08.12.2015
0

Поделиться

Юнг, Уайт и обратная сторона Бога

Энн Леммерс, Вермонт, США

Юнг, Уайт и обратная сторона Бога

Реферат: В этой статье обсуждаются теоретические, исторические и личные проблемы несчастливой дружбы и интеллектуального сотрудничества между К.Г.Юнгом и священником Доминиканской церкви Виктором Уайтом, которая основана на главных документах их переписки с 1945 по 1960 гг.

Сотрудничество между Юнгом и Уайтом началось с высоких ожиданий, но спало в болезненное несогласие о природе Бога, проблеме зла и скрытых аспектов Самости. Они были заинтересованы в существовании рабочего альянса, но не уделяли должного внимания изначальным расхождениям. Уайт надеялся построить теоретическую и практическую связь между психологией Юнга и католической теологией для современных католиков. Юнгу же нужна была поддержка образованного теолога, т.к. он исследовал значение христианских символов, включая центральный символ Христа. В идеале они оба хотели трансформировать христианский запад после нравственной катастрофы Второй Мировой Войны.

Их сотрудничество было рискованно для обоих, особенно для Уайта, доминиканского священника, и привело к большим страданиям. Самость занимает значительное место в их отношениях, и по их обоюдному желанию становится главной темой их обсуждений. С самого начала Самость — это архетипическое поле, приглашающее друзей в их фантастическую задачу с риском инфляции бессознательного. Позже Самость с её мраком открывают как бремя, головоломку и как причину разрыва. Наконец, с вмешательством женской мудрости, смертные муки преображаются идеей о сознательной жертве.

Ключевые слова: зло, Бог, Иов, К.Г.Юнг, privation boni, жертва, искра, Самость, Виктор Уайт

_____________________________________________

В 1991 году, когда я впервые получила копии писем Юнга и Уайта, я поспешила в Швейцарию поговорить о них с Францем Юнгом. Он встречал Уайта только мимоходом и немного помнил английского священника, заходившего в гости к его отцу. Он помнил тот день, уже незадолго до смерти отца, когда Юнг с большой торжественностью отдал ему сумку на молнии с письмами отца Уайта, наказав беречь её содержимое с особой заботой. Он должен был запереть письма на ключ, но также искать редактора, который смог бы беспристрастно договориться с наследниками обеих сторон переписки и, в конечном итоге, опубликовать их.

Читая далее, вы поймёте, почему Юнг так настаивал на сохранении этой пятнадцатилетней переписки с Виктором Уайтом в секрете до тех пор, пока её сложные грани смогут рассмотреть чутко. Помня о болезненной дружбе с Уайтом и её трагический конец, он защищал её от слабости — его собственной и, что важнее, его друга. В то же время Юнг всегда хотел — и это видно по тому, как он относился к черновикам нескольких писем, — чтобы их дебаты о добре, зле, божественном опыте души были обнародованы для читателей, которых заботят вопросы жизни и смерти так же, как и их самих.

За последние три десятилетия, благодаря Письмам К.Г.Юнга (Юнг, 1906-1961гг), читатели получили доступ к важным документам, касающимся сотрудничества Юнга и Уайта. Две трети писем Юнга Уайту, основные, опубликованы в этих книгах. Читая осторожно и с пристальным вниманием сноски Адлера и Яффе, читатель может угадать очертания отношений и их первые искры. Но для любого страстно интересующегося проблемами, призвавшими этих двух мыслителей сотрудничать, такого неполного, одностороннего взгляда на их спор недостаточно. Письма Уайта всё ещё были под замком, и нетерпение многих людей изучить обе стороны разговора было понятным.

Главный прорыв случился весной 1991 года, когда наследники Юнга и Уайта разрешили опубликовать копии писем Юнга и Уайта одновременно для четырёх сторон: для Архива К.Г. Юнга в Швейцарском Федеральном Институте Технологий в Цюрихе; для архива Английской Доминиканской церкви (законной наследнице Уайта); Эдриану Каннингему[1], британскому священнику, уполномоченному Английской Доминиканской церковью в 1990 году по вопросам, связанным с письмами Уайта; и, наконец, мне, чтобы помочь сделать из моей диссертации книгу[2]. Г-н Каннингем начал редактировать письма Юнга и Уайта для публикации, но скоро вынужден был отложить их. Прошло десять лет, прежде чем я узнала, что его вынудили остановить работу большие проблемы со здоровьем. Моя книга о Юнге и Уайте вышла в 1994 году, но без её запланированного дополнения.

В конце 1997 произошел ещё один прорыв. Несколько из рукописных писем Юнга Уайту неожиданно всплыли на поверхность на аукционе от анонимного продавца. Восемнадцать из них были добавлены к коллекции в Цюрихе. Узнав о новом материале, Мюррей Штейн проявил интерес к чтению этой важной переписки для публикации. Он предложил изменить книгу, но после некоторого обсуждения мы договорились, что я возьму на себя основную часть этого бремени, в то время как он будет оставаться близко к проекту в качестве консультирующего редактора. Наследники Юнга любезно разрешили нам продолжать и, после юридических приготовлений, мы начали работу в 1999 году.

К лету 2001 я поняла, что мне нужна помощь Эдриана Каннингема. А конкретнее, его доступ к правообладателям, от которых требовались важные разрешения. Но важнее то, что он был настоящим экспертом по Виктору Уайту. Я коротко написала ему незадолго до 11 сентября 2001 года и в конце того шокирующего месяца. Адриан объяснил, почему он не смог отредактировать письма десять лет назад согласился быть моим соредактором. Так мы начали то, что на несколько лет стало удалённым сотрудничеством и только сейчас[3] приближаемся к концу путешествия. Из-за сложностей проекта и трудностей любого творческого сотрудничества, часто казалось, что наш прогресс идёт медленно, как таяние льдов.

А история Юнга и Уайта напротив, началась с активных действий. Виктор Уайт впервые написал Юнгу в августе 1945 года, приложив копии четырех недавно опубликованных эссе, в которых он проследил связи между психологией Юнга и теологией томистов, которая была делом всей его жизни. Его сопроводительное письмо Юнгу было краткой заметкой, рукописной с обеих сторон листа, её сдержанный тон лишь слегка скрывал его глубокое чувство.

В 1939 году Уайт обратился к юнгианскому анализу во время своего эмоционального срыва, во время которого он подвергал сомнению каждую часть своей жизни, как католика, доминиканца и теолога. По предложению друга, он написал в Лондон Джону Лейарду, которого знал по церковным кругам. Формальный анализ Уайта Лейардом был поверхностным, но достаточным, чтобы позволить ему вернуться к работе в качестве учителя догматической теологии в школе Доминиканской церкви в Оксфорде. Он также был членом исследовательской группы, возглавляемой Лейардом, которая включала Герхарда Адлера, Вера ван дер Хайдт и Тони Сасмен[4]. Лейард воодушевлял Уайта в его нападках на работу Юнга и был рад, когда он представил две лекции для группы в Лондоне. Но именно Герхард Адлер, а не Лейард, побудил Уайта после войны написать Юнгу.

За предыдущие пять лет Уайт хорошо изучил труды Юнга, и был готов поставить на кон свою карьеру ради грандиозного проекта построения «моста», который должен было развить сильные теоретические и практические связи между доктриной церкви и психологией Юнга. Такое объединение, как он надеялся, будет отвечать духовным потребностям современных людей, жаждущих смысла, для которых церковные символы потеряли силу. Справедливо предположить, что энтузиазм Уайта к психологии Юнга распространялся на духовные нужды его самого.

Виктор Уайт родился в 1902 году в семье священнослужителей. Его отец был англиканским приходским священником, таким, что Уайт оставил церковь Англии, как только смог. С раннего возраста чувствуя зов к работе священнослужителя, в подростковом возрасте он перешёл в католичество и вступил в доминиканский орден ещё до того, как ему исполнился 21 год. Позже, когда юношеские иллюзии о принявшей его церкви пали, он оказался не в ладах с фундаменталистским догматизмом и авторитаризмом, которые практикуются в римской иерархии, и даже с членами собственного ордена.

Заядлый мыслитель с независимым складом ума, к 1940 году Уайт был известен как первоклассный томист. Но существуют разные школы томизма. Конечно, на своих занятиях Уайт учил томизму Фомы Аквинского, но сам он решительно выступал против консервативной версии томизма, которую часто называют неосхоластикой, доминировавшей в римской иерархии того времени. В связи с защитным использованием учения св. Фомы, доминиканцы приняли антимодернистскую присягу[5], которую Уайт особенно отвергал. Он был обязан подписать её дважды, всякий раз ценой огромного внутреннего конфликта. Таким образом, хотя открытие трудов Юнга, возможно, было спасительным для него лично, оно поставило его карьеру под угрозу, так как его работы, опубликованные после 1945 года, сосредоточены только на Юнге — обзоры публикаций Юнга, защита жизни и практики Юнга, и эссе, показывающие, насколько сильно католическая теология может (или не может) пересекаться с юнгианской психологией.

В то же время Юнг в Швейцарии искал подходящего собеседника-католика, который помог бы ему овладеть символическим языком церкви так, чтобы об этой традиции можно было написать более доступно. В 1940 году он, неожиданно для себя, дал импровизированную лекцию о Троице, эмоциональную беседу на тему, что была одинаково и близкой его сердцу, и, как он любил говорить, рискованной. У этой лекции не было подготовленного текста, так что впоследствии её нужно было восстанавливать по заметкам слушателей. Юнг хотел пересмотреть её для официальной публикации, но обнаружил, что оказался в тупике, т.к. не мог с полной уверенностью объяснить, что он имел ввиду, не компрометируя при этом церковь. По отношению к католической традиции, Юнга можно сравнить с антропологом, который пытается подобраться к чужой культуре достаточно близко, чтобы грубовато её описать, прежде чем интерпретировать с помощью собственной теории. Казалось, Виктор Уайт был именно тем, кто ему нужен, живым словарём католической традиции. В своём первом крупном письме ему, Юнг восклицает: «Как жаль, что вы живёте в Англии, и вас нет рядом, когда я иду вслепую по широкому полю теологического знания» (5 октября 1945 г).

Юнг работал с местными теологами, но без особого успеха. Об одном иезуите из Инсбрука он пишет: «Самое трудное — выяснить, как далеко простирается его психологическое понимание. Я думаю, он слишком осторожен. «(5 октября 1945 г). О бенедиктинце из Цюриха он пишет в другой переписке: «Замечательно наблюдать средневековый менталитет в его лучшем виде» (Юнг — Бейнсу 27 мая 1941 года, «Письма», т.1, стр. 300). И вот теперь он встречает Уайта как «белую ворону», т.е. редкую птицу, теолога, который его понимает:

…Вы единственный теолог, которого я знаю, кто действительно понял… что значит проблема психологии в настоящем мире. Вы уже видели её чудовищные последствия. Вы справедливо рассудили мою эмпирическую и практическую точку зрения во всех отношениях.

(Юнг, 5 октября 1945 г.)

В этом письме Юнг предлагает Уайту сойтись на середине работы Уайта по строительству «моста». Он тепло приветствует ту основу, которую Уайт уже создал. Он, должно быть, был в восторге, когда читал эти слова:

Я полностью согласен с вами, когда вы говорите: «Задача перед нами действительно огромна». …Уверен, я буду одним из первых, кто поприветствует искреннюю попытку интеграции психологии и церковной доктрины. …Я благодарен за каждый самый маленький совет, который вы даёте в своих письмах.

(там же)

В своём следующем письме Уайт даёт список своих интересов и описывает, как он использует психологию Юнга на своих занятиях и в своих советах как священника. И хотя он не считает себя психоаналитиком, Уайт признаёт, что иногда его беседы напоминают психоанализ. Он просит Юнга сказать ему, если он считает, что это плохо, и особенно, если Юнг находит прямые ошибки в том, что он написал. На этой ранней стадии Юнг мало что критикует в работе Уайта. На вопрос Уайта о том, похож ли разговор со священником на психоанализ, Юнг не даёт прямого ответа. Хотя из контекста их писем он звучит «если он напоминает психоанализ, пусть будет так». Он и Уайт общались как коллеги, которые пытаются помочь людям. Юнг иногда принимал людей из прихожан Уайта, если тот хотел, чтобы он с ними поговорил. Среди тех, кого Уайт направил Юнгу, будет его собственный психоаналитик Джон Лейард. Юнг даже ссылался на «пациентов» Уайта (Юнг, 24 ноября 1953).[6]

1 апреля 1946 года Уайт пишет Юнгу, что хотел бы приехать в Цюрих, если сможет найти недорогой отель. 13 апреля, — возможно, через неделю после получения письма Уайта,- Юнг даёт ответ с приглашением, похожим на приказ:

Лучше всего мне подойдёт время между 12 и 24 августа. Я хотел бы видеть вас в качестве своего гостя. У меня небольшой дом на озере.

Так Уайт совершил свой первый из десяти визитов в Боллинген в августе 1946 года, взяв с собой, по просьбе Юнга повседневную одежду и лодочные туфли. Эта фотография Юнга и Уайта (ниже)- единственная сохранившаяся фотография, на которой они вместе. [7] После встречи в Боллингене Юнг и Уайт продолжали обращаться друг к другу официально следующие несколько месяцев. Потом Юнг делает описку. Он начинает своё письмо от 23 марта 1947 года с «Дорогой Отец Уайт» («Wight» вместо

Юнг и Уайт у Башни (дом Юнга- прим. перев), примерно 1946 год ©Фонд Работ К.Г.Юнга

«White». И то и другое произносится одинаково «Уайт». — прим. перев.). Перечёркивая свою орфографическую ошибку, он строчит: «Извините, моя слабость играет со мной шутки! Я впадаю в старо-саксонский язык». Уайт отвечает: «Я восхищаюсь Вашим знанием англосаксонского языка! Тем не менее, если вы когда-нибудь хотите написать мне снова, я очень прошу Вас опускать и WHITE и WIGHT , и звать меня просто Виктор. (4 февраля 1947 г.). С тех пор они «Мой дорогой Виктор» и «Мой дорогой К.Г.».

Изучая отношения Юнга и Уайта, я часто вспоминала алхимические процессы нагревания, плавления, отделения и соединения. Поскольку редко какая алхимическая лаборатория обходится без мужского и женского начал, оба мужчины часто разговаривали с женщинами и о месте женщин в своей жизни — как о конкретных, так и о классе. Отношения с особыми женщинами часто, казалось, оказывали каталитический эффект на их дружбу.

Две женщины из круга Уайта оказывают переломное действие: одна в начале, другая — в самом конце их истории. Первая — это Барбара Робб, замужняя жительница Лондона, бывшая балерина, начитанная в мистике и паранормальном, и очарованная работами и личностью К.Г. Юнга. Когда её речи добавляются к потоку писем, они создают атмосферу мистического участия, окрашенного Эросом и весельем, повышая градус разговора и плавя его условности. Впервые Уайт обращает на неё внимание Юнга в письме за январь 1947 года, где цитирует её недавние размышления о Юнге, за которого она молится и день и ночь, чтобы «он был тем, кем должен быть». Юнг отвечает с интересом и шутит, называя её soror mystica Уайта (лат. «мистической сестрой»- прим. перев). Уайт пишет: «Она намного более ВАША soror mystica, чем моя».

Мы скоро встретимся с ней через её письма. Уайт прилагает описания некоторых её снов, видений и догадок. Одно из сочинений Барбары Робб- это её трактовка символики сновидений, которая ведёт к тому, что она называет своей «рабочей моделью Бога». В другом видении они с Юнгом босиком играли в серьёзную и, при этом, весёлую игру «перетягивание каната», за ними наблюдала толпа на зелёном поле, в центре которого лежал плоский шестиугольный камень.

Возможно, неслучайно, что как только миссис Робб появилась на горизонте, Юнг перепутал «Wight» и «White». Эта счастливая случайность кажется связанной, тем не менее, с появлением мистической сестры. Произошла фантастическая синхронистичность. Отличительной особенностью Юнга и «soror» было общее странное заболевание. В 1951 году Юнг, наконец, встречает Робб, когда она приезжает в Цюрих. После этой встречи он пишет:

Я виделся с миссис Барбарой Робб, и уверяю вас, она поразительна и даже больше! .. Если бы анима существовала, то это была бы она… Думаю, вам следует быть благодарным св. Доминику, который основал орден, членом которого вы являетесь. В таких случаях радуешься существованию монастырей.

(Юнг, 21 сентября 1951 года)

На что Уайт отвечает:

Мне понравилось ваше письмо – как вы правы!!! Кроме… использования монастырей как защиты. (Я не знаю места, более подверженному искушению.)

(Уайт, 3 октября 1951 года)

Эта грустная шутка о силе анимы, с жалостью к своей беспомощности, что они мужчины, видимо, укрепляет дружбу. Миссис Робб тоже, кажется, осознаёт эту силу, когда говорит, что в эссе Юнга «Женщина в Европе» больше подразумевается анима, а не реальная женщина. Её комментарий вызывает шуточный крик боли у объекта критики. В 1947 году Уайт пишет Юнгу на собрание в Эранос: «Надеюсь, Вы хорошо ладите со своей «Женщиной в Европе». Осаждённый Юнг открыл ответный огонь:

Вы совершенно правы насчет женщин — они просто пожирают, если им позволять. Insatiata insatiabilis!- как говорил один средневековый священник. Здесь снова цитата знаменитого гуманиста Альдрованди, но, увы, моя память! Но уверяю Вас, она хороша.[8]

Две женщины из близких Юнгу, Эмма Юнг и Тони Вульф, написали Уайту в 1946. Письмо Вульф отсылало его к ученым и священникам, с которыми он мог бы встретиться во время своей поездки в Швейцарию. В письме Эммы Юнг, пришедшем в конце года, она благодарит Уайта за его письма своему мужу после того, как у него произошёл сердечный приступ.

В письмах Уайта были приветствия и фрау Юнг и фрейлейн Вульф. Узнав о неожиданной смерти Тони в Страстную неделю в 1953 году, Уайт передает Юнгу свои соболезнования. Затем, весной 1955, когда обвинения по поводу «Ответа Иову» наиболее резки, было обнаружено, что рак Эммы Юнг неизлечим. Такое стечение обстоятельств жизни Юнга, как сочетание эмоциональных нападок и приближения огромной потери, могли побудить Уайта разорвать отношения со своим страдающим другом более жёстко, чем в любом другом случае.

Много было сказано о резкости обзора «Ответа Иову» в марте 1955 года как о причине их разрыва. Однако, из их писем и связанных сочинений я вижу, что их дружба пошла на спад ещё шестью годами ранее. Кульминацией их сотрудничества, наверное, был май 1948. Здесь можно представить, как Юнг и Уайт стоят вместе на залитых солнцем вершинах перед первым предупреждающим раскатом грома. Юнг работал над своей лекцией для Эранос » Uber das Selbst » («О Самости»), о символическом значении Христа. Это большое сочинение могло стать четвёртой и пятой главами «Эона», книги, которую Юнг, очевидно, уже запланировал, когда писал лекцию. За раскрытие центрального христианского символа

Диаграмма Самости Юнга, 21 мая 1948 года[9]. ©Фонд Работ К.Г.Юнга

Юнг должен был быть благодарен Уайту за теологическую поддержку. Он также был рад, что Уайт, казалось, разделял его интерес к гностикам. Его письмо от 21 мая 1948 года начинается блестящим обзором недавней лекции Уайта о гностицизме. [10] Она переходит к замечательно самоочевидному высказыванию, в котором он отвечает на вопрос Уайта, подтолкнувшего Юнга к нему: «Есть ли у меня вера, убеждения или ничего нет?» Затем Юнг возвращается к теме, которая его беспокоит. Он думает, что гностицизм разделяется на несколько взаимосвязанных областей, и все они проливают свет на символику Самости. Это письмо переполняется волнением. Оно включает две нарисованные от руки диаграммы, отображающие сложные темы, которые Юнг и открывал, и создавал.

Комментируя более крупную схему, которую он набросал на обратной стороне конверта, Юнг пишет,

Гностицизм недавно возродился во мне в той мере, в какой я был глубоко взволнован вопрос о том, как фигура Христа был принята в эллинистической натурфилософии и, следовательно, в алхимии. Это просто маленькая книга, которая выросла из таких исследований в течение последних месяцев. Боюсь, она будет шокирующей и очень сложной. Она соблазнила меня на самую любопытную попытку сформулировать развитие символизма за последние две тысячи лет с помощью фигуры из 4 кватернионов. Большое значение имеет то, что, согласно Ипполиту, такой кватернион означает «αβασιλευτoς γενεα» [расу, свободную от царской власти]. Это схоже со всей их символикой центральной фигуры, а именно с Искупителем, Йод, «горчичным зерном», «небесным рогом луны», Иорданом, Аттисом, Корибасом и т.д. Психологически они все относятся к Самости. Второе кватернион (такой же важности) это Рай с его 4 реками. Конечно, это необъяснимое безумие, но вторая фигура мне кажется чертовски важной, потому что она завершает кватернион физического пространства-времени. Всё целиком кажется мне логически неопровержимым.

(Юнг, 21 мая 1948 года)

Как разработка Юнгом психологического изображения Бога, этот рисунок близко отображает его теологию. Он основывается на нескольких философских и религиозных традициях для отображения усилий и развития Самости, внутреннего Бога. Диаграмма четырёх кватеринонов не публиковалась ранее в полном объеме, но большинство её элементов – поддиаграмм — были воспроизведены в «Эоне». [11] Любопытно, что в ходе печати большая часть рисунка Юнга была опущена: мужеско-женская полярность, с Гермафродитом как регулирующим звеном.

Уайт, несомненно, был перегружен тем количеством и видами традиций, которые смешал Юнг. Если рассматривать диаграмму Юнга как растущую череду четырёхсторонних фигур с положительными и отрицательными полярностями и центральными точками, то она напоминает Герметическую философию, предшественницу алхимии, которую Юнг называл «эллинистической натурфилософией». Если же рассматривать её в любом порядке: возрастания или убывания, то лестница пирамидальных фигур имеет сходство с каббалистической схемой человеческой души в ее этапах просветления, или типами отношений между тварным миром и несотворенной святостью. Один специалист по Каббале отмечает: «Сложное в высшей степени, Дерево Сефирот, тем не менее, является образом Божественного Единства» (Галеви 1979, стр 40). Тем же образом диаграмма Юнга показывает единство Самости, крошечную точку, крупицу песка.

Таким образом, Юнг комбинирует гностические и алхимические традиции, греческую мифологию, еврейскую эзотерику и греческие библейские тексты.[12] Если Уайт не смог принять всё это, не стоит его обвинять; особенно поскольку с середины 1948 г. он был очень занят в экстравертном плане, путешествуя по США. Он давал серию лекций на Западе и теперь отдыхал в доме богатой католички в Стони Ридже, Нью-Йорк. По какой-то причине ответ Уайта на восторженные излияния Юнга был очень кратким. В своём письме он анализирует большую диаграмму на обороте конверта, фокусируясь только на «двойной пирамиде» в самом письме Юнга:

Ваша «история символизма» довольно привлекательна: думаю, я должен дождаться её публикации, прежде чем «пойму» этот интригующий «Кватернион Моисея». Я уверен, что это чертовски важно, но я пока ещё очень озадачен местом Моисея и его связями.

(Уайт, 1 июня 1948 года)

Когда он снова посетил Юнга в том году, собрание Эранос (которое Юнг пропустил из-за болезни) было в прошлом. Но их разговоры, вероятно, затрагивали лекцию Юнга «О Самости», а также «Эон», «шокирующую и сложную» книгу, основанную на этой лекции.

В 1949 году «Uber das Selbst» вышла в Германии, и Уайт теперь мог её глубоко изучить; своё мнение он опубликовал в исследовательском журнале «Dominican Studies». Его обзор «Uber das Selbst», в котором он распекает Юнга, это первый раскат грома, предупреждающий о буре. Тоном, менее чем дружелюбным, который он использовал бы для семинариста — первогодки, Уайт отчитывает Юнга:

Поверхностного изучение (например) учения св. Фомы, а именно трактатов Prima Pars О добре, О доброте Бога, О Зле, О Причине Зла должно хватить, чтобы развеять недоразумения и сомнения д-ра Юнга и предоставит метафизику, которая объяснит заботящий его феномен, по крайней мере, столь же удовлетворительно, как и тот квази-манихейский дуализм, который он предлагает.

Ругая Юнга за углубление в теологическую сферу без должной подготовки, Уайт также отчитывал его за введение ошибок, которых легко можно было избежать в то, что до того момента, казалось перспективным совместным усилием. В эссе Юнга, к его стыду, есть ошибочный ход в древние ереси, которые могли дать психологии Юнга неприятный привкус среди католиков, которые так в ней нуждаются. Глядя между строк, можно увидеть страх Уайта того, что пока Юнг не исправит свои ошибки, их совместный проект станет невозможным.

Эти несколько спутанные и путающие страницы могли бы быть опущены как просто очередное неудачное отклонение великого учёного от своей орбиты, если бы не тяжелые последствия для самой психологии, и особенно для понимания характера христианской войны. Действительно жаль, что поддерживаемое таким наивным философствованием, наиболее многообещающее направление в современной психологии должно быть отягощено неуместной ассоциацией с гностическим дуализмом.

(«Eranos: 1947, 1948», «Dominican Studies», 2 тома, номер.4, октябрь. 1949, стр. 399)

Прочитав этот обзор, Юнг хранил молчание несколько недель. В последний день 1949 года он написал от руки длинный ответ Уайту, в котором благодарил его за «correctio fatuorum» (наказание дураков) и широко цитировал проповедь св. Василия Кесарийского о благости Творения и нереальности зла. Юнг знал, что этот отрывок превосходил познания Уайта в греческом, но он уже приготовился к бою. Уайт обвинил его в постулировании двух богов. Теперь он будет доказывать, что, напротив, христианская теология противоречит реальности с самого своего появления, отказываясь признавать, что добро и зло могут сосуществовать и сосуществуют как равные части творения.

С этого момента, кроме случаев, когда Уайт просит помощи Юнга со своими профессиональными затруднениями, и Юнг делает все возможное, чтобы помочь, их разговор, посвящен конфликту о добре и зле, за которым лежит радикальное несогласие о природе Бога и Самости. В «Ответе Иову», опубликованном в 1951 году, Юнг выдвигает свой самый сильный аргумент против позиции Уайта, упоминая главенство Библии над доктриной церкви. В письмах, тем временем, их дебаты перерастают в спор о терминах. Ни одна сторона не одерживает верх; их утверждения стали приобретать гневный характер. Иногда кажется, что Юнг бьёт вслепую, не заботясь о том, куда попадёт удар, и осмыслен ли он вообще. [13] В конце концов, Уайт протестующе кричит: «Мой дорогой К.Г., вы мне нравитесь, и я обязан вам больше, чем могу выразить. Когда вы пишите так, это причиняет боль — я знаю, что это ужасно недостойно вас — и я спрашиваю, что заставляет вас это делать» (7 июля 1952 года). Юнг никогда не принимал к сведению ни вопрос, ни боль за ним. Они продолжали переписку. Пройдет три года, прежде чем их отношения переступят предел прочности.

В разгаре всего этого, Уайт пишет Юнгу в 1953 году о том, что у него сильные сомнения насчёт своего призвания. Среди прочего, он не может подписаться под общепринятым образом Иисуса. Он убежден, что, как человеческое существо, Иисус имел тень, в том числе невежество. Он не осмеливается высказать это тем многим хорошим людям, которые платят ему зарплату, но держать это в себе считает лицемерным. Он пишет, «моя очень духовная одежда- [это] ложь». Он думает об уходе из доминиканского ордена, но боится, что после 30 лет в ордене не сможет пережить перемену. Он отправляет два мученических письма в конце 1953 и в начале 1954, спрашивая: «Оставаться мне или уходить?» Поддерживаемый двумя искренними письмами Юнга в ответ, в которых он предлагает все возможные объяснения дилеммы, Уайт решает остаться в ордене, хоть это и означало, что он должен еще раз подписать ненавистную ему антимодернистскую присягу.

В мае 1954 года Уайт получил степень Магистра Священной Теологии, что открывало ему путь к следующему шагу в карьере. Он был почти назначен для замены уходящего на пенсию Регента Наук в Блэкфрайарс, место, на котором он был бы ответственен за обучение и подготовку новых поколений доминиканцев. Но он потерял должность, ещё до того, как получил её. Это место получил консервативный неотомист, который считал Уайта «совершенно некомпетентным» (Уайт, 25 сентября 1954 года). Механизм события, как пресловутая рука Бога, был идеально скрыт.[14] Настоятель, предшественник Уайта, написал ему, говоря, «Возможно, сейчас самое время покинуть Оксфорд. Почему бы вам не съездить к доминиканцам в Калифорнию?»

Уайт больше никогда не возвращался к преподаванию в Оксфорде. Когда он решил остаться в ордене, его гневу не было выхода. Он устал от преподавания в Блэкфрайарс и исчерпал себя собственным внутренним конфликтом прошлого года, так что он мог искренне написать Юнгу, что новость была «в каком-то смысле, огромным облегчением» (там же). Но из того, что последовало, было ясно, что он не смог принять унижение, которым был этот отказ. Его понятная злость, которая должна была куда-то вылиться, переместилась на Юнга. Он написал обзор на «Ответ Иову», появившийся в журнале Блэкфрайарс в марте 1955 года, в котором нападал на Юнга лично. Хотя он даже писал Юнгу до публикации обзора, чтобы попросить прощения, и, хотя Юнг согласился встретиться с ним и обсудить разногласия, дружба уже фактически прекратилась. Они встретились в санатории, где Эмма Юнг восстанавливалась после операции; но они не обсуждали список «проблем, связанных с публикацией Ответа Иову» (Уайт, 10 мая 1955 г.). На этой встрече Юнг предложил им прекратить все дальнейшее общение, и у Уайта не было другого выбора, кроме как согласиться (Уайт, 21 мая 1955 г.).

Со стороны Юнга сохранялась упорная тишина, и этим бы всё и закончилось, если бы не вмешательство старого друга Виктора Уайта, Матери Настоятельницы монашеского ордена. Она первой написала Юнгу в 1959, когда Уайт выздоравливал после аварии на скутере, которая едва не стоила ему жизни, и незадолго до того, как он узнал, что умирает от рака желудка. Она желает Юнгу здоровья в его день рождения и упоминает, как сильно Отец Виктор помог ей и её сёстрам в становлении их маленького сообщества. Благодаря Уайту, пишет она, учение Юнга вплетено в их общую жизнь. Она и её сестры молятся за Юнга каждый день; она просит его тоже молиться за них. Вместо призыва написать его раненному другу, она просто изливается любовью, благодарностью и состраданием к пожилому человеку, чьё учение вдохновило и просветило ее, и который в настоящее время доживает свои последние дни.

Отвечая Матери Настоятельнице — разве он мог не ответить? – Юнг включает в своё письмо приветствия Уайту. Этот удар в дверь открыл путь для их последней, краткой беседе, в которой они настолько близко подходят к личному примирению, насколько это позволяют их еще нерешенные интеллектуальные конфликты и надвигающаяся смерть Уайта. Вмешательство Матери Настоятельницы меняет концовку истории отношений Юнга и Уайта, как голос с небес меняет концовку первого акта «Фауста» Гёте. Она собирает осколки их разбитой дружбы, пересматривая раны, которые они нанесли друг другу, позволяя их переломам зарасти. Юнг был тверд, отказываясь связываться с Уайтом, даже после того как узнал об аварии со скутером от общих друзей (Каннингем 2007 год, стр. 333). Кажется почти чудом, что, написав человеку, которого она никогда не видела из-за стен монастыря, она смогла так коснуться его сердца.

Но даже благодать не может разрешить интеллектуальные противоречия, и двое мужчин остались чужими в мире идей. Оглядываясь назад, можно утверждать, что их «проект моста» был обречен с самого начала. Как доминиканец, хорошо обученный философии, Уайт должен был знать о серьёзных препятствиях на пути к задуманному им слиянию. И действительно, его первые письма называют некоторые основные противоречия между разговором с Богом Юнга и его собственным. Почему тогда он отдал так много себя в то, что так легко могло стать тщетной попыткой?

Ответ на этот вопрос такой: хотя Уайт знал, он также и не знал. То же можно сказать и о Юнге, более старшем, мудром и опытном члене команды. Испытав на себе психолого-теологические непонимания, он должен был заподозрить, что рано или поздно они столкнуться с неразрушимой преградой. Тем не менее, свидетельства их писем показывает, что они, зная то, что они знали, не могли выбрать другой путь. Их приглашали – зазывали — начать путешествие, невзирая на риск. Приглашение исходило свыше, с неудержимой силой.

Как мы видели, тема Самости и её символов — суть их совместной работы. Символы Самости просматриваются через все тексты их писем, начиная с самых ранних. В некотором смысле, Самость можно считать третьим партнёром в этой работе, самым сильным, т.к. именно она объединяет двух специалистов вместе и предлагает им выполнить над-человеческую задачу. Что правдиво для всех архетипов, особенно правдиво для архетипа в целом: у него двойной смысл. Юнг часто предупреждает, что образ Бога в душе, трансцендентная функция, всегда мощная, но не всегда добрая. Он любит напоминать нам, что Бог (т.е., образ Бога) имеет две руки, левую и правую.

Как образ Бога в психике, Самость принадлежит вечности; но она требует быть выраженной смертными и быть воплощённой в истории. Она приглашает нас служить ей через то, что привлекает душу — красоту, видение целостности, стремление быть всем, чем мы можем быть. Как человеческие существа, мы долго исполняли наше предназначение и были полностью живыми. Самость также стремится жить через миф. Но интеграция противоположностей — это цель, которая превосходит человеческую ограниченность, бросая вызов пределам знания, времени и сил. Она требует в жертву всё от тех, кто осмелился взять на себя такую задачу. Самость пригласила Юнга и Уайта в путешествие, которое привело к страданиям, и они оба приняли приглашение. «Страшно впасть в руки Бога живого»- пишет автор Послания к Евреям. Точно также, в «Ответе Иову» (в отрывке, давшем название этой статье), Юнг пишет,

У Бога есть обратная сторона: море благодати встречается с кипящим озером огня и свет любви сияет с беспощадным темным жаром, о котором говорят: «ardet non lucet» – горит, но не даёт света. Это вечное Евангелие: можно любить Бога, но нужно бояться его.

(Юнг, 1954, параграф 733)

Одна из сложностей труднейшей задачи, которая объединила Юнга и Уайта для сотрудничества, названа в письме Юнг пастору, после его первой встречи с Уайтом:

В прошлом году я встретился с англичанином — доминиканцем, который спонтанно признался, что все зависит от того, будет ли церковь идти об руку с современной психологическим развитием или нет. Я был очень удивлен, услышав это от католического теолога. Я бы не смог зайти так далеко.

(Юнг пастору Вернеру Ньердеру, 23 июня 1947 года)[15]

Юнг предупреждает об опасности, возникающей, когда эго поглощается Самостью или слишком сильно отождествляется с ней.[16] Когда Самость уговаривает, а эго поддается, за этим последует состояние опасной инфляции. Размышляя о спешке, с которой двое учёных взялись за совместное дело, вспоминается спешка послевоенных лет и давление зрелого возраста Юнга. Но давление их архетипической миссии играло, как минимум, равную роль. Если они работали над преобразованием цивилизации, то они не могли не то, что отложить, но даже обсудить противоречия, лежащие в основе их философских противоречий.

Количество символов Самости растёт в переписке Юнга и Уайта в виде искр. В «Эоне» Юнг обсуждает крупицу, искру и даже крошечную точку, которая может говорить о появлении мандалы в психике (Юнг, 1958/1968, пункт 340). Он связывает то, что греческие философы называли α’με´ριστoς στιγμη´ («неделимой точкой») с крошечной точкой, которую мистики и гностики называли «йотой в капле йоты», что соответствует другой крошечной точке в «полкрючка» еврейской буквы Йод. Гностик I века Моноимос ссылается на монаду, другие на σπινθη´ρ («искру»). Средневековый мистик и теолог Мейстер Экхарт говорит о «маленькой искре души». Во всех своих формах искра означает внутреннее присутствие Бога.

В переписке Юнга и Уайта искра имеет множество обличий. В ранней переписке это энергетический импульс, который подталкивает авторов говорить больше, чем они хотели бы. Например, в конце первого длинного письма Уайту, 5 октября 1945 года, Юнг отмечает,

Что ж, — это длинное письмо! Совсем на меня не похоже. «Она» сделала исключение в вашем случае, мой дорогой Отец, потому что «она» уже оценила ваш добросовестный и дальновидный труд.

Через неделю Уайт отвечает,

Между тем, «она» просто настаивает, чтобы я отправил Вам неотредактированную запись моего январского сна, о котором я уже упоминал… Он может… рассказать Вам гораздо больше обо мне, чем «Эго» .

Это вызывающее любопытство «она» напоминает танцующую точку солнечного света на воде, которая блестит и манит. Юнг и Уайт видели, как эта искра подмигивает им, и, кажется, с тех пор, ничто не могло удержать их от прыжка в воду. После первого визита Уайта в Боллинген, искра принимает возвышенную форму. В декабре 1946, когда Юнг выздоравливал после сердечного приступа, он из кровати описывает Уайту свой сон о

…звезде в небе, которая похожа на алмаз, которая отражается в круглом тихом бассейне — рай вверху, рай внизу. Imago Dei во тьме земли — это я сам.

(Юнг, 18 декабря 1946 года)

Уайт отвечает уютным эхо, говоря о сне миссис Робб:

Любопытно, что в этом сне, кстати, очень длинном, Вы лежали в постели из-за болезни в доме её родителей и просили её только починить электрический пожарный гидрант в стене, который однажды засветился как синий алмаз. Последствием (по причине, лежащей вне моего понимания) стало кардинальное изменение её отношения к мужу.

(Уайт, 19 января 1947 года)

Следующее письма Уайта продолжает разговор: активное воображение миссис Робб о синем алмазе привело её к шестигранной схеме, к её «рабочей модели Бога» (Уайт, 7 февраля 1947 года). Юнг быстро распознал объективное присутствие Самости во снах и догадках миссис Робб, но он предупредил об инфляции, которое может сопровождать Самость в такой активной форме:

Можно сказать, что психологическое развитие постепенно передаёт «ведущие партии» психических функций Вашей подруги пространству и времени, идентичным моим, и неясности эго-личности (более высокого уровня, по сравнению с настоящей), т.е. слиянию Самости… Надеюсь, она не поддастся искушению соотнести себя с этой намного более великой индивидуальностью, благодаря которой она знает меня.

(Юнг, 23 января 1947 года)

Позже, когда отношения Юнга и Уайта были изранены постоянными конфликтами, они сталкиваются с искрой в затуманенном виде. В 1950 году Уайт пишет, «Это по-прежнему не угрожающее эссе о privatio boni. Но я прилагаю сон, который увидел вскоре после Вашего последнего письма…». Действие его сна разворачивается на Башне в Боллингене. Он гласит, в частности:

К.Г.Ю. и я общаемся альтернативным способом в медитативной тишине. Всё между нами кажется миролюбивым и гармоничным. Вечер, быстро сгущаются сумерки. Темнеет. Затем я, молча посмотрев на другой берег Озера, увидел точку голубоватого света, пролетевшую стрелой через весь пейзаж: совсем рядом и очень низко, между нами и первым рядом гор. Он не очень яркий. Я сказал: «Это метеор?» Но К.Г. не видел его: он смотрел назад, себе за плечо. Он спросил, что я видел и где, и когда я рассказал ему, он ответил, что, скорее всего, это не метеор, потому что на такой низкой высоте трение с атмосферой было бы слишком сильным, чтобы он загорелся. Я тайно подумал, что это совершенно неубедительно, и сказал себе, что, безусловно, чем больше трение — тем больше света? Но я решил ничего ему не говорить, т.к. не хотел портить приятную гармонию между нами; также я не слишком уверен в своём знании физической науки, чтобы начать доказывать это.

(Уайт, 4 мая 1950 года)

Низко летящий голубой свет, который может быть или не быть небесным телом, не может быть ими обсужден без покушения на умиротворяющую атмосферу. Поэтому он напоминает омрачённый образ Самости, которая стала поводом для беспокойства. Между мужчинами установилось тлетворное влияние путаницы, подавленного настроя, что выражалось в критике и конкуренции. Они запутались в споре о крошечной греческой фразе из двух слов μ`η’óν (небытие), другой формы «крошечкой точки»- с виду маленькой, но очень сильной. Здесь искра напоминает жалящее насекомое, которое изводит более чем очаровательно.

Примерно в начале их путешествия Юнгу и Уайту было дано предупреждение о том, чем всё может закончиться. Мечта Уайта, после посещения Боллингена, впервые улавливает, как и возбуждение, так и опасность их проекта:

Несколько дней назад мне снилось, что я был в довольно большой парусной лодке, отплывающей (по причине, мне пока непонятной) из Норвегии в Англию. Я беззаботно гулял по лодке. Вы были капитаном за штурвалом. Через некоторое время я заметил, что мы на большой скорости несёмся в южном направлении среди опасных скал и отмели; но мы всегда обходили их. Я «знал», что опасности не потому, что Вы были за штурвалом, но потому что сам Ветер заботился о нас и никогда бы не разрушил наш союз. Вскоре я обнаружил, что мы идём на полном ходу очень близко к берегу (он был слева), но мы всегда проплывали мимо него и его мысов. Позже мы достигли небольшого прибрежного городка (?датского), лодка, с Вами, спокойным за штурвалом, и курящим трубку, незаметно поднялась на берег и поплыла вниз по улицам, ловко обходя здания и транспорт. Она была амфибией!

…Надеюсь, что сон «нормальный», и это не инфляция.

(Уайт, 13 октября 1946 года)

Юнг написал в ответ:

Ваш сон был очень в точку! Я прошёл через все переживания или «догадки» о Вас и рисках, с которыми Вы работаете. Мы с Вами действительно в авантюрном и опасном путешествии! Но самое главное — это «ветер» т.е. «πνεũμα».

(Юнг, 6 ноября 1946 года)

Вскоре после этого восторженного ответа, Юнг слёг с закупоркой сосудов, предполагая, что риски путешествия были вовсе не на стороне Уайта.

Даже если они и видели признаки опасности в сне Уайта — скалы, и всё, что они могли значить, — возможно, они уже не могли взять другой курс. Как показывают сны, это уже происходило. В роли капитана, Юнг курил трубку, на высокой скорости проплывая мимо скал. Был бы или нет их основатель повелителем ветров или рулевым. А Дух (Ветер) не отвечает человеческим определениям добра.

Ещё до того, как написать Юнгу, Уайт знал о скалах: он даже знал, где они расположены. Он видел первую публичную атаку Юнга на privatio boni в его лекции о Троице в 1940 году. В своём первом длинном письме Юнгу он даёт цитаты этой лекции, утверждение о Святой Троице, с которой он горячо согласен. Хотя, он также, несомненно, видел критику Юнга церковной доктрины, напечатанной несколько страниц ниже, он обходит их молчанием.

В своей лекции для Эранос в 1940 году «Zur Psychologie der Trinitätsidee» («О психологии идеи Троицы») Юнг сразу после отрывка, который Уайт выбрал для цитаты, включает раздел под названием «Das Problem des Vierten» («Проблема четвертого»). В переводе этот отрывок гласит:

Предположим, что Платон в «Тимее» писал (хотя прямым текстом он не говорит) о Троице … мы до сих пор возражали бы, что это не могло быть суждение о целостности. Необходимый четвертый будет упущен … Платон отрицал бы злое и несовершенное. Что тогда бы произошло? [Wo ist dieses dann geblieben?] На это христианство ответило, среди прочего, что истинное зло — это privatio boni. Но эта классическая формула лишает зло абсолютного существования и превращает его в тень, существующую лишь относительно, зависимую от света.

(Юнг, 1942 год, стр. 53)

Уайт не мог пропустить этот отрывок. Предположим, что в своём письме от 23 октября 1945 года он написал (но он этого не делал): «Ваше мнение в эссе о Троице ошибочно по нескольким направлениям- ошибочно, потому что противоречит само себе. Вы совершенно неправильно поняли доктрину privatio bini. Ваше понятие зла как существующего «абсолютно» бессодержательно, и я могу объяснить, почему». Он не написал этого Юнгу. Думаю, пойманный чарами Самости, он не мог этого сделать.

Естественно сожалеть о трагедии Юнга и Уайта. Но в конце концов, согласно их письмам, ни один из них не жалел ни о столкновении с силовым полем, что так влекло их, ни о том, ни о дикой поездке в лодке, управляемой ветром, которая последовала за этим. В своём последнем письме, написанном незадолго до своей смерти, Уайт сожалеет о том, что не пошёл бы другим путём:

Я не знаю, действительно ли Вы были «petrus scandali» [17]для меня (хотя Вы пишите, что были), но в той степени, что Вы были, думаю, я могу быть искренне благодарен Вам за это.

(Уайт, 8 мая 1960 года)

Когда бессознательное стремится стать сознательным, оно использует хрупкие человеческие существа для трансформации, привлекая их в качестве алхимических сосудов. Огромный труд работы на службе Самости, такой, какой проделали Юнг и Уайт, вероятно, всегда будет влечь за собой некоторую степень инфляции бессознательного, особенно на ранних стадиях. Но к концу истории оба мужчины взяли на свои плечи груз сознательного страдания, которое Юнг называл жертвой эго во имя Самости[18]. Их попытка строительства моста провалилась, её религиозные и эпистемологические отправные точки оказались слишком далеки друг от друга. Но можно сказать, что именно эти различия создали жар — путаницу, разочарование, злость и гнев- без которого бы не было алхимического процесса, не было бы результата.

Размышляя об отношениях Юнга и Уайта, я остаюсь с неразрешимыми внутренними противоречиями. Их отношения кажутся парящими над пропастью, в которой горит огонь, дающий тепло, но не свет. Но у меня также есть ощущение, будто я выношу их тёмное испытание, что что-то происходит внутри меня, бесконечно медленный процесс изменения. Юнгу нравился один латинский отрывок из алхимического текста[19], который я цитирую в своём переводе:

Если ты тренируешься упорно, с большим усилием и настойчивостью, то тогда ты достигнешь цели; не иначе. Это искусство, безусловно, потребует всего твоего существа. Будь терпелив. Настрой свой разум на долгую выносливость и спокойно жди действия природы, что крайне медленно.

Библиография

Cunningham, A. (1981). ‘Victor White and C.G. Jung: the fateful encounter of the White Raven and the Gnostic’. New Blackfriars, 62.

—— (2007). ‘Victor White: a memoir’. In The Jung-White Letters. London: Routledge.

Edinger, E.F. (1972). Ego and Archetype. New York: Putnam.

—— (1996). The New God-Image. Wilmette, Illinois: Chiron.

Halevi, Z. (1979). Kabbalah: Tradition of Hidden Knowledge. New York: Thames & Hudson.

Jung, C. G. (1906–1961). C. G. Jung Letters, Vol. 1, 1906–1950; Vol. 1951–1961. Ed. G. Adler with A. Jaffe. Princeton: Princeton University Press.

—— (1942). ‘Zur Psychologie der Trinitatsidee’. ¨ Eranos-Jahrbuch 1940/1941. Zurich: ¨Rhein-Verlag.

—— (1949). ‘Uber das Selbst’. ¨ Eranos-Jahrbuch 1948. Zurich: Rhein-Verlag. ¨274 Ann C. Lammers

—— (1951). Answer to Job. Trans. R.F.C. Hull. London: Routledge & Kegan Paul, 1954. Повторная публикация в Psychology and Religion: West and East. CW 11.

—— (1958/1968). Aion: Researches into the Phenomenology of the Self. CW 9ii.

—— (1958/1969). ‘A psychological approach to the dogma of the Trinity’. CW 11.

—— (1958/1969). ‘Transformation symbolism in the Mass’. CW 11.

—— (1959). The Archetypes and the Collective Unconscious. CW 9i.

Lammers, A. (1994). In God’s Shadow: The Collaboration of Victor White and C.G. Jung. Mahwah, NJ: Paulist Press.

—— (2005). ‘“The Missing Fourth” in the Jung-White letters’. Oxford: Guild of Pastoral Theology, GPP Pamphlet, 287.

Lammers, A. & Cunningham, A. (Eds.) (2007). The Jung-White Letters. London: Routledge.

Merkur, D. (1993). Gnosis. New York: State University of New York Press.

White, V. (1956) God the Unknown and Other Essays. London: Harvill Press, 1956.

—— (1960). Soul and Psyche: An Enquiry into the Relationship of Psychotherapy and Religion. New York: Harper.

—— (1982). God and the Unconscious. London: Harvill Press, 1952. Dallas, TX: Spring Publications, revised edn.


[1] Решение наследников Юнга опубликовать переписку Юнга и Уайта было принято по стечению обстоятельств, как говорилось в Письмах Юнга и Уайта (2007, стр 358). Благодаря инициативе Эдриана Каннингема и властью, данной ему епархией Английской Доминиканской церкви, сыграл значительную роль в сроках и результатах процесса.

[2] «A Study of the Relation between Theology and Psychology: Victor White and C.G. Jung» была принята Йельским факультетом Изучения Религий в 1987 г. Последующая книга «In God’s Shadow: The Collaboration of Victor White and C.G. Jung» была опубликована в Паулист Пресс в 1994.

[3] Эта статья была издана в апреле 2006 года, за год до публикации книги.

[4] Тони Сасмен, немецкая еврейка, принявшая католичество, была пациенткой и ученицей Юнга в 1920-х. Она сбежала из Берлина в 1938 году с помощью Юнга и работала в Англии в качестве психоаналитика и преподавала для психоаналитиков. Виктор Уайт также тренировался с ней некоторое время.

[5] Присяга, введенная Папой Пием Х в 1910 году. Он выступал против модернизма и его центральных аспектов: современной технологии, индустриализации, капитализма, эмпиризма и экономической глобализации; считал модернизм «синтезом всех ересей», опасным для католической церкви и церкви вообще. Такая присяга должна была даваться каждый год. — прим. перев.

[6] Как говорят современные эксперты, знание Уайтом психологии действительно было выдающимся. Майкл Фордхем писал Уайту, когда он уже отдалился от Юнга: «Ваша проблема, если можно так сказать, в том, что Ваши познания в психологии настолько обширны, что профессиональным психологам сложно с вами конкурировать». (Фордхем Уайту, 14 марта 1957 г; цитирует Каннингем , «Виктор Уайт: воспоминания», в «Письмах Юнга и Уайта», 2007, стр 317)

[7] На фотографии Уайт мог быть в сутане, а не в обычной одежде, т.к. собирался посетить бенедитинское аббатство в Айнзегельне. (см. письмо Вульфа Уайту, 18 июля 1946).

[8] Юнг, вероятно, имеет ввиду отрывок, который он называл «точным описанием анимы», из книги Альдровани Dendrologiae libri duo (1668 год). В переводе Халла: «Она кажется очень мягкой и очень жестокой одновременно, и на протяжении каких-то двух тысяч лет принимая разные обличья, например, Протея, она издевалась над любовью Луция Агато Приска, потом над жителем Болоньи, с тревожной заботой и печалью, которые, безусловно, были вызваны смутой, или тем, что Платон называл «путаницей Агафона.» (CW 9i, «Архетипы и коллективное бессознательное», параграф 223, стр.124).

[9] Нарисованная от руки диаграмма, первоначально с подписями на латинском и греческом («Письма Юнга и Уайта», 2007г, стр 122)

[10] Уайт выступил с лекцией «Заметки о гностицизме» в Нью-Йорке 20 февраля 1948 года и в Лондоне для Гильдии Теологии Священников 10 декабря 1948 года. Позже он изменил её для своей первой книги «Бог и бессознательное», где она появляется как 11 глава «Гнозис, гностицизм и вера».

[11] «Эон», глава XIV, «Структура и динамика Самости»

[12] Недавние исследования лучше различают эти направления в истории идей. По словам Дэна Мэркёра, некоторое из того, что Юнг приписывал гностикам, им не принадлежит, но пришло из учения стоиков (Мэркёр, 1993 год).

[13] Например, Юнг прибегает к грубой буквализации концепции «лишения», сводя аргументы Уайта к абсурду: «Но что насчёт «privatio boni»? Добро по определению должно быть добром повсюду, даже в своих мельчайших частицах. Вы не можете сказать, что маленькое добро — это плохо… На практике Вы ничего не говорите, когда опираетесь на злодеяние как на маленькое Добро; существует большое зло и чуть-чуть Добра. На деле Вы просто не можете отрицать oυ’σι´α [существование] зла… Вы называете Бога Господом над Злом. Но если последнего μη`’óν [не существует], то Он – Бог ни над чем, даже ни над Добром, потому что он сам как созданное Summum Bonum, но хорошие вещи, которые, однако, имеют тенденцию идти не так, как надо. (Юнг Уайту, 30 апреля 1952 года).

[14] Доминиканская Галерея: Портрет Культуры (Леоминистер, Херефордшир:. Фаулер Райт Книги, 1997, стр 54), Айдан Николс утверждает, что то, что случилось с Уайтом в 1954 году, скорее всего, работа настоятеля, Хилари Карпентер, который, кажется, оказал большое влияние за кулисами на временного Великого Магистра. Документы в архиве английской Доминиканской церкви, однако, недавно обнаруженные Эдрианом Каннингемом и архивариусом церкви отцом Бедой Бейли, предпологают, скорее, что временный Магистр взял дело в свои руки.

[15] Радикальная идея Уайта, видимо, подтолкнула его собственные мысли. В конце 1940х, когда он просматривал свою работу 1912 года «Wandlungen der Symbole», Юнг добавил запись, который показывет, насколько полно перенял Юнг удивительное утверждение Уайта: «Существование догмы должно стать физически невозможным, ибо она ничего не может сказать о физическом мире, но она является символом трансцедентальных или бессознательных процессов, которые, насколько вообще психология может их понять, кажется связанной с неизбежным развитием сознания. Вера в догму — такой же неизбежный временный заменитель, который, рано или поздно, должен быть заменён адекватным пониманием и знанием, если наша цивилизация собирается жить дальше» («Символы трансформации», параграф 674, курсив добавлен).

[16] См Юнг, «Трансформационный символизм в массе», «Психология и религия: Запад и Восток» особенно пункты. 390-96, стр. 256. Для дальнейшего углубления в тему см Эдварда Эдингера «Эго и Архетип» и его более позднюю «Новый образ Бога».

[17] за petra scandali, камнем преткновения. Машинистка Уайта неправильно написала по-латински, и Уайт решил так и оставить, возможно, посчитав забавным, что «petrus scandali» также можно прочитать как «Петр скандала».

[18] См. «Трансформацию символизма в массе», стр 387-402.

[19] Латинская версия была найдена среди бумаг Юнга в архиве Библиотеки Швейцарского Федерального Технологического Института, в неопубликованном машинописном документе, подготовленном Марией-Луизой фон Франц и другими, которая приписывается средневековому алхимику по имени Гебер. Большое спасибо Ульриху Ноэрни за то, что любезно указал мне этот источник.