Барбара Блэк
Книга Лилит
Глава четвертая
Лилит и дочери Евы
Зогар однозначно увязывает образы Лилит и Евы как греховные и потому предупреждает каждого мужчину опасаться чар Лилит, когда он встречается с женщиной: «Лилит, воплощение зла, всегда незримо присутствует на любовном ложе, дабы уловить случайно пролитые капли семени — ибо невозможна супружеская связь без утерянных капель бесценного семени».14
5Patai: The Hebrew Goddess, p. 223.
Мудрый мужчина знает о том, что даже во время освященного и предписанного любовного акта в канун Шаббата стоит опасаться вездесущей Лилит. «В ночь эту темные силы, изгнанные благими силами, блуждают по миру бесчисленными легионами и вмешиваются всюду, где творится таинство священного супружеского соития в бесстыдном обнажении или при скупом свете свечи» (Зогар I, 14b).
«Соитие разрешено, только если оно свершается во имя святости» (Зогар III, 77a). Особенно важно, когда оно служит исцеляющим средством. «Когда муж соединяется с женою своей, он должен посвятить свое сердце Господу и произнести: «Та, облаченная в черные одежды, присутствует здесь. Ты не сможешь войти и забрать, что желаешь. Оно не твое и не жребий твой. Уйди, уйди, ибо море вздымается и волны его ожидают тебя. Я остаюсь верен святыне своей и облачен я в одежды благодати Господа моего».
После чего мужчина должен ненадолго прикрыть чем-нибудь свою голову и голову своей жены. В книге, которую Асмодей дал царю Соломону, говорится что затем нужно побрызгать чистой водой вокруг кровати. Если женщина кормит грудью ребенка, то ей нельзя соединяться с мужем, пока ребенок бодрствует, и нельзя кормить его после, пока не истечет время, равное прохождению двух миль или одной мили, если ребенок плачет и хочет есть. Если все сделано правильно, то Лилит никогда не сможет навредить им. (Зогар III, 19a).
Хотя сам Ной был праведным человеком, интересно отметить, что в иудейских легендах отмечается определенная связь между его женой Наамой и Лилит. Некоторые говорят, что она была любящей супругой, а другие, что Наама была демоницей и сообщницей Лилит, которую иногда называли младшей Лилит.15
1См. Ginzberg: The Legends of the Jews, Vol. V, p. 147.
Более того, «нахождение в ковчеге принесло Ною и его семье много болезней, не говоря уже о неудобстве, вызванном омерзительным запахом демонов, духов и порождений Лилит.16
Ginzberg: The Legends of the Jews, Vol. V, p. 197.
Зогар утверждает, что Лилит бежала в тот момент, когда Господь даровал Адаму в качестве жены Еву: «Господь позволил Адаму наблюдать, как Он творил женщину из костей, тканей, мускулов, крови, выделений желез, покрыв ее кожей и волосами. Но Адам, бывший свидетелем этого действа, исполнился отвращения к ней.
Господь попытался в третий раз, действуя более осторожно и наделив женщину теперь частью соблазняющих чар Лилит. Взяв у Адама ребро, пока тот спал, Он создал из него женщину. Он заплел косы ее будто молодой невесте и двадцать четыре украшения сияли на ней. Адам был поражен.17
Robert Graves and Raphael Patai: Hebrew Myths: The Book of Genesis (New York:
McGraw-Hill, 1963), p. 66.
Согласно некоторым мидрашам, Господь повелел ангелам «служить Адаму и жене его». Рабби Элиезер добавляет «И ангелы били в барабаны и танцевали как женщины», для того, видимо, чтобы привлечь частицу чувственности Лилит в союз Адама и Евы.
В другой легенде18
См.Patai: Gates to the Old City, p. 265; and Ginzberg: The Legends of the Jews, Vol. I, P- 68.
мы видим, как все попытки Бога лишить Еву качеств Лилит оборачиваются неудачей: «Когда Господь собрался сотворить Еву, сказал Он: «Я не буду творить ее из головы, ибо тогда голову свою она будет держать гордо и высокомерно; не буду творить ее из глаз, ибо будет она тогда распутной; не буду творить ее из ушей, ибо станет она подслушивать; не буду творить ее из шеи, ибо будет она дерзкой; не буду творить ее изо рта, ибо станет она сплетничать; не буду творить ее из сердца, ибо будет она склонна к зависти; не буду творить ее из руки, ибо будет она назойлива; не буду творить ее из ноги, ибо будет она бродяжничать. Я сотворю ее из невинной части тела и будет она такова вся. И сказал Господь: «Будь же невинна! Будь же невинна!». Тем не менее, несмотря на все внимание, женщина приобрела все те промахи, которых Господь желал избежать.19
55Girvzberg: The Legends of the Jews, Vol. I, p. 66.
Существует английское поверье, что лилии появились из слез Евы, упавших на землю после изгнания из Рая. Лилии символизируют непорочность Евы, однако название цветов удивительным образом совпадает с именем женщины-воплощения греха — Лилит. Даже в хорошо знакомой нам истории сотворения Евы из Адамова ребра, самой целомудренной части его тела, есть скрытый каламбур со словом tsela, ребром на иврите. Ева, хотя и была создана как помощница и спутница Адама, оказалась именно tsela, «камнем преткновения», принесшей Адаму несчастье.20
6Graves/Patai: Hebrew Myths: The Book of Genesis, p. 69.
Она, как и Лилит, совокупилась со змеем и стала, подобно ей, матерью демонов (Зогар III, 76b). Талмуд (PR, 100b) говорит, что среди десяти проклятий, наложенных на Еву, были, например, следующие: она имела волосы длинные, как у Лилит, сидела во время купания будто зверь и служила подстилкой мужу своему. Связь между Лилит и Евой разъясняется далее в мифе о том, что Лилит есть «Змей и Жена Порока, подстрекавшая Еву… соблазнить Адама вступить с ней в связь, когда она менструировала и была нечиста.21
5Patai: Gates to the Old City, p. 456.
Невозможно поэтому познать женщину или же быть женщиной, не встретившись и с Лилит и с Евой. Лилли Ривлин пишет об этом: «О Лилит я имела смутное, но архетипически устойчивое представление, как о предшественнице Евы. Ева же, это покорное белокурое существо, обманутое змеем, меня отталкивала…» Далее она продолжает: «В роли Евы мне было очень неуютно и внутри меня постоянно вспыхивали буйные дионисийские желания. Часто в собственных образах я видела не Сад Эдема, охраняемый всемогущим Господом, но безлюдные пустыни с серыми скалами, поросшими золотистым чертополохом и колючей ежевикой. Также я не понимала, почему нужно стыдиться своей наготы. Я была животным и была Богом, сущностью мира и пульсирующей щелью. Под слоями цивилизации я чувствовала идущий глубоко изнутри меня животный вопль, заставлявший содрогаться от неведомого восторга…».22
См. Lilly Rivlin’s «Lilith,» in Ms., Vol. I, No. 6, December 1972, p. 92.
Современные женщины, дочери Евы, часто сталкиваются со своей лилитианской стороной, смотря в зеркало, также Зогар, в частности, именует Лилит «нечистым зеркалом пророчеств» (Зогар I 24a). Исаак Башевис Зингер пишет: «Сети эти древнее самого Мафусаила, легче паутинки, и как она, полны щелей, но сохранили свою силу и доныне. Когда демонам надоедает извечная суета, они помещают себя в зеркало, где ожидают словно пауки в паутине, когда мушка попадется в ловушку. Бог наделил женщину тщеславием, особенно же молодых, бесплодных и красивых, у которых времени много, а спутников мало».23
5 ССм. Isaac Bashevis Singer’s, «The Mirror,» in Gimpel the Fool (New York: Avon,
1957), p. 69.
Демоном в этой классической истории является Самаэль, супруг Лилит. Он, как демонический, негативный аспект анимуса, постепенно приводит юную девушку Зирель, напоминающую Еву, к встрече с Лилит: «У Зирель была мансарда, которую она называла своим будуаром, и где висело зеркало, синее будто замерзшая вода. Зеркало посередине было треснуто и обрамляла его золотая рамка, украшенная змейками, причудливыми головками, розами и гадюками. Перед зеркалом лежала медвежья шкура и стояло кресло с подлокотниками из слоновой кости и мягким сиденьем. Что может быть приятнее, чем сидеть в этом кресле совершенно обнаженной, погрузив ноги в густую медвежью шерсть, и созерцать саму себя в зеркале? Зирель частенько занималась именно этим, пристально рассматривая свое прекрасное тело. Кожа ее была белоснежна словно атлас, груди полны и весомы словно мехи, наполненные драгоценным вином, волосы ее ниспадали волнами на плечи, а ноги были стройны и изящны как у лани. Она могла сидеть так часами, созерцая свою безупречную красоту. Дверь в комнату была закрыта и Зирель мечтала, что в один прекрасный момент она распахнется и в комнату шагнет какой-нибудь принц, поэт, рыцарь или охотник».24
Singer: «The Mirror,» in Gimpel the Fool, pp. 69- 70.
Демон, заключенный в зеркале, соблазнил юную красавицу, полведя ее вплотную к встрече с Лилит, за чем незамедлительно последовала одержимость бессознательным. Интересно, что роман Странствия Лии Глории Голдрейх начинается такими словами: «Привело Лию на чердак именно зеркало…». Как красивая молодая невеста, Лия, стоя у зеркала и любуясь своим обнаженным телом и длинными рыжими волосами, припомнила свою сестру, которая подчинилась традиционным иудейским законам и обрезала волосы при вступлении в брак. Сама Лия поклялась никогда не позволить ни одному раввину и пальцем тронуть ее волосы. За этим заявлением в городе немедленно последовали беспорядки, вспыхнул пожар, а дом Лии был захвачен, а сама она изнасилована.25
6 Gloria Goldreich: Leah’s Journey (New York: Berkley Books, 1978), pp.3-11.
Таким странным образом начался для нее путь индивидуации.
Одна знакомая пациентка встретилась с Лилит в зеркале осознанно, когда у нее вдруг после долгих лет супружеской верности вспыхнула сильная страсть к другому. Как-то она, заигрывая со своим любовником, подкрадывалась к нему сзади, а мужчина, работавший тут же, заметил эти попытки. Когда, таким образом, ее соблазнительные планы оказались сорваны, она вдруг пришла в неописуемую ярость. Этой же ночью ей приснилось, что она стоит перед зеркалом, пристально в него вглядываясь, в то время как ее аналитик, мудрая женщина преклонных лет, стоит позади нее. Сновидица вопрошает у зеркала: «Черна ли я?», фразу, отсылающую сразу к словам невесты из Песни Песней Соломона: «Черна я, но прекрасна. Не смотрите на меня, что я смугла ибо солнце опалило меня: сыновья матери моей разгневались на меня, поставили меня стеречь виноградники — моего собственного виноградника я не стерегла».
Внезапная вспышка гнева, видимо, напомнила женщине о ее виновности в измене и том раздражении, которое вызывал у нее муж. Затем она спрашивает: «Черна ли я?». Зеркало, отражая одновременно и сновидицу и ее мудрую самость в образе аналитика, отвечает, что очерняет ее маскулинно-нетерпимое отношении к собственной сексуальности, и что ей следует уделять больше внимания своей природной женственности.
Зогар подтверждает такую интерпретацию, утверждая, что «черна и прекрасна» именно Лилит, нечистое зеркало пророчеств (Зогар I, 49a). Также добавим, что « В час, когда Матрона (Шекина) украшает себя, желая привлечь Мужа своего, она говорит следующее: «Черна я (П.П. 1:5) Снизу, но прекрасна и бела — Сверху».26
6Patai: Gates to the Old City, p. 450.
Несколькими годами ранее ту же сновидицу преследовали повторяющиеся фантазии, касающиеся ее аналитика-мужчины. Расчесывая волосы перед зеркалом в его небольшой ванной комнате в офисе, ей хотелось, чтобы он увидел ее и влюбился без памяти, нарушив патриархальное табу инцеста. Это «Эдипово желание» он потом ей объяснил, однако объяснения оказалось недостаточно для изгнания Лилит из зеркала.
Недавно ей приснился сон, в котором некая напоминающая Соломона фигура, которая также отражала ее лилитианскую натуру, дает ей мешки спелых апельсинов. Она сравнила этот дар с мотивом из Песни Песней: «…освежите меня яблоками ибо я изнемогаю от любви». Сновидица знала о том, что витамин С, содержащийся в яблоках, повышает иммунитет организма, аналогичным образом отражение Лилит в зеркале сможет помочь устранить внутреннее расщепление между Лилит и Евой.
Похожий на Соломона анимус был на самом деле аналитиком, который специализировался на нарциссических расстройствах. Для излечения, следовательно, пациентке было необходимо не просто признать существование лилитианских наклонностей в себе, но еще и интегрировать нарциссические желания. Когда в женской психике Лилит отделяется от Евы, наступает сексуальная холодность и часто такая женщина даже выходит замуж за мужчину, который признает и предпочитает только сторону Евы. Последующее отчуждение и разлад хорошо описаны в эротическом рассказе Анаис Нин: «Лилит была сексуально холодна и муж ее догадывался об этом, несмотря на все ее предлоги и отговорки… Они сидели рядом и он смотрел на нее с выражением нежного понимания в глазах, прекрасно зная о ее нервических приступах, кризисах эго, самообвинении и панике. Ко всем ее истерикам и спонтанным поступкам он относился с непоколебимым мягким юмором и вниманием. Одиночество злило ее и она испытывала сильнейшие эмоциональные потрясения, которых он не видел. Вполне возможно, что таким способом изливалось напряжение, которого не было между ними в сексуальном плане. Он отверг все ее первобытные, животные стороны, отказался разделить с ней тяжесть эмоциональных переживаний и потребности в страхе, ревности и борьбе. Вероятно, если бы он согласился играть по ее правилам, она бы просто физически стала бы к нему ближе. Однако муж Лилит и понятия не имел о вещах, способных стимулировать такие дикие и чувственные натуры, и в тех случаях, когда видел, что кожа ее словно начинает источать ток, лицо краснеет, глаза сверкают и она вся подрагивает от сильнейшего напряжения, он, вместо того, чтобы спросить, прятался за глухой стеной объективной толерантности, мягкого поддразнивания и соглашательства, снисходительно, словно наблюдая в зоопарке за смешными ужимками обезьяны в клетке, абсолютно не вникая в ее состояние. Поэтому Лилит и осталась в одиночестве подобная животному в пустыне.
Когда ее трясло от ярости так, что даже повышалась температура, муж не видел всего этого. Он был словно всепрощающее небо, взирающее на нее с высоты, и ждал, пока она исчерпает свой гнев. Если бы он, как такое же примитивное животное, возник на горизонте пустыни, встретив ее тем же напряжением в глазах, если бы он испытал такую же невыносимую дрожь во всем теле, ступая тяжело и желая лишь предлога, чтобы взорваться, стиснул ее в объятиях, ощутив жар ее тела, они схватились бы насмерть, и бой перерос бы в объятия, и схватив друг друга за волосы, они бы слились в страстном, опьяняющем восторге любви. Гениталии их извергали бы искры в яростном трении друг о друга, и тела их соединились бы и напряжение, подобное грозовым раскатам, тотчас бы спало».27
Из Delta of Venus by Anais Nin, Copyright 1977 by the Anais Nin Trust.
Перепечатано с разрешения Harcourt Brace Jovanovich, Inc. pp. 58-59.
Чувство единения, возникающее после интеграции Лилит и Евы, хорошо раскрывает одна современная притча: «Жил однажды один мужчина, которому часто являлась Лилит. Демон, прятавший свою истинную сущность под ликом и одеждой обычной, непримечательной женщины, посещал его, когда Адам был один. «Почему ты один?», спросила его Лилит, «почему у тебя нет женщины, той, чье место я занимаю сейчас?». «Она сейчас в отъезде и навещает родственников в другой стране. Она должна скоро вернуться и не обрадуется, встретив тебя здесь, так как она боится тебя». «Но зачем моей сестре бояться меня?», спросила Лилит. «Я столь же чистосердечна, как и она. Я так же добра и прелестна собой, как и она. Как и она, я люблю своих родителей и своих детей. Разница меж нами только в мыслях, мы думаем по-разному, в теле же мы едины с ней». «Я верю тебе и люблю тебя», произнес Адам, «но я хочу жить мирно и спокойно». «Живи с миром, раз выбрал это», сказала Лилит, «я лишь буду твоей другой женщиной и никогда не покину тебя и буду любить вечно».
Адам взглянул ей в глаза и больше ничего не сказал. Глаза ее были словно двери, широко распахнутые в тот мир, который он почти забыл, и сейчас вновь вошел в него. Когда Ева вернулась, она застала их в объятиях друг друга. Лилит и Адам объединились, подумалось ей. «Останься со мною, сестра, я принесу вам пищу», произнесла она. Ева принесла еду и напитки для них, а сама ушла в дальний угол дома, где присела у печки, пытаясь согреться, и вошла в транс. Ева покинула свою оболочку, вселившись в тело Лилит, и теперь уже она целовала и обнимала Адама на любовном ложе и чувствовала, что он любит ее столь сильно, как никогда прежде. «Но я — твоя Ева», сказала Лилит, «почему же ты любишь меня столь страстно? Ты никогда не любил меня так раньше». Адам рассмеялся и сказал: «Ты уйдешь с рассветом и я еще долго тебя не увижу. Потому я и столь страстен, что счастье наше так коротко». «Как ты можешь говорить так?», сказала Лилит, «я буду здесь и завтра и на следующий день и так до конца жизни твоей. Почему ты любишь меня так сильно? Неужели ты думаешь, что я та, кем кажусь? Я — Ева и говорю через сестру мою». «Ты, верно, шутишь», засмеялся Адам, «я ведь знаю, что ты с рассветом меня покинешь и какое-то время мы не будем видеться». Лилит, которая сейчас была Евой, поцеловала его и сказала: «Хотела бы я, чтобы это было так, но, увы, я не могу бросить тебя. Я останусь с тобой, ибо ты полон огня и желания к той, чьим телом я сейчас овладела. Посмотри на меня внимательно и ответь, почему ты не видишь, что я Ева, жена твоя?». «Ева сейчас сидит в дальнем углу дома», ответил Адам. Но посмотрев там, он увидел лишь пламя, пылавшее в печи.28
Jakov Lind, «Lilith and Eve,» в Imperial Messages (New York: Avon, 1976), edited
by Howard Schwartz, pp. 139-140. Copyright ® Jakov Lind, 1983.
Эстер Хардинг замечает, что женщина должна быть искренней с собственными женскими ощущениями, не стараясь с ними договориться или подчинить, это необходимо, чтобы произошла полноценная индивидуация.29
Esther Harding: Woman’s Mysteries (New York: The C. G. Jung Foundation,
1971), p. 162.
Ривка Клюгер добавляет, что, так как тень Королевы Шеба осознается в момент отражения ее лилитианской стороны в зеркале, следовательно, она может достичь высших уровней развития психики и раскрыть в себе глубинные источники женской мудрости.30
Kluger: Psyche and Bible, pp. 112-120.
Образ целостности, представляющий потенциальную интеграцию женской самости, появляется в сновидении одной женщины, которая прошла через последовательную интеграцию многих аспектов Лилит. Ей снилось, что oна вместе с другой женщиной, которую звали Ева, едет в шикарном лимузине к центру города с четырьмя воротами. Город был в форме мандалы, розового, золотого и черного цветов с круглыми золотыми куполами на каждом углу, а окружало все черное ночное небо. Следует сказать, что сновидица долгое время состояла в традиционном патриархальном браке, где играла роль послушной Евы. В сновидении же она проживала уже лилитианские стороны своей натуры в страстной любовной интрижке. Ее подруга Ева, которая едет вместе с ней, была латиноамериканкой и с ней недавно развелся муж, когда она заявила, что не желает больше вести себя как Ева и во всем ему подчиняться. Мы видим, таким образом, что целостная природа сновидицы, потенциально объединяющая в себе Лилит и Еву, символизируется самыми женственными цветами: розовыми, золотыми и черными изгибами мандалы.
Для дочерей Евы образ Лилит залегает очень близко к трансперсональному и ассимиляция Лилит оказывает глубочайший эффект на процесс индивидуации. Баба-Яга, кстати, тоже ведьма, но в отличие от Лилит, она летает по ночному небу в ступе, помогая себе помелом. Мария-Луиза фон Франц интерпретирует эти действия как измельчение до алхимической prima materia и реализацию тени, которая лежит столь глубоко, что мы мало что можем о ней сказать. Это своего рода поворотная точка. Эго в своем негативном аспекте рассыпается и должно отдаться высшим силам.31
Marie-Louise von Franz: The Feminine in Fairy Tales (New York: Spring
Publications, 1972), p. 115.
И Лилит и Шекина идут за человечеством, «черны, но прекрасны», и переживаются женщиной как аспекты трансперсональной тени.
Лилит как убийца детей
В ранних легендах отношение Лилит к детям выражается по-разному. «И поднялась она к херувимам с «нежными детскими ликами», желая стать одной из них и никогда их не покинуть» (Зогар I, 18b). Но Единый, благословенно будь имя Его, повелел ей отойти от них и уйти вниз… и бросил Он ее в глубины моря, где она и пребывала до того времени, пока Адам и жена его не согрешили. Тогда Единый, благословенно будь имя Его, взял ее из глубин морских и наделил властью над детьми, порождениями сынов человеческих, что должны нести наказание за грехи отцов своих». (Зогар I, 19b).
Зогар (76b) объясняет, что, так как Ева зачала Каина от яда змея, она подлежит наказанию «прислужницы» Бога, Лилит, которая будет отбирать у нее новорожденных детей (Зогар II, 96a-b). То есть дочери Евы испытывают на себе обе стороны женственного: Евы, матери всего живущего, и Лилит, карающей длани Божией. Ева- это дарующий жизнь аспект вечной женственности, Лилит же — ее смертоносная противоположность. Сказано, что дочери Евы будут испытывать муки Лилит каждую убывающую луну, также Лилит управляет равноденствиями и солнцестояниями.32
Patai: The Hebrew Goddess, p. 233.
Как и у Гекаты, власть ее наиболее сильна в кризисные, переходные периоды женского развития: в момент полового созревания, при каждой менструации, в начале и конце беременности, материнства и менопаузы. Современные женщины сталкиваются с внутренней силой Лилит в эти периоды, носят защитные амулеты, которые одновременно и прославляют и отгоняют ее. Многие из этих амулетов используются для увеличения плодородия и защиты матери во время рождения ребенка и после этого.
Женщина испытывает на себе влияние обеих сторон, и Лилит и Евы, в моменты прилива и отлива менструального цикла. В первой половине цикла Ева — это восходящая, опережающая овуляция и, возможно, зачатие, Женщина здесь чувствует себя открытой и очень восприимчивой. Когда зачатия не происходит, начинает властвовать Лилит. Надежда сменяется отчаянием, яростная предменструальная лилитианская сторона уносит женщину в пустыню одиночества и горечи. По легенде, Бог сделал Лилит бесплодной, «охладив» Левиафана. 33
Patai: The Hebrew Goddess, p. 235.
У нее нет молока в грудях и она неспособна рождать человеческое потомство. 34
Patai: The Hebrew Goddess, p. 208.
Зависть Лилит к Еве подчеркивается народной верой в то, что лишь одна капля менструальной крови Лилит способна ядом своим отравить целый город.
Вражда между Лилит и Евой бушует на каждом уровне. Ева может удовлетворить свои нужды, вступая в отношения, Лилит — нет. Она вечно должна убегать и скрываться, отвергая любую зависимость и подчинение. Еe нельзя связать и удержать. Лилит предначертано быть свободной, меняться и развиваться. Она представляет собой тот аспект женской индивидуации, который может быть достигнут только в уединении, без любви, детей и даже ревности к Еве в объятиях мужчины. Ева же, со своей стороны, чувствует свою привязанность к мужчине, к земле, к детям, и отражает ревность Лилит. В Символах трансформации Юнг интерпретирует историю Лилит как параллельную мифу о Ламии, соблазнившей Зевса. Ревнивая Гера отомстила ей, приговорив рождать на свет только мертвых детей. С тех пор злобная Ламия преследует беременных женщин, похищает младенцев и душит их. 35
7 C. G. Jung: Symbols of Transformation (Princeton: Princeton University Press,
Bollingen Series, 1956), Collected Works, Vol. V, par. 369.
На одной из иллюстраций видно, как крылатая, с птичьими когтями Ламия уносит новорожденного ребенка. Подобное чередование между Евой и Лилит, происходящее в женской психике, протекает постоянно.
Зогар рассказывает историю Адама, Евы и Лилит так: «Он создал Адама и дал ему спутницу; как только Лилит увидела, что Ева привязана к нему, она, вспомнив о божественной красоте Адама, улетела отсюда прочь и жила у Красного моря до тех пор, пока Адам и жена его не согрешили. Тогда Единый, благословенно будь имя Его, послал Лилит нести мщение сынам человеческим» (Зогар I, 19b). Ева как божественное творение, связанное с Богом, осталась связанной и с Адамом. В клинической практике мы можем наблюдать это у женщины, поступки которой объясняются сильным патриархальным осуждением, о чем в Зогар говорится: «…и не считает такая женщина честью соединение с мужем своим» (Зогар I, 20a). Также такое поведение заметно у инфантильной женщины, настойчиво нуждающейся в любви и одобрении со стороны мужа или отца. Лилит же, как убийца детей, душит на корню такие инфантильные потребности.
Вообще, рассказы о Лилит как детоубийце полны разного рода противоречий. То она играет с маленькими детьми, навевает им приятный сон (предписывается, кстати, нажимать ребенку на носик и будить его, чтобы разогнать чары Лилит).36
7 Patai: The Hebrew Goddess, p. 228.
Лилит собирает волосы клубком у детей на затылке, когда играет с ними, щекочет их, заставляя кататься от смеха. Однако та же самая Лилит вызывает эпилепсию, удушение и смерть у тех детей, которые считаются «нечистыми».
Силы Евы, матери всего живущего, и Лилит, духа Ночи, очевидно проявляются у женщины в конфликте между желанием родить и воспитать ребенка и потребностью творить и развиваться самой. Женщина, которая сочетает материнские обязанности и карьеру, попадает в неудачное положение, пытаясь все время сохранять равновесие. Стараясь удовлетворить потребности детей, уладить свои личные дела и рабочие обязанности, она иногда внезапно ощущает подступающий смертельный гнев внутренней Лилит.37
В то время как новости заполнены сообщениями о женщинах, убившими своих детей и жившими отдельно от мужей, и многие женщины действительно часто испытывают похожие импульсы, я могу припомнить единственный рассказ, в котором такие фантазии открыто описываются: «Повелители пламени» Маргарет Лоуренс. С другой стороны, красная нить как амулет против Лилит загадочным образом фигурирует в «Волнениях в поле» Линн Шарон Шварц, где мать страдает от послеродовой депрессии и не в состоянии продолжить свою музыкальную карьеру.
Случается это часто в тех случаях, когда сама мать еще нуждается в материнской заботе, то есть, когда она больна, устала или обижена чем-то, когда ее внутренней Лилит угрожает опасность быть связанной по рукам и ногам нуждами других людей или патриархальными мнениями, которые выражаются через анимус. Здесь дочери Евы под давлением инфантильно-патриархального имиджа «хранительницы домашнего очага» находят свое спасение в лилитианской летоубийственной ярости. «…Я обнаружила, что…должна сразиться с неким призраком. Этим призраком была женщина и со временем, когда я узнала ее получше, я нарекла ее, вслед за героиней одной поэмы, «Ангелом в Доме». Она была чрезвычайно симпатична, очень мила и абсолютно бескорыстна, искушена в нелегком искусстве семейной жизни. Если подавали цыпленка к столу, она брала ножку, если по комнате гулял сквозняк, она садилась прямо на сквозняке. Короче говоря, она была так устроена, что ни секунды ни думала о том, что нужно ей, предпочитая уделять все свое внимание потребностям других людей. И главное, о чем я забыл упомянуть — она была девственна… Когда я начала писать, она сопутствовала мне с первых же слов. Тень крыльев ее падала на мои страницы, я слышала шорох ее платьев в комнате. Она скользила позади меня и шептала… «Будь нежна, обманчива и обольстительна, используй все свои женские уловки. Не позволяй никому даже заподозрить, что у тебя есть свой ум. Превыше же всего будь чиста». Она водила моей рукой, когда я писала. И однажды я сделала одну вещь для себя…я повернулась к ней и схватила ее за глотку. Я сделала все возможное, чтобы убить ее. Если бы меня судили, в свое оправдание я бы сказала, что действовала из самозащиты. Если бы я не убила ее, она убила бы меня».38
Virginia Woolf, «Professions for Women,» in The Death of the Moth and Other Essays
(New York: Harcourt Brace Jovanovich, and London: The Hogarth Press, 1970), pp.
236-238. Copyright ® the author’s Literary Estate.
На этом внутрипсихическом уровне деструктивный разлад между кормящей Евой и убивающей Лилит заметен в первую очередь у тех женщин, которым чужды их телесные нужды. Она заставляют себя работать, даже если смертельно устали, питаются плохо и нерегулярно, обращаясь со свои телом так, словно желают задушить в себе внутреннего ребенка. Чередование качеств Лилит и Евы проявляется, в частности, в пищевых расстройствах, которые часто возникают у женщин. В определенные моменты, особенно в предменструальные дни, когда в женской психике властвует Лилит, для женщины крайне важно прислушиваться к голосу Лилит, ее желанию уединиться, заглушить инфантильную потребность в любви и одобрении в отношениях и забыть о потребностях посторонних людей. В этот период женщина начинает осознавать, что именно с позиции Лилит необходимо отбросить как несущественное и второстепенное. В эти моменты накапливается смертоносная энергия Лилит и наступает черед Евиной части вечного.цикла.
Следующая история показывает, как женщина может погасить в себе деструктивные тенденции Лилит через их осознание. Женщине здесь снова требуется зеркало для того, чтобы разглядеть в себе лилитианские черты и превратить разрушительные самоубийственные стремления в принятие себя и любовь к себе. Мать Холле или Хульда в древнегерманской мифологии, длинноволосая женщина-демон, которая нападает на младенцев и потому ассоциируется с Лилит, трансформировалась в Венеру, богиню Любви, с помощью особого иудейского «любовного рецепта»: «Сохрани яйцо, снесенное в четверг черной курицей, которая до этого не приносила яиц, и в тот же день, после заката, закопай его на перекрестке. Оставь его там на три дня, затем также после заката выкопай, продай, а на вырученные деньги купи зеркальце, которое ты должна закопать там же вечером с именем Венеры на устах и произнести: «Allhie begrab ich diesen Spiegel in der Lieb, die Frau Venus zu dem dannhauser hat». Затем проспи на этом месте три ночи подряд, забери зеркальце и после этого каждый, кто ни посмотрит в него, в тебя влюбится».39
j25hua Trachtenberg: Jewish Magic and Superstition (Philadelphia: Meridian Books/
Jewish Publication Society of America, 1961), p. 43.
Чтобы женщина осознала глубокий разлад между мстящей Лилит и любящей Евой, ей необходимо начать налаживать контакт со своим телом и его ощущениями. В следующей легенде Соломон, отражая двойственность женской натуры и привлекая для решения проблемы острый клинок маскулинной логики, сосредотачивает женщину на ее истинных инстинктивных желаниях: «Две блудницы, представшие перед Соломоном, были Наама и Лилит.40
Ginzberg: The Legencds of the Jews, Vol. IV, pp. 130-131.
Обе они родили в ночь перед этим. Когда они проснулись, один ребенок был мертв, а другой жив. Представ перед праведным судом Соломона, каждая утверждала, что живой ребенок принадлежит ей. Соломон, искушенный в женской психологии, постановил, что ребенок должен быть разделен между обеими и вознес меч правосудия. Истинная мать тотчас вскричала: «Отдай его ей, но не убивай!». Подобная соломонова мудрость сердца соединяет женщину с ее подлинной женской натурой, содержащей и Лилит и Еву, предохраняя ее от полной и фатальной одержимости лилитианской деструктивностью.
пер. Дмитрий Шляпин