Алхимия и новый взгляд на мир

Психоидный, Психофизический – Пси-тонкий!

Алхимия и новый взгляд на мир

Вероника Гудчайлд

Вероника Гудчайлд, доктор философии, входит в основной преподавательский состав программы по клинической психологии в Институте Pacifica Graduate, где она читает такие курсы, как «Юнгианская психотерапия», «Алхимия» и «Перспективы имагинального в исследованиях». Она –автор книги «Эрос и Хаос: Сакральные Мистерии и Тьма любви». Ее следующая книга, «Строфы души», развивает многие темы данной статьи, и продвигает новое мировоззрение, основанное на аказуальности, creatio continua, (непрерывном творении- лат. – прим. перев.) и восстановлении субтильного мирового тела.

«Но когда физик прикасается к «нетронутой, недоступной области», а психолог вынужден согласиться с фактом существования иной формы личного бессознательного -другими словами, когда психология слишком близко приближается к непроницаемой тьме, тогда промежуточная область тонких тел оживает вновь, а психическое и физическое еще раз сливаются в неразличимом единстве. Сегодня мы подошли очень близко к этому решающему моменту»

К. Г. Юнг Психология и алхимия § 394

«Иной мир [персидского суфийского мистика Сухравади] не был невидимым аспектом того мира, который мы знаем…также не был пространственным расширением этого мира…Это был не мир горний, высоко в небесах, подобно раю…Другой мир Сухравади был другим измерением или порядком существования, чья тайна не поддавалась логическому описанию и объяснению. В пространственном смысле он находился как внутри человеческого бренного тела, прикованного к земле, так и в отдаленном уголке космоса. Он не был просто верхним, или нижним, или невидимым. Он был определенно другим».

Д.Меркур. Гнозис, с.224

«Все изменения духовного самосознания зависят от сердца».

Р.Вильгельм «Тайна Золотого Цветка»

Алхимия и тонкое тело

Посвященный в изучение алхимии посредством сна, Юнг утверждал, что она имела важнейшее значение, будучи культурным и историческим связующим звеном между гностицизмом и его собственной психологией бессознательного. В психологическом смысле, алхимия может быть рассмотрена как проекция бессознательного на материю, и ее образы и тексты были тщательно исследованы, дабы помочь осветить трансформационные сложности, которые встречаются на пути индивидуации. Фон Франц обращала внимание насколько миф о алхимии был важен – частично, потому что он уравновешивал доминирующий христианский миф тем, что в нем речь шла о включении теневых, телесных и феминных сфер жизни – которые отрицались и низводимые до самых пределов ортодоксальным религиозным взглядом.
Целостность этих взглядов клинически включает в себя изъятие проекций и этическое воплощение нового знания. Этот процесс достоин поощрения и я не желаю ставить его под сомнение. Юнг описывает две эти стадии воплощения Самости как, соответственно, первую и вторую конъюнкцию, и к ним должно относиться с уважением, особенно в том, что касается различения тени — ведь это непрерывное нравственное стремление продолжительностью во всю жизнь.

Менее развитый взгляд на алхимию, тем не менее заслуживший упоминаний в исследованиях алхимии Юнга и Фон Франц, особенно в книге Фон Франц «О снах и смерти» состоит в том, что она возвращает нам психическую сферу тонкого тела и цельность психофизического фонового мира unus mundus. (единый мир- прим. перев). Этот взгляд важен не только в теоретическом плане, и для понимания психологического процесса, но так же эмпирически, так как понимание природы тонкого тела часто включает в себя опыт сопряженный с интенсивными переживаниями психофизической природы. Он причастен не только к процессу воплощения, но и к непосредственному соприкасанию с другим миром в этом мире: они отмечены глубочайшим уровнем чувств и часто несут с собой коренное преображение и преобразование. Пожалуй, это более родственно тому понятию, которое Юнг обозначил как третью конъюнкцию, единение с unus mundus (единым миром- прим.перев.)

Сегодня множество зафиксированных случаев необъяснимого или паранормального, которые были хорошо изучены за последние десятилетия с момента смерти Юнга, представляются, предположительно, вторжением этого мира тонкого тела и его психофизической силы вновь – в наше время. Возрожденный интерес к таким событиям, как околосмертный опыт, контакты с «неопознанными летающими объектами (НЛО), или так называемые внеземные встречи, возрождение шаманских техник в аналитической психологии, исследования измененного или необычного состояниям сознания. Круги на полях, их иероглифические послания (которые порой используют алхимическую образность), Марианские видения, которые увеличились в разы после 1940-х, в особенности после Assumptio в 50-х (наряду с нашим интересом в НЛО), и другие всевозможнейшие виды непредсказуемых аномальных событий, которые, тем не менее, продолжают замечаться тысячами людьми по всему миру – все они указывают на реальность, которая не может более считаться лишь метафоричной и символической, но, скорее, как признает, следуя своему наставнику Сухравади, персидский гностик 12 столетия Ибн Аль-Араби: «реальность, которая и символична, и не символична в то же самое время». [1] В этом утверждении кроется предположение, что метафора таит в себе настоящее событие, и это – именно то, о чем коллега Юнга, Генри Корбин пишет, говоря о mundus imaginalis (мире имагинального) и его онтологической реальности.

В своих исследованиях алхимии, а также в своих наблюдениях запутанной динамики синхроничности и ее коллективном выражении в виде феномена «летающей тарелки», Юнг представляет на наше усмотрение поздние мысли своего творчества, которые парадоксальным образом можно рассматривать как обновление тех черт, которые уже были присущи алхимическим таинствам – а сейчас же они всего лишь заявляют о себе в современных формах. И все же, полностью смысл того, на что начинает намекать Юнг, и даже описывать в названии своего эссе «Летающие тарелки» как «новый миф» -нечто, что еще предстоит изучить. Смею надеяться привнести некоторые размышления по этому вопросу. Делая это, я бы хотела подчеркнуть свою огромную осторожность касаемо любых утверждений, «чем являются» все вышеназванные аномальные события. На данном этапе, я полностью поддерживаю Юнга и его комментарий, что «что-то наблюдалось», но мы не можем знать точно, что это было. Тем не менее, мы можем серьезно принять во внимание этот феномен и позволить себе принять на веру то, что на самом деле утверждают о своем опыте достоверные источники.

Моя личная точка зрения – то, что «что-то», вероятно, относится к симптомам, знакам и искрам нового мировоззрения, начиная образовывать созвездия в то время, как меняются наши доминантные архетипы, мы переходим из одного Платонического месяца в другой – с эры Рыб в эру Водолея, психологические стороны которой Юнг призывает учесть исцеляющим профессиям. Согласно как квантовой физике, так и теории синхроничности, новые координаты реальности (в дополнение к нашим достижениям в рациональном сознании) включают в себя воссоединение психики и материи как Единое, эрозию обычного времени и места, участие личности в создании реальности, движение по направлению к Кайросу — «верному или благоприятному моменту», понятие о creatio continua, непрерывному творению, которое начинается во взаимных продолжительных отношениях между личностью и unus mundus ( единый мир – прим. перев), или, в терминах Бома, подразумевает под собой порядок и прорыв осознания Эроса к чувству единого, которое не жертвует разграничением и определенностью.

Все эти черты характеризуют сакральное искусство алхимии, посвященные в которое, эксперементируя созерцанием и силами imaginatio vera, «истинным воображением», также разрушили грани между видимым и невидимым мирами, дабы приблизиться к тайнам унитарного фонового мира, в эту третью сферу, содержащую тонкую психофизическую реальность и ее обитателей. Путь к этому гнозису был проложен посредством древних, сомнительных, но неизбежных процессов инициации смерти и возрождения. Сегодня мы снова призваны к этой сложной работе: как искры, павшие в материю, говоря языком алхимии, эти симптомы нуждаются в нашем собственном творческом воображении и проницательности, чтобы принять участие в осознании этих сокровищ.

Квантовые физики и космологи более робки в попытках описать новую реальность, нежели глубинные психологи, но и этим новым видениям открытия аналитической психологии могут принести огромную пользу. Ведь она рассматривает «реальность психе» как реальность априори, и настаивает на рассмотрении тех владений сознания, которые выходят за рамки личностного, даже, как предполагает Юнг в «Mysterium Coniunctionis. Таинство воссоединения», за рамки трансперсонального – в область транспсихического, которое чувствуется как опыт «вне тела», даже «чужой», впрочем, тем не менее, оставляет в нас след глубокого таинства, глубины и тишины, которые субъективно, для странника, которыми мы и являемся, имеют глубокий смысл. Обычно они имеют невысказанные судьбоносные последствия, или последствия, связанные с призванием. Также, в соответствии с чертами века Водолея, обычно, «экстраординарный» или «неординарный» опыт связывает личность с космосом, со временем — давнейшим временем, с знанием из Источника (Юнг называет это «абсолютным знанием» или «предвидение» в своем эссе о синхроничности), с макрокосмом и теми, кто его населяет. Алхимики, мистики и шаманы всех времен вне зависимости от культуры предполагали, что мы являемся частью этого более обширного космического поля. Здесь, наша личность и местная жизнь возвращена в свое надлежащее место, вне истории прикосновения к священным областям и Невидимому, от которого мы слишком долго отдалялись. Затем, в соответствии с aurea catina, или традицией золотой цепи, частью которой была мистическая алхимия, мы обязаны вернуться с историей и поделиться ею с сообществом, попытаться разобраться, как к нам обращаться, и попытаться озвучить ту коллективную проблему нашего времени, которая была дана нам для борьбы.

Отсылки Юнга к тонкому телу

Юнг писал о процессе индивидуации, особенно посредством алхимических метафор, как мытарство посвящения, которое включает в себя нисхождение в глубины и возрождение. И все же, взляд на это посвящение, как имевшее целью создание и установление тонкого тела как telos (конец – прим. перев) делания – не настолько распространенная идея этого процесса трансформации. На мой взгляд, это несправедливое упущение и приводит оно к последующим неверным пониманиям. Наиболее это очевидно в том, что касается сохранения расщепления тела и духа, которое создание тонкого тела стремится частично превзойти. В то время как различные алхимические операции имеют целью духовную трансформацию (психологические изменения, которые влечет за собой инсайт), они имеют и более глубокий эффект. Со временем, с помощью алхимических смесей, которые превращают дух в материю (комплексы и их аффективные последствия в теле), а материю – в психику, достигается создание третьего тела, тонкого тело, созданное из духа и материи. Символом его выступают множество изображений, например, filius, Божественное, или золотое, дитя, Философский камень, эликсир, Золотой зародыш и так далее.

Связь индивидуации с развитием тонкого тела открыто упоминается Юнгом, когда он получил по почте перевод даосского алхимического текста под названием Тайна золотого цветка, сделанного Ричардом Вильгельмом. Юнг рассказывает, как на рубеже 1918-1919 гг., в конце Первой мировой войны, он размышлял над символизмом мандалы, и отношению ее к трансформационному пути к центру Самости, и до этого он только- только нарисовал картину с золотым замком в центре – и то, что в ней обнаружилось нечто китайское, поразило его. Немного позднее, он получил рукопись от Вильгельма. Это не только было важнейшей синхроничностью, которая подтвердила многие его собственные идеи, но также в честь события, он написал под своей картиной, что произошло, обращая внимание, как изображение желтого замка (в даосском трактате есть упоминание Книги Желтого Замка, и «золотого цветка» как эликсира жизни) символизирует собой «зародыш бессмертного тела». [4]

Впоследствии, в его книге «Психология и алхимия» Юнг указывает, что сакральное искусство может быть понято не только в современных научных психологических терминах проекции коллективного бессознательного на или в материю. Его можно оценить также как и нечто, что занимает место в переходной области между тонкими телами. На самом деле, алхимия полна образами, схожими с природой тонкого тела, и нам нужно упомянуть лишь «философский камень» чтобы мельком увидеть парадоксальную реальность, сотканную как из психики, так и из материи, но, впрочем, любопытным образом превосходит как одну, так и другую. Другие имена, такие, как «воскресшее тело», «эликсир», или aqua vita – (вода жизни— прим.перев), которые тоже иной раз ассоциируются с философским камнем – как психофизические образы результата работы, которая может принести адепту здоровье и исцеление, также упоминаются Юнгом в его работах, посвященных алхимии и его работе по психологии передачи. [5] Также, алхимические понятия, такие, как lumen naturae (естественный свет-прим. перев), и unus mundus ( мир единый – прим.перев) – термины, которые Юнг жаждет вернуть в современный оборот – все они направляют нас в реальность тонкого тела.

В «Семинарах о Ницше», лекциях, написанных между 1934-1939 гг., Юнг обращает особое внимание на природу тонкого тела –тела, сформированного из тяжелейшего страдания и эмоций, которые сжигают излишества – в алхимическом смысле, этот процесс высвечивает невидимое соматическое бессознательное. Это тело «не подвержено порче», как описывает его Святой Павел (в отличие от sarx, или нашей биологической плоти). Это тяжело охватить разумом, так как это –трансцендентная концепция вне времени и пространства. Тем не менее, наше психологическое знание, сознательное и бессознательное, внедрено в наши тела, так что, как позднее исследует Юнг, с помощью природы синхроничности и частых, подающих ложные надежды, появлений НЛО (которые также кажутся психическими – и, одновременно, настоящими в конкретном случае, и которые привели его к переформулировке термина «архетип» в термин «психоидный»), мы не можем знать точно, когда материя становится психическим, а психическое – материей. Новая физика также столкнулась с этими трудностями, хотя концепция нелокальности – которая также за пределами времени и пространства – уже прочно вошла в наше сознание.

Индивидуация, как процесс создания тонкого тела, называется по-разному: «тело воскресения», «бессмертное тело», «бриллиантовое тело». Считалось, что здесь, в этой жизни, это тонкое тело, которое превосходит физическую смерть, и это было то тело – нечто вроде психического тела, которое, тем не менее, имело «субстанцию», и вмещало в себя твою эссенцию, или квинтэссенцию. Оно также представлялось как rotundum (круглый – прим.перев) – и в этом образе отобразилось представление о нем как о нечто, что имеет круглую, завершенную форму – то, что ты можешь взять, после того, как твоя земная форма сойдет с тебя, как шелуха. Понятие тонкого тела, пожалуй, более знакомо нам в связи с восточными религиями, но на Западе также есть мистические и метафизические традиции в дополнение к алхимии, которая сохранила эту реальность для нас. Это –такие школы как школа Платона, Пифагорейская школа, которые уходят корнями в Орфизм, как и мыслители-неоплатоники, как Прокл Диадох и Плотин. Дж.Р.С. Меад писал о истории тонкого тела в Западной цивилизации, и в этой работе он разъясняет разницу между духом-телом, лучистым телом, и телом воскресения, которое особенно знакомо алхимии и мистическим традициям. [6] Тем не менее, он обращает внимание, что понятие физической формы как такой, которая выражает невидимую тонкую сущность – невероятно давнее верование, которое было вытеснено лишь материалистическими и рационалистическими предрассудками нашего времени. Тем не менее, хоть он и пишет эти слова в 1919 году, и они вторят словам Юнга, они начинают разрушаться вместе с тем, как наука и психология все глубже проникают в невидимые тайны материи и разума.

Еще более недавнее исследование этой области «между», которая не является в точности ни бодрствованием, ни сном, можно увидеть в оригинальных переводах древних греческих текстов, сделанные Питером Кингсли, в которых он заново открывает для нас духовную традицию, которая лежит в основе западной цивилизации. Он пишет о технике инкубации сновидения, используемой философами до Сократа, которые, неоспоримо, относятся к путешествиям в другую реальность. Они же остаются тихими и спокойными, возвращаясь обратно и принося знание из реального, но тонкого мира. Сны и медитативные практики этих философов (в буквальном смысле – «любителей мудрости» — в отличие от рациональных мыслителей последних столетий) способствовали созданию бессмертного тела, созданного благодаря тому, что они были верны своей глубочайшей реальности. Это – то путешествие, которое Кингсли описывает, как «умирание до того, как ты умер» [7], сравнимое с темной ночью души в мистицизме, нигредо или растворение в алхимии, и нисхождением в Тень в процессе индивидуации, которые обычно предваряют более глубокие уровни доступа к путеводителям по душе и их мудрости. Интересным образом, недавние исследования по НЛО/встречах с внеземным разумом также указывают на то, что похищение и травматический опыт может предшествовать эротически-духовному опыту встречи, как будто бы за всеми этими необычными утверждениями стоит шаблон таинств инициации.

В дополнение к изучению алхимических текстов Юнгом, исследование его коллеги Анри Корбена о науке воображения у суфистских гностиков 12 века также поднимает вопрос мира тонкого тела как онтологической реальности. [8] Этот другой мир, или «потерянный континент» — промежуточный и посреднический мир между духом и материей, третья область, которая была так важна для алхимиков. Корбен говорит о психодуховных пейзажах истинного воображения (помимо множества других имен) как о Восьмом Климате, mundus archetypus или imaginalis, (мира воображаемых форм – прим. перев.) и На-Коджа-Абад, «страна нигде».

В суфийском мистицизме (также, как и в других мистических традициях) эти пейзажи хорошо задокументированы и имеют свои названия, как, например, Харкуалья в софийском гностицизме, Шамбала тибетских знаний, Авалон историй о Граале и Олмо Лунгринг в религии Бон. Важно подчеркнуть, что эти области не считались утопиями, что есть абстрактное понятие, фиктивная фантазия, которая не принадлежит ни одному месту, но, скорее пейзажам «между бодрствованием и сном», в которых путешественник души пробрался так глубоко внутрь, что он находит себя в новом, необычном окружении. Здесь духовное состояние определяет topos (конец – прим.перев), так что человек уже больше не является где-то, скорее «где», которое обычно соотносится с пространством, которое можно испытать органами чувств – это «везде» — не-локальная топография мистического, или изумрудных городов души, мира настолько же онтологически реального, как и мира чувств и интеллекта, мир, достигаемый истинным imaginatio, как и в алхимии, что отличает его от самовосхваляющих фантазий эго. Я привлекла внимание к этим фактам, потому как многие из тех, кто испытал аномальные контакты также стараются описать мир, который не является «ни сном, ни явью», и который кажется «истинно настоящим».

Эта истинное воображение, которое Юнг считал «самым важным ключом, чтобы понять делание» [9] –духовная творческая сила, которая часто связывалась с женской фигурой Софией, или Фатимы в Персидском мистицизме, и она же является тонким органом видений и создания нового. Использование imaginatio, совместно с meditatio, которым было общение с невидимым путеводителем или «добрым ангелом» — две способности, необходимые для алхимического processus для установления тонкого тела. Юнг, конечно же, обновил meditatio в своей технике активного воображения, которая остается одним из самых больших вкладов аналитической психологии в процесс терапии. Оба этих искусства также требуются для того, чтобы принимать синхроничности серьезно, и, кажется, они активируются и в паранормальных событиях. Мы вернемся к этому позднее.

Опыт Юнга в мире тонкого тела

В Mysterium Coniunctionis, Юнг пишет о возможности сильного неординарного опыта:

«Привычку ограничивать психе «рамками тела» можно назвать предубеждением. Поскольку у души имеется непространственный аспект, то вполне может существовать психический «внешний мир», область настолько отличающаяся от «моего» психического пространства, что для того, чтобы туда добраться, мне нужно выйти за пределы своего я или применить какой-нибудь вспомогательный метод». [10]

Юнг записывает множество своих снов, видений, техник активного воображения и встреч как непосредственного опыта иного мира в этом (или, поочередно, мира, похожего на мир утверждений Сухраварди, как путешествие в иную местность, оставаясь в этой) и он описывает реальность психе как автономный другой мир, который не создан нами. Визионарии, шаманы, мистики и алхимики с Запада и Востока на протяжении всей истории также знали эти изменённые состояния осознанности.

Из многих примеров, записанных в собственной биографии Юнга, начиная с его ужасных видений войны, заканчивая его странствующими беседами с Филемоном, его «призрак-гуру», есть два особенно поразительных примера опыта этого «перехода» в другую реальность и его эффекта на сознание. Одно- упоминание второго посещения Юнгом Равенны в 1933 году, а второе – его алхимическое видение Христа несколькими годами позже. Я обозначу некоторые черты этого опыта, которые относятся к непосредственному опыту Юнга тонкого мира и эффектов, полученных от него.

Видение Юнга в Равенне

В Равенне Юнг упоминает впадение в странное настроение вновь у могилы Галлы Плацидии. Даже во время его первого визита это место имело некую непреодолимую тягу для него. Во время второго визита, Юнг и его компаньон в путешествии, Тони Вольфф, прошли к баптистерию, который Юнг описывает как наполненный странным голубым светом, источник которого не был виден. [25] Там они проходят мимо четырех невероятно красивых фресок-мозаик, о которых Юнг забыл со времени своего первого посещения. Фрески изображают различные водные сцены из Библии, самая примечательная из которых изображала Христа, протягивающего руку Петру, тонущему в волнах. Юнг замечает это, и из этого проистекают довольно длительные размышления о изначальной природе Крещения, как о ритуале вероломной смерти и воскрешения. Он вспоминает, также, с прекрасной отчетливостью, детали мозаики, но не может найти ее фотографии после. Позднее, в Цюрихе, он спрашивает знакомого, который собирался ехать в Равенну, снять для него пару снимков, но коллега не смог ему угодить, потому как мозаики не существовало. К тому времени, Юнг уже давал лекции о крещении в связи с фресками Равенны, и Тони Вольфф был точно так же убежден в их реальности.

Юнг комментирует эту историю как одну из наиболее любопытных в его жизни. Признавая культурный уровень архетипического переживания, он предполагает, что сильная идентификация с чрезвычайно почитаемой Галлой Плацидией, умершей в 450 году, как фигурой анимы, могла быть ответственной за это происшествие. Он упоминает, что анима имеет ярко выраженный исторический характер. Сама же Галла выжила в шторме, переправившись на лодке из Византии в Равенну и исполнила клятву построить баптистерий и украсить его мозаиками, если она выживет в опасном путешествии. Мозаики были уничтожены в огне в Средние века, но эскиз Галлы в лодке остался в Амбросиане в Милане.

Юнг продолжает, что он также страдал, оказавшись на краю гибели от наводнения водами бессознательного, но его способность интегрировать и осознавать их содержимое достаточно спасла его от его рока. Его крещение в водах психе был примером процессом инициации, погружение в воду, в опасное подводное путешествие, которое соединило его со всеми mystes или посвященными мистерий смерти и возрождения. Тонущий Петр с протянутой рукой к Христу – та самая фреска, которая особенно привлекла внимание Юнга – могла быть образом-квинтэссенцией его психологии бессознательного. Тогда она была созвездием архетипа Инициации, которая придала его посещению нуминозное качество. Какие хорошие «юнгианские» наблюдения!

Но эти интерпретации, неважно, насколько они верны (или нет), не относятся к любопытной природе опыта самого по себе, которое Юнг и его друг точно знали, что имели. Он пишет:

«Случай в Равенне оставил во мне глубокий след. С тех пор мне известно, что нечто внешнее может неожиданно оказаться проявлением мира внутреннего, и наоборот — внутреннее может вдруг явиться внешним. Реальные стены того баптистерия, которые я должен был видеть физически, заслонило видение совершенно иного порядка, но это казалось мне столь же реальным, как неизменная чаша для крещения». [выделено мной] [11]

В данном случае Юнг впечатляет нас «объективной» реальностью визионерства как другого мира, который настолько же реален, как и мир эмпирический, познаваемый чувствами. И все же, он описывает событие как «глубоко волнующее». Другие характеристики включают в себя «невероятную красоту» четырех мозаичных фресок, которые заменили окна, которые он помнит со своего первого посещения. Он не мог поверить, что его память была настолько ненадежной. И потом, там было милое качество света –голубого цвета, который не имел источника, впрочем, о происхождении которого он вопросами не задавался.

Юнг комментирует свое видение как «новое создание бессознательного» [12], которое случилось благодаря неизвестным факторам, которые относятся, вероятно, к предыдущей интеграции бессознательного материала. Но, в конце концов, оно соотнеслось с глубоко прочувствованной восприимчивостью в том, что касается себя и к тайне своей природы. Он продолжает, и говорит, что подобное событие совершенно невозможно ничем объяснить рационально, и, к сожалению, добавляет, из-за его поразительной субъективной важности, что оно «не находит места в официальной картине мира». [13] Несмотря на свое экстраординарное значение, мистическое событие и его последствия уже вытеснены из нашей культуры.

То, что здесь описывает Юнг, очень похоже на две заметки, которые создает Корбин о своем путешествии в mundus imaginalis : здесь присутствует разрыв или же отсутствие последовательности в рамках обычного пространства и времени, и в то же самое время, хоть очевидец этого иного пространства возвращается обратно, и он или она знает, что они были где-то в другом месте, как это происходило невозможно описать кому-то еще. Также часто невозможно описать путешествие само по себе. Даже учитывая синхроничность, люди часто не разговаривают о них, потому что боятся быть не понятыми. В дополнение всего, описания mundus imaginalis, или же раскрытие мистических городов, часто включают в себя сильные переживания красоты, которые будят воображение и повергают его в состояние глубокого катарсиса и открытия сердца.

Это чувство проникновения сквозь пелену к другой реальности – или же, другими словами, вторжение иного мира в наш, в то же время, как ты остаешься приземленным в нашем мире – хорошо и образно обрисовано в эссе Юнга «Летающие тарелки», с помощью описания деревянной гравюры под названием «Духовный пилигрим обнаруживает иной мир» [14]. На этой картине пилигрим, ограниченный аркой-кругом, который обозначает этот мир, покидает обычное пространство-время позади себя и вглядывается через fenestra aeterniratis в вневременной вечный мир. В другом мире, есть видения Иезекииля, и предполагается, что визионерские события, или же события в mundus imaginalis являют собой синхроничный опыт соединения вечного и временного, вневременного и ограниченного временем, та точка встречи мистического центра, где психе и материя едины. Ненадолго, unus mundus (мир единый-прим.перев) пробивается, и пилигрим чувствует себя прикоснувшимся к чуду, в то время, как ее сердце открывается в полном восторге от яркости опыта божественного Присутствия. После чего, «окно» закрывается, и поток событий возобновляет свой привычный ход.

Подобное описание очень близко к некоторым отчетам о синхроничности, встречам с НЛО и другим подобным событиям, к которым я еще вернусь.

Алхимическое видение Христа Юнгом

Второй визионерский опыт Юнга, который мне бы хотелось упомянуть, произошел в 1939 году, когда он работал над исследованиями для его книги «Психология и алхимия». В то время, когда его настигло видение, он также давал семинар по «Духовным упражнения» святого Игнатия де Лойолы, и был поглощен размышлениями, что такое Anima Christi (Душа Христова – прим.перев), одно из размышлений «Духовных упражнений». Он пишет: «Однажды ночью я просыпаюсь и вижу фигуру Христа на кресте, окутанную ярким светом…и я увидел, как его тело было сделано из зеленоватого золота». Он добавляет, что, хоть и опыт видений для него был не в диковинку, это видение (он использует слова, похожие на те, которыми он описывает свой опыт в Равенне) было «восхитительно прекрасно» и он «был глубоко потрясен им» [15]. Это было, как он позднее замечает, по существу, алхимическое видение Христа.

Юнг и ранее сопоставлял психологическую фигуру Христа и центральный символ алхимиков, lapis, или камень. Здесь же «зеленое золото» относится к «аналогии по отношению к Христу как имеющему aurum non vulgi («не золото толпы» -прим. перев) и viriditas»-зелень манифестируемой жизни алхимиков. Хильдегарда Бингенская также использует термин viriditas, для того, чтобы показать выражение космической энергии в созданном мире и отдельной человеческой душе. Юнг понял этот образ тогда, как отсылку к божественному духу, изливаемому на всю природу и космос, также, как и на нас. Его видение указывало на необходимость восстановления anima mundi — (душа мира – прим. перев) – также называемой Антропос, или filius macrocosmi (Сын макрокосма- прим.перев) в алхимии, животворящий принцип unus mundus (единого мира — прим. перев), тонкого мира за этим миром (истолкованного учеником Парацельса, средневековым философом и алхимиком Дорном). Это – жизненная сила, лучами пронизывающая все мироздание.

В своем видении Христа зеленого золота, Юнг фактически восстановил алхимический гнозис для нашего времени – в фигуре Христа как мистического единения «духовно живой и физически мертвой материи» [16]. В истории христианства вспоминаются примеры постепенного отделения духовного от своего дома внутри тела, и экстраполирования неличностных идеалов ценой инстинктивной жизни, мудрости творческого женского начала, и жизни в близкой гармонии со своими чувствами и природным миром. Материя и дух были все больше и больше отделены друг от друга. Действительно, развивающаяся сила сознания эго как автономной силы воли, будучи отделенной от своих инстинктивных корней в материи без эго, лишает материю жизни как таковой. А сознание – оставляет на милость его собственных мотивов, движимых властью. Жестокость нашего времени отражает разрушительный эффект рационализма, из которого исключили духовные ценности сердца.

В отличие от этого, алхимическое видение Юнга восстановило материю как нечто священное и physis –природу, физический мир, наши тела – как то, во что вселяется божественное, исправляя разъединение христианства, и этим приветствуя эволюцию нового вида сознания. Сознания, имеющего мудрость и знающего, что такое эрос, которое своей целью имеет объединение мышления и чувства, страсть и видение цели, дух и материю. В своем видении Юнг увидел мельком психофизический фон мира, и это событие в конечном итоге заставило его пересмотреть свое понятие архетипа и заменить его на понятие «психоидный», которое, по натуре своей неизвестно, но оно имеет отношение и к материи.

Алхимическое видение Юнга дает нам намек, как наше понимание реальности тонкого тела mundus imaginalis в единении психики и материи помогает нам в этой трансформации сознания, которого требует от нас наше время. Мне следует вновь привлечь внимание еще раз на эмоциональные и нуминозные нюансы этого видения Юнга. Юнг не только описывает еще одно событие, которое принадлежит психическому фону «снаружи тела», но он также высказывается о красоте как о опыте Присутствия в своей комнате, так и эмоциональном влиянии этого опыта на него. У нас остается глубокое впечатление, что, будучи «глубоко потрясенным», его сердце что-то пронзило, и что это трансперсональное видение не только лишь дало толчок развитию его мыслей дальше о отношении фигуры Христа к алхимической психологии, но что даже его тело было наводнено чувствами сознания эроса, возникающего прямо из коллективного бессознательного, или из объективной психики. Что красной нитью проходит в этом в мистическом или визионерском или имагинальном восприятии –это сознательное восстановление мира, единого априори, unus mundus, (единый мир — лат.-прим. перев), этого тонкого мира за этим, который влияет на этот, мира, который удерживается вместе энергиями любви.

Подобно визионерскому опыту мистиков и шаманов по всему миру, этот опыт открытия транспсихической сферы – глубоко трансформативен для тела и психики благодаря мощным силам красоты, и чувства открытия божественного. В то же время, доступ к этой области далеко за гранью ограничений эго сознания поощряет творческое углубление работы; логос и эрос приведены к новому синтезу. Одновременно это ощущается, словно исцеляющая мазь для воплощенных душ и этот глубочайший эффект пронизывает всю нашу природу до мозга костей. Это чувство, чувство посвящения в раскрытие космической тайны, одаряет нашу жизнь чувством ценности и значения за пределами ограниченных рамок ежедневной реальности. В этот момент мы также можем почувствовать чувство благодарности за то, что нас одарили подобным озарением, и возможностью почувствовать парадоксальный опыт единения одновременно смирения и радостной преданности духовной ценности, которая есть нечто большее нас самих. На секунду мы более не чувствуем себя настолько одинокими, но мы чувствуем себя объединенными силами созидания в единую ноту космической симфонии.

Тем не менее, несмотря на ошеломляющее значение подобного рода событий для развития понимания cardiognosis, или же сердечного знания, визионерский или мистический опыт обычно недооценивается, если же не сказать, и вовсе игнорируется, в современной психологии и психотерапии. В следующем примере, Юнг идет дальше с исследованием установления тонкого тела, которое возникает из включения четырех функций, необходимых для индивидуального отклика.

Роль Imaginatio, интуиции, и гнозиса сердца в создании тонкого тела

В своем эссе «Психология переноса» Юнг использует алхимический текст, дабы описать процесс воплощения духа, одухотворения материи, и возникновения тайны тонкого тела как «третьего» (воскресение или «тела возрождения») тела во время процесса индивидуации. Путешествуя дальше, он описывает такие события, которые следуют за подобной смерти депрессией nigredo, или темной ночью души (которую никогда не обойти, оно повторяется на протяжении жизни, и, парадоксальным образом, является духовно положительным состоянием, в котором темное сияние Бога приходит, чтобы пронзить и очистить наше бытие) – это соответствует стадии Очищения. [17] На этой стадии работы, смерть и горе оставлены позади, так как жизнь постепенно начинает медленно проявляться вновь, показывая свою освежающую, покрытую росой мудрость (aqua sapientiae – вода мурости-лат.- прим. перев) и выплескивая на нас божественный дар озарения, словно бальзам. У Уильяма Блейка есть прекрасный эскиз этого момента в его сериях акварели-иллюстрациях «Божественной комедии» Данте. [18]

Здесь Юнг подчеркивает важность полностью воплощенного индивидуального отклика на материал сновидения. Он замечает, что работа посредством сновидений должна быть не только умственным упражнением, но также само отношение к сновидению должно быть таким, чтобы включало в себя «знание сердца» в чувствах, точно так же, как и в ощущениях. Другими словами: привнести гнозис фантазии в какой-то мере в ежедневную, конкретную реальность.

Но работа сновидения на этом не заканчивается. Для того, чтобы еще более поспособствовать возвращения телу духа, Юнг утверждает, что вдобавок к размышлению, чувствованию и ощущению, необходима четвертая стадия. Он проводит парралель этой четвертой стадии с ожиданием lapis (камня-лат.-прим. перев) –целью алхимического делания. Он описывает это как «имагинальная активность четвертой функции –интуиции, без которой никакая реализация не является полной». [19] Здесь понятие интуиции Юнгом однозначно связывается с силами воображения, с имагинальной активностью души – той самой активностью, что создает lapis – как важнейший аспект процесса объединения.

Он также замечает, что эта последняя стадия предвкушения lapis, камня, интуитивная хватка возможности. Она находится за сферой эмпирического опыта, так как она включает в себя смутный парадокс – он иллюстрирует это примером из греческой алхимии: lapis назывался «камень, который не является камнем». Другими словами, Юнг, и все мы, если мы последуем за ним, движемся к сознанию, которое более не ценится западным научным мышлением, к способу существованию и опыту, который принимает парадокс, и который не может быть подтвержденным, или измеренным, или повторяемым. Как синхроничность, мы движемся по направлению к иррациональному, к тайне, сама неизвестность которой завершает наше уязвимое, ограниченное, человеческое состояние.

Как и «камень, который не является камнем», парадоксальный lapis означает радикальную перемену в ощущениях. Если быть точнее, он требует метафорической чувствительности, которая не только лишь скрывает и разоблачает истинное событие, но также открывают наше сознание unus mundus, единому миру как онтологической реальности, которая имеет свои собственные понятия и законы – и это не только метафора. Камень – образ красоты природного мира, который переживает скоротечную реальность жизни индивида; и вправду, можно сказать, что он живет вечно, определенно тысячелетия. Таким образом, камень – идеальная метафора для некое непреходящей ценности, неизменного духовного принципа, заключенного в материю, и, будучи целью делания, он одновременно и таит, и раскрывает эту цель. Цель, которая, как подчеркивает в этом эссе Юнг, в установлении тонкого, или возрожденного, тела – тела, которое, словно камень, имеет материю – которая, также, как считалось, способна превзойти физическую смерть. Ключ к созданию этого вечного тела, Истинная Природа, или Небесное Я в суфийском гностицизме – имагинативная активность психе, четвертая функция интуиции.

Здесь, понятие Юнга о интуиции превосходит его более общепринятое описание этого явления как предчувствия получение знания с бессознательного непрямым или прямым путем. Интуиция связывается с иррациональными, хоть и такими необходимыми ценностями духовного воображения. Это imaginatio vera («самый важный ключ к алхимическому знанию») не только подвергает нас призрачному царству трансперсональной реальности, и его гнозиса сердца, но также оно само по себе – та самая духовная способность, которая делает возможным «новое создание» тонкого, или возрожденного, тела.

В дополнение к спонтанным опытам сферы имагинального, описание Юнгом активного воображения, может быть «вспомагательной техникой», которая способствует нашим путешествиям в «абсолютно иные» области психического «снаружи тела».

По отношению к этим наблюдениям, Юнг также описывает четвертую стадию, интуицию, и ее связь с lapis, следующим, довольно-таки любопытным образом:

«Интуиция дает обзор и инсайт; она пирует в саду магических возможностей, будто бы они существуют [выделено мной]. Ничто не может быть более наполнено интуицией, как lapis philosophorum (философский камень – прим. перев). Этот краеугольный камень округляет работу в опыт цельности индивидуальности. Этот опыт абсолютно незнаком нашему веку, хотя не было века ранее, который не нуждался бы так остро в целостности» [выделено мной].

Связь интуиции и имагинальной активности души как «воплотившихся магических способностей» напоминает нам о описаниях Юнга «реальности» психе, его воображаемых встречах с фантастическими фигурами, как мудрый Филемон, его ужасающие видения войны, его экстатический околосмертный опыт, и его визионерская неожиданная встреча в Равенне. Это –восстановление мира воображения как действительно реальной сферы, внешней, но не обычной реальности, которая «настолько незнакома нашему веку». Но восстановление этого древнего гнозиса, восстановление всего того, что сейчас уничижительно заклеймено суеверным и невозможным – дорога к восстановлению иррациональной и интуитивной целостности, мира красоты, исцеления, печали, и эроса, который лежит за пределами рационального интеллекта.

В использовании техники активного воображения для того, чтобы посодействовать интуитивному схватыванию невозможного, которое претворяется в возможное, Юнг подчеркивает абсолютное эмоциональное включение и вовлечение в работу-так, чтобы сознательное и бессознательное соединились, просто как водопад, который соединяется водою и снизу, и вверху. Как и реальность эго, так и образы, творимые бессознательным, полностью представлены с целью влияния друг на друга и достижения срединного, или «третьего» состояния. Активность включает в себя алхимическую операцию трансформации или преобразования сознания в умысле произвести образы («воплощенные магические возможности»?)

В действительности, Юнг настаивает, что алхимическое imaginatio должно быть понято как «реальная и буквальная сила творить образы» (Einbildungskraft-воображение) – классическое использование слова как антонима по отношению к phantasia, которое означает лишь тщеславие по отношению к иллюзорной мысли. [21] И только тогда лишь воображение можно будет отделить от фантазии. Но также кажется ясным и то, что истинное воображение создает тот образ реальности, который вполне реален, и это — не «просто воображение», а нечто, что больше походит на визионерский опыт, который «истинно реален» (помните – «нечто внутреннее, как внешнее, и внешнее, как внутреннее», или же «психическое «снаружи тела», которое испытал на себе Юнг, например, в его околосмертном опыте), и сфера тонкого тела в чем-то различается от предчувствия интуиции.

И вновь Юнг цитирует Руланда, который вторит Парацельсу и говорит: «Воображение – звезда человека, небесное или наднебесное тело». [22] У нас более нет таких слов в нашем лексиконе для тонкого тела или же предположения о теле воскресения, превосходящего нашу физическую форму, но средневековому алхимическому эзотеризму и мистическим традициям, как и восточной мысли, эта идея совсем не чужда. На Западе же мы, впрочем, утратили знание о этих иных телах, точно так же, как мы утратили чувство реальности психики, реальности воображения, и реальности визионерского знания за всеми нашими эмпирическими, научными, измеримыми фактами или за нашими интеллектуальными предположениями о них. Юнг продолжает, комментируя утверждение Руланда, что воображение – это звезда в человеке:

«Это изумительное определение проливает особый свет на фантастические процессы, связанные с opus. Мы должны рассматривать эти процессы не как нематериальные фантомы, которые удобно считать картинками фантазии, но как что-то материально-телесное, «тонкое [трудно уловимое] тело», полу-духовное по своей природе.» [23]

И снова Юнг недвусмысленен в своем ответе. Идея того, что воображение – звезда, приводит нас к чему-то уникально важному для нашего нового рождения, нашего духовного рождения, перерождения, и нашей жизни, трансформировавшуюся для вечного времени. И воображение приводит нас не к фантазии («несущественным фантомам»), но к сверхчувственной реальности, к миру тонкого тела. Imaginario vera как звезда – это орган познания тонкого тела, которое открывает нам незримое в вещах, и делает визионерский опыт возможным как «нечто материальное». Действие воображения, в таком случае — это сфокусированная концентрация как на физических, так и на психических жизненных силах. Такая деятельность гарантирует нам доступ к mundus imaginalis, полудуховной области души, к небесному Я. Это –тонкая область, которая дарует двойное зрение, открывает сердце, переставляет нас в таинстве жизни. Это — особая интуитивная воображаемая активность, которая все же «абсолютна чужда нашему веку», и, тем не менее, это восстановление визионерской деятельности, и ее участие в достижении Иного мира неразрывно связано с созданием мечтаний – и все это необходимо для того, чтобы сделать нас целостными.

Понятие Юнга о интуиции как о «активности воображения» содержит в себе радикальное возрождение понимания о интуиции, которое мы потеряли. В этом фундаментальном возрождении Юнг заходит дальше своих ранних работ, в которых фантазии – это проекции или же образы бессознательного содержания или же осколки комплексов. Он восстанавливает тонкое тело мира, срединный мир mundus imaginalis. В алхимической мысли, он замечает, материя и дух не были разделены на «или-или», но, скорее, срединная область между разумом и естеством – обитель тонкого тела — была первостепенной. Юнг добавляет, что в исследованиях квантовой физики, с одной стороны, и транспсихической реальности, с другой — исследованиях, которые смешиваются и путают области физического и психического, и характеризуют наши времена, — мы вновь оживляем мир тонкого тела.

Крайне важно понять, что же здесь имеет в виду Юнг под понятием воображения в imaginatio vera для того, чтобы понять значимость тонкого тела алхимии, и его исследований алхимии для продолжающегося акта творения, который, в свою очередь также важен для возрождения и дополнения Юнгом христианского мифа как о непрекращающемся акте божественного воплощения во времени. Понятие Юнга о воображении, тонком теле, стадиях алхимии, и синхроничности как примере тонкого мира, и его радикальное возрождение христианства – не как оцепенелое imitatio (подражание – прим. перев), но creatio continua (продолжающееся творение – прим. перев) – звенья одной цепи. А именно, без надлежащего понимания воображения как духовной способности, которое действует как посредник Святого Духа или же как anima mundi (мировая душа – прим.перев) в непрерывном сотворении, которая переводит то, что кажется невозможным, в возможное, цепь распадается, и тонкая природа мира имагинального остается всего лишь еще одной идеей.

Синхроничности как признаки Creatio Continua

Другой областью исследований Юнга на протяжении всей его жизни был феномен синхроничности, который точно так же совмещает в себе «мистический союз духовно живого и физически мертвой материи». Синхроничность, нарушая пространственно-временной континуум, открывает нам тонкое тело мира, обращает наше внимание на очевидность непрерывного творения, которое основано на неслучайности, и полагается на со-творческий вклад сознания – посредством «значимости» этого творящегося созидания. Тогда мы можем посчитать, что наблюдения Юнгом феномена синхроничности и психофизического единства мира, предположения подобных необычных явлений были попыткой обновить алхимические идеи средневековья, и примерить их на не имеющие локализации и запутанные отношения между психикой и материей. И действительно, в связи между внутренними и внешними мирами, изучение Юнгом синхроничности можно рассматривать как алхимию в современном облачении, даже как «осознанную алхимию». Мы даже могли бы сказать, что синхроничность сделала сложную и трудную для понимания область алхимии готовой к использованию!

Связь синхроничности и алхимии разворачивается в последующих четырех способах. Во-первых, и снова, в синхроничности, как и в алхимии, есть связь внешних и внутренних событий, не связанных с причиной. Во-вторых, связь эта ощущается как значимая за пределами исключительно личностного уровня, благодаря участвующему сознанию, сравнимому с алхимическим визионерским органом, imaginatio vera. В-третьих, синхроничности вызывают глубокую смену отношения, результатом которой являются состояния – начиная с эмоционального, которое открывает дорогу в тонкие миры нуминозного, такого, например, как непосредственные переживания имагинальных фигур и видения алхимиков на разных стадиях делания. В конце концов, этот опыт, как алхимическая операция, который служит уместной метафорой для вызывания омутов аффектов, которые принадлежат процессу индивидуации, обнажает нашу жизнь и нашу вовлеченность в нее как непрерывный творческий процесс – движение вокруг. И это движение –не то, что могло бы быть фиксированным, линейным, оно не определено с самого начала. Таким образом, Юнг отсылает нас к синхроничности, чья природа непредсказуема и спонтанна, как «акты творения во времени»: они указывают не только лишь на последовательное разворачивание событий, но также и на возможность квантовых скачков, которые превосходят обусловленную реальность и имеют дело напрямую с ресурсом глубоко внутри, ресурсом вдохновения и обновления. Известная история Юнга о его пациенте и жуке-скарабее здесь очень символична.

Как и активно воображение, опыты синхроничности фокусируются на природе сознания в то время, как мы бодрствуем. Нечто на чем сосредотачивается Юнг – и называет это мистическим сознанием фиолетового цвета, когда оно действительно расширено до единения инстинкта и духа [24] – с его описанием психоидного архетипа, признание которого неизбежно требовали эти аномалии. Синхроничности останавливают нас на наших путях, замедляют и перемещают нас в настоящий момент. Это явление kairos, единение времени и нечто вневременного (что так важно в алхимии), высвобожденное этими спонтанными, нелокальными явлениями, на время выдергивают нас из истории, из прошло и будущего, и открывают наши сердца нуминозному. Вторжение unus mundus (мира единого- прим.перев) в мир наш, момент, который дополняет обыденную реальность иррациональным и невозможным, то, что, как комментирует его Юнг, психологически необходимо для перемены, также вдохновляет нас на творческую деятельность и трансформирует нас с помощью непосредственного контакта с эросом осознанного, берущего начало в коллективном бессознательном или за его пределами. Эта атмосфера волнами струится вокруг нас, и мы погружаемся в таинство, которое часто вовлекает в себя наши мысли, к которым мы и не знали, что имели доступ, которые исходят из источника знаний за пределами эго, которое сравнимо с тонкостями описаний Юнга его видений в Равенне или его алхимического видения Христа. Этот вид знания часто требует языка за пределами нашего рационального мышления, который тяготеет к поэтической чувственности, с помощью которого можно попробовать запечатлеть это присутствие невидимого в видимом.

«Летающие тарелки» как синхроничности коллективного масштаба и восстановление алхимического гнозиса.

С феноменом НЛО, процесс заходит еще дальше. Юнг чувствовал, что, если «летающие тарелки» были одновременно выражениями архетипической компенсации, при этом физически реальными, они были бы примерами синхроничности универсального масштаба. Таким образом, он указывает в направлении нового мифа, которое образовывает созвездие нашего времени благодаря изменениям психических доминант, которые сопровождают переход из Рыб в Водолея. Он настаивает на том, что необходимо тщательно рассмотреть психические последствия подобного астрологического перехода. С «летающими тарелками» и сравнимыми с ними паранормальными явлениями (околосмертный опыт и другое) мы можем наблюдать возникновение нового мировоззрения, который, как мы уже наблюдали в алхимии и синхроничности, основан на аказуальности, относительности пространства-времени, и нуминозном, со-творительном органе imaginatio vera и на принципе creatio continua (непрерывного творения- прим.перев).

Но с такими паранормальными событиями, мы выходим за «миф о значении» (который останавливает синхроничность) по направлению к новой парадигме реальности, которая включает в себя парадокс единения символической и несимволической реальности в одно и то же время, и новому психофизическому базису реальности, который сейчас должен включать в себя экстраординарный или неординарный опыт. На возможность Иного мира за гранью психе намекали уже суфийские гностики и алхимики. В кросс-культурном плане она была подтверждена аборигенными культурами и шаманскими рассказами –инициациями. Загадка этого культурного и коллективного «психофизического параллелизма» [25], которую принесло нам НЛО, как и с индивидуальными синхроничностями, приглашает нас уразуметь нечто новое, и найти творческий ответ архетипическим и мировым переменам до нас. Встречи с НЛО (и связанные переживания), непосредственным и немедленным опытом подчеркивают алхимическое единение психики и материи по отношению к реальности тонкого тела, третьего тела, содержащей новую жизнь, и вправду, новое творение, которое до этого не было созданным, которое ярко возникает из «значимых случайностей». Этот новый потенциал, который закаляет разумный, «просвещенный» интеллект более глубоким чувством и этическим смыслом – воплощенным посвящением и личным усилием.

Мы также можем ожидать, что это новое архетипическое созвездие будет ассоциироваться с усилением «иррациональных» элементов (как в синхроничности) — этими незаменимыми ингредиентами трансформации – когда сознательное отношение восприимчиво к реальности бессознательного. Когда же эго-отношение по отношению к «непостижимому» отделяется от творческого потенциала, собранного в коллективном бессознательном, то тогда активируется разрушительная сила архетипа, «иррациональность» превращается в «разыгрывание», духовный принцип заменяется властью, идеологию, фундаментализмом – и все это имеет результатом насилие. Также, как комментирует Юнг в «Ответе Иову», как только психическая составляющая достигает сознания, она более уже не может быть не узнанной, и она создает беспокойство, пока не будет найдена верная позиция, пока она не станет полностью осознанной. Как пишет Юнг в «Летающих тарелках»:

«Это зависит от нас, помогаем ли мы событиям рождаться, благодаря их пониманию, и укрепляем их целительный эффект, или же мы их подавляем нашими предубеждениями, узколобостью и невежеством, и, таким образом, превращая их эффект в противоположное, в яд и разрушение». [26]

Аномальные явления, которые также часто бывают непредсказуемыми (хоть они и могут быть созданы различными техниками), тем не менее, указывают на реальность тонкого тела, которая ощущается более интенсивно, чем истинный опыт воображения, и тело запечатлевает этот опыт как и психический, и физический. Здесь новое творение не только лишь преимущественно духовно по значению (как в синхроничности), оно психофизично, даже психокосмично, так как посвященный двигается дальше по усиленной и потенциально измененной реальности, которую, пожалуй, можно было бы лучше описать словом «преобразование». Индивид вспоминает не только измененное чувство времени, в котором прошлое, настоящее и будущее известны как единое целое (или другие искривления времени), но также движение или прыжок в другое, повышенное чувство пространства, topos, который ощущается как нечто ярко-реальное, даже «гиперреальное», но определенно не опыт сновидения. [27] Посвященный путешествует отсюда туда, которое все так же ощущается как нечто более или менее знакомое по отношению к «там», к новому «снаружи», к тому, что истинно реально, но более ни в каком смысле не знакомо или обыкновенно.

Описывая усиленную реальность этого другого срединного мира, Корбен раскрывает его как ту область, где внутреннее содержание становится преддверием нового наружнего, духовного пейзажа, где сущности имеют пространственное распространение и измерение, но оно нематериального вида. Путешественник чувствует себя живым и бодрствующим в ином мире. А его он ощущает в себе невероятно живым и премного странным. Опыт этот – часто опыт Присутствия, выхода из истории (потому как он вневременен, он разворачивается в глубоком, или эонном, времени) и выхода из мифа (потому что это уже более не только символическая реальность). Это — психокосмический пейзаж, «небесная земля», где мы можем встретить – как алхимики записывают в своих медитациях, и это же подтверждают встречающие НЛО и пережившие околосмертный опыт – пугающие силы, которые угрожают уничтожить, расчленить или рассеять нас, или где мы также можем встретить невидимых путеводителей души, которые даруют мудрость, исцеление, углубленные знания, или же знания за гранью этого мира, о том, как земля меняется.

Как и с путешествием в mundus imaginalis, страну «не-где», ты не можешь с точностью засечь секунду, когда начинаются изменения, или даже как это происходит. И все же невозможно перейти из мира чувственного в «другой» мир без разрыва с «обычной» реальностью, как это происходит, например в околосмертном опыте, или опыте встреч, или же в глубокой медитативной практике. Когда очевидец другого мира возвращается, он или она знают, что они были где-то не здесь, но не могут описать никому другому, как туда добраться. Это отличается от индивидуальных синхроничностей, в которых ты, более или менее, знаешь, когда наступает момент прозрения.

Все путешествия инициации включают в себя жуткие, точно так же, как и благотворные встречи, и это не менее правдиво о литературе, описывающей НЛО или околосмертный опыт. Иногда для тех индивидов, которые повторили опыт встречи, наблюдается перемена с изначально внушающих ужас, до более плодотворных и меняющих жизнь опытов. Джон Мэк из Гарварда, который проводил интервью с сотнями людей, имевших подобный «опыт», обращает внимание, (подобно и комментариям Юнга) на то, как лицо бессознательного, которое показывается нам, очень зависит от нашего отношения к нему, что это также может быть истинно и по отношению к типу опыта, которому человек подвергается во время встречи с НЛО. Мэк также пишет о том, как феномен меняется и развивается в соответствии с уровнем осознанности испытуемого. Он замечает, что поначалу безразличные, даже травматические контакты приводили к значимым связям со временем, и даже к глубокой любви и восторженному союзу за пределами земных форм любви. [28]

Что лично я чувствую по поводу этого – это то, что одной из главных задач феномена встреч – было инициировать нас в открытие сердечной чакры, в сострадательную жизнь, которая соединяет нас со всем сущим, и ведет нас к творческой жизни, посвященной гармонии целого. Ключевой чертой подобного опыта является их интенсивность, которая включает мощнейшие эмоциональные состояния, которые привели к сравнениям с пробуждением кундалини. Мощные психофизические энергии в алхимии также были связаны с энергией звезд, и единение с космосом было последней стадией в этом процессе. Эти мощные чувственные состояния уводят путешественника за грани мышления и ежедневного чувства до глубоких уровней страсти и видения, в которых они «обращены» к проблемам за гранью их личных интересов. Часто этот опыт приводит их к тому, что они меняют работу своей жизни на судьбоносное призвание, о котором не могли и помыслить. Не принимая во внимание приглашение в творческую идею или психологическое содержание индивидуальных синхроничностей, «призвание» в встречах с НЛО – галактическое, исходящее из сердца космоса, и часто оно включает в себя проблемы планетарного масштаба, особенно экологических проблем, и даже проблемы места Земли в галактическом сообществе. Испытавшим подобный опыт, было открыто, о том, как и что мы тут делаем на Земле, и какое влияние это вызывает на уровнях многим выше нашей сферы, и намного дальше нашей планеты.

Подобным же образом, Юнг пишет о третьем coniunctio (соединении — прим. перев) [29] алхимиков как преобразование в существо тонкого тела, присоединяясь к «потенциальному миру» бытия (постольку, поскольку психе и физическое имеют свое начало там) — уже осознанным образом, в unio mystica. (мистический союз — прим. перев). Он полагает, что «далеко идущие перемены, «меняющие сознание» начинаются с этого единения, включая исцеление органических и психических болезней и сравнивает это достижение с просветлением или озаренным сознанием — состоянием, известным с древнейших времен до сегодня как на Востоке, так и на Западе. Определить его невозможно, но оно связано с состраданием и с чем- то наподобие экстатической радости. Связь индивида с чем-то большим, с Вселенной — также характеристика эры Водолея. Возможно, аномальные явления — попытка достичь этого третьего coniunctio (соединения — лат. — прим. переводчика) и его трансформации «тленного в нетленное». Трансформации, возникшей на коллективном уровне. Это кажется невозможным, но это может быть достижением нового тысячелетия, на пороге которого мы стоим.

Заключение

В своих поздних работах Юнг приходит к иному убеждению, по сравнению с предыдущим, что паранормальная активность связана «воплощенными в форму эффектами бессознательных комплексов», и определённо не к тому, что духи существуют по-настощему. Сейчас же он пишет с меньшей уверенностью, в сомнениях, может ли вообще «исключительно психологический подход судить обсуждаемый феномен». Он предполагает, что может быть другой уровень сознания,»транспсихическая» [30] реальность за колективным бессознательном. Паранормальные происшествия могут принадлежать своему собственному миру, который невозможно объяснить ни «моей» психологией, ни более глубоким уровнем коллективного бессознательного или объективной психики. Синхроничность и квантовая физика приоткрыли возможность иной области реальности, которая ни в коем случае не «наша», это — невидимая область за границами пространственно-временного континуума, которая, тем не менее, требует нашего участия дабы привнести его в реальность. Более глубокое понимание поразительной силы и интенсивности алхимического и гностического imaginatio vera, приводит нас к знанию о том, что мы можем принимать участие, заводить отношения, быть посещенными, или найти себя в этих странных областях.
Этот unus mundus (мир единый – прим.перев) подобен «иному» миру Сухраварди. Корбен пишет, что этот воображаемый пейзаж населен мистическими городами и нашими просвещенными учителями в истории, духовными наставниками, и ангелами — проводниками, которые все существуют в тонком теле. Тибетский буддизм соглашается с этим взглядом в том, что он называет Чистой или Благородной Землёй, где хранится сакральное знание; он применяет разнообразные медитативные техники, чтобы достичь этой мудрости.

Юнг также утверждает, что желание единения с этим иным миром может возникнуть только из фрагментированного сознания, которое чувствует себя осиротевшим без этого, другого, мира, и в этом состоянии осознает свое собственное страдание и горе. Как неудовлетворение алхимиков Средневековья ортодоксальным христианством, множество людей сегодня чувствуют подобное беспокойство. Алхимики, вероятно, искали способ исцелить разлом между физическим в человеке и его духовной истиной, в попытке перейти мост разделения между духом и материей, который сохраняло традиционное христианство, но эта попытка воплощения не была реализована на коллективном уровне. Эта «неудача» и последующий разрыв привёл к большому прогрессу в науке и, частично, в медицине (которая сейчас может продлить жизнь на неопределённое время), но ценой духовных ценностей, особенно в том, что касается подтверждения алхимиками присутствия божественного духа в материи.
Сейчас, когда дух уменьшен до сопутствующего симптома — головного мозга, и материалистический взгляд на реальность не загасил его, и Материя (лишенная Бога) — стала новым Богом, мы страдаем от эффектов подобного переворота, это сознание- логос без мудрости и эроса Софии, без мудрости тела, и эта потеря психе с её трансперсональными ценностями воображения, видения, мечты, которые наделены значением за пределами «тиканья часов». Душа — исчезающий вид, и проводники души мира приходят посетить нас вновь, помогая нам вернуться на путь истинный, пробуждая нас к пониманию таинств вновь, лишая нас иллюзий о нашем превосходстве и болезни мысли о том, что мы — всего лишь исторические существа в десакрализованном космосе. Мы должны «проснуться» и понять нашу истинную идентичность – идентичность хранителей планеты Земля, которые посредством посвящающих испытаний, операций алхимической смерти и воскрешения, могут восстановить отношения с Невидимыми и заново выучить священную историю тех земель, где хранится просвещенное знание. Только тогда мы возродим мудрость жизни наряду со смирением в интересах макрокосма, и станем гражданами космоса как одна из нот мелодии, диапазон которой намного превышает наш сегодняшний ограниченный репертуар.

Заметки

1. Dan Merkur, Gnosis: An Esoteric Tradition of Mystical Visions and Unions (Albany, NY: State University of New York Press, 1993), 224.

2. C. G. Jung, The Collected Works of C. G. Jung, tr. R. E C. Hull (Princeton: Princeton University Press, 1964), Vol. 10 § 591.

3. К. Г. Юнг. Mysterium Coniunctionis. Таинство воссоединения. – Минск: Харвест, 2003. – 576 с., § 410-411.

4. К. Г. Юнг. Воспоминания, сновидения, размышления. — М.: Инициатива, АСТ-ЛТД, 1998. — 480 с.

5. К. Г. Юнг. Практика психотерапии. – Минск: Харвест, 2003. -384 с., § 486.

6. G. R. S. Mead, The Doctrine of the Subtle Body in Western Tradition (London: J. M. Watkins, 1919).

7. Peter Kingsley, In the Dark Places o f Wisdom (Inverness, CA: The Golden Sufi Tradition, 1999), 61.

8. Henry Corbin, Spiritual Body and Celestial Earth (Princeton: Princeton University Press, 1977).

9. К. Г. Юнг. Психология и алхимия. – М.: АСТ, 2008. -608 с., § 396.

10. К. Г. Юнг. Mysterium Coniunctionis. Таинство воссоединения. – Минск: Харвест, 2003. – 576 с., § 410.

11. К. Г. Юнг. Воспоминания, сновидения, размышления. — М.: Инициатива, АСТ-ЛТД, 1998. — 480 с.

12. Там же.

13. Там же.

14. C. G. Jung, Collected Works, 10 Fig. VII, 404-405.

15. К. Г. Юнг. Воспоминания, сновидения, размышления. — М.: Инициатива, АСТ-ЛТД, 1998. — 480 с.

16. Там же.

17. К. Г. Юнг. Практика психотерапии. – Минск: Харвест, 2003. -384 с., § 483ff.

18. Смотрите Charles Taylor & Patricia Finley, Images of the Journey in Dantes Divine Comedy (New Haven, CT: Yale University Press, 1997), с.115 для просмотра незаконченного эскиза Блейка (принадлежит галерее Тэйт, Лондон), который изображает этот колеблющийся момент, в котором проводник собирается умыть лицо пилигрима росой, после тьмы его ужасных мытарств.

19. К. Г. Юнг. Практика психотерапии. – Минск: Харвест, 2003. -384 с., § 492.

20. Там же.

21. К. Г. Юнг. Психология и алхимия. – М.: АСТ, 2008. -608 с., § 219.

22. Там же, § 394.

23. Там же.

24. К. Г. Юнг. Структура и динамика психического. – М.: Когито-центр, 2016. – 480 с. § 414.

25. C. G. Jung, Collected Works, 10 § 780.

26. Там же, § 731.

27. Джон И Мэк. Встречи с пришельцами. — М: Крон-пресс, 2000. -480 с.

28. Там же.

29. К. Г. Юнг. Mysterium Coniunctionis. Таинство воссоединения. – Минск: Харвест, 2003. – 576 с., § 762ff.

30. К. Г. Юнг. Структура и динамика психического. – М.: Когито-центр, 2016. – 480 с. § 600 и заметка 15.