21.10.2015
0

Поделиться

Размышления

Изначально оптимистичная идея единства микрокосма и макрокосма, однако имеет один весьма печальный для человечества вывод. Каждый человек, начинает свою жизнь с самого начала эволюционного развития. Вначале это прохождение простейших форм жизни на пренатальной стадии развития (от амебы до млекопитающего) что было еще в девятнадцатом веке доказанно Ламарком и Геккелем. А затем, в процессе формирования сознания происходит прохождение всех стадий развития сознания которые уже некогда были пройдены человечеством. Этот механизм как на личном так и на культурно эгрегорриальном уровен прекрасно показал Эрих Нойманн в «происхождении и развитии сознания». Настоящий ужас заключается в том, что каких бы витков сознания не достигал индивид в своем развитии, следующее поколение будет неизбежно начинать оттуда же — то есть с самого начала, первичной матриархально уроборической стадии. При чем если первые стадии осваиваются примерно всеми в той или иной степени, пробуждение плюсовых или эволюционных контуров, это огромное удача которая может постичь от силы одного из тысячи да и то при самом розово-оптимистичном взгляде.
Возможно именно в этом заключается дурная бесконечности истории и цивилизаций. Еще жители Римской империи эпохи правления Траяна и Нарвы могли подобно Светонию с легкой иронией и интересом просвещенных цивилизованных людей, обращаться к ужасам ранней истории будучи уверенны в невозможности возвращения чего то подобного. Но впереди был Коммод, Диоклетиан, ужасы инкивизции по сравнению с которыми даже буйства Нерона показались бы милыми чудачествами.
Но же самое происходит каждый век. Достигнув определенного плато развития сознания, отдельный человек, или отдельная культура, наивно полагает что это плато является колонизированным и ассимилированным им, и каково же их удивление когда для следующего поколения эти завоевания оказываются просто не существующими, и они подобно леммингам идут за очередным крысоловом. Эта замкнутая в дурной бесконечности система казалось бы обрекает любое развитие сознание заведомо обреченным, слова и смыслы транслируемые старшими младшим, воспринимаются младшими сквозь призму их более раннего мифологического развития, обрекая на искажение. Понимание этого простого факта рождает для нас катастрофическую картину — обреченности вообще какой либо борьбы и труда.
Единственная надежда, единственный антитезис который можно противопоставить этой безнадежности, это Юнговский тезис развивающегося, эволюционирующего Бога.
Разумеется идея слепого творца, слепого бога не нова, и до некоторой степени наследуется Юнгом из гностицизма, однако в отличии от гностицизма, У Юнга во первых, этому слепому богу не противопоставляется некий более высший, «истинный» Бог который и является предметом надежды всех гностиков. Из за этого метафизического изменения меняется и задача. От задачи «свалить как можно скорей из этого проклятого места». создатель которого в лучшем случае является тюремщиком а в худшем — палачем (орел пожирающий осознание) Юнгианство приходит к другой идее — сделать этого самого бога сознательным.
С этой точки зрения, человек прорвавшийся к предельным уровням осознания не теряется в хаосе энтропии охватывающей следующие поколения (даже при сохранении формального текста) но оставляет свою бороздку внутри божества. Инициатический путь Иахима Флорского, Иогана Таулера, Джордано Бруно, Гёте, Алистера Кроули, и самого Карла Юнга — как людей достигших предельных уровней диалога с божеством и борящихся с ним подобно Иакову-Израилю, влияет не только на них самих, но и на божество, которое постепенно, милиметр за миллиметром, от тотальной слепоты идет к тотальному прозрению. Этот механизм прекрасно понимал еще один из высших Русских Мистиков Максимильян Волошин, вложивший в уста бога такие строки — «Как ты меня, так я взыскую землю» то есть поставившем себя в зависимость от адекватности усилий Иова.
Однако нужно понять, что когда мы говорим об инициатическом пути, мы не имеем в виду некую регулярную системную инициацию, в духе католического крещения или испытаний зрелости в первобытном обществе. Сама по себе, такая инициация лишь свидетельствует о том, что был некто первый, кому удалось внести слепому богу пару лишних глаз, и теперь модель его пути стала иконой.
Метафорой той инициации о которой мы говорим, мы можем взять в культовом фантастическом романе (не будем забывать что именно фантастика репрезентует современную мифологию) где главный герой идет «по искаженному лабиринту» пройти который невозможно. Иными словами, любые стандартные формулы вне зависимости к чему они принадлежат — узорам (тьме, хаосу, бездне) или лабиринту (свету, тверди, бытию) метафизически несостоятельны, поскольку не прибавляют к слепому и ждущему новых образов и идей Богу ни йоты. Только «идущие по искаженному лабиринту» способны реально внести эти крупицы.
В своей инициатической книге называемой «Разрывы» или «Книга Лжей» Кроули сравнивает такую работу с проливанием нескольких капель из сосудов кочевников, с тем что когда нибудь пустыня зацветет. Что и говорить — образ не внушает особого оптимизма. Однако если мы идем вглубь до конца, то мы понимаем — ничего другого просто не остается.