричардом Херрнстайном и политологом Чарльзом Мюрреем, стала бестселлером в Америке. «Колоколообразная кривая» утверждает, что у чёрных посредственный интеллект и что им, как и представителям других этнических групп, следует практиковать «мудрый этноцентризм» для того, чтобы извлечь выгоду из имеющихся способностей своей группы. Единственная способность, на которую, по их мнению, могли притязать афро-америкацы, это «доминирующее положение чёрных среди легкоатлетов». Выводы Юнга относительно способностей африканцев сложны, но я хочу обратить внимание на то, что в результате его путешествия в Африку он, по-видимому, обнаружил факты, которые противоречат комплексу «проклятие Хама». Например, Юнг был убеждён, что обнаружил источник духовности египтян в пещерах горы Элгон. Юнг предполагал, что «принцип Хора»[7] (то есть принцип возникновения света из тьмы или сознания из бессознательного) первоначально был африканским открытием, которое добралось до Египта из Восточной Африки вниз по течению Нила. В то время как ни Джозеф Томсон, ни Генри Райдер Хаггард не могли бы даже вообразить себе столь абсурдное заявление, афроцентристские авторы такие, как Маркус Гарви, Молефи Кете Асанте, Шейх Анта Диоп и Джордж Джеймс, отыгрывая комплекс превосходства белых с комплексом гордости чёрных, позднее утверждали, что Египет был постороен гением Хамитов из Нубии. К их утверждениям, вероятно, произошёл всплеск интереса, когда евро-американский учёный, Мартин Берналь, в 1987 году написал книгу «Чёрная Афина: афроазиатские корни классической цивилизации» («Black Athena: The Afroasiastic Roots of Classical Civilization»). Работа Берналя наводит на мысль, что западная цивилизация, основанная, как предполагается, на древней Греции, обязана своим культурным наследнием во втором тысячелетии до нашей эры Египту, который был преимущественно африканским. Основная идея Берналя состоит в том, что арийские модели классической цивилизации, поддерживаемые в восемнадцатом, девятнадцатом и двадцатом столетиях, есть выдумка, опирающаяся на расизм и культурное высокомерие. Юнг никогда не писал о своём «открытии» в академический журнал. Мы обнаружили только ссылки на эти идеи в MDR и личной переписке. Было ли это из-за того, что он был убеждён, что его выводы будут выглядеть комичными, принимая во внимание культурное отношение к Африке? В то время как Юнг, будучи студентом эволюционных моделей в начале двадцатого века, вероятно, не знал, что сейчас заслуживает доверия (начиная с открытий Ричарда Лики[8] в Кении) — что человечество биологически весьма однородно и что мы, вероятно, эволюционировали от одной маленькой группы африканских прародителей — Юнг интуитивно понял, что под внешними украшениями культурных способностей, Европейцы не были какими-то особыми, заново созданными, биологическими организмами хоть как-то отличающимися от африканцев. Кажется, он на интуитивном уровне понял, что все мы под кожей африканцы.

Заключение [Conclusion]

В заключение мы признаём, что путешествие Юнга по Африке можно рассматривать с нескольких сторон. Фильм Бейнса обеспечивает внутренний фокус, позволяющий нам погрузиться в исторические детали, чтобы мы могли полностью понять и признать трудности, с которыми столкнулся Юнг в попытке вырвать себя из культурного бессознательного. Его попытка сделать это, хотя отчасти и безуспешная, была сознательной, последовательной и поразительной. Мотив Юнга, заключающийся в поиске «первобытного человека» частично являлся его желанием установить «психический наблюдательный пост» вне «европейской сферы влияния». С этого наблюдательного поста в Африке Юнг пытался увидеть комплекс западного мирового влияния гегемонии через демократию, науку, промышленность, капитализм, индивидуализм и рационализм. Фильм напоминает нам об огромной роли, которую сыграла Африка в западных воображении и проекции, поскольку этот материк помог и продолжает помогать в качестве совершенного сосуда для теневой стороны европейцев и американцев.