Барбара Ханна

Процесс Индивидуации в «Эоне»

 Глава VIIIИсторическое значение Рыбы

Как все мы знаем, пастух и агнец играют едва ли не более важную роль в христианском символизме, чем рыба. Символизм пастуха, овна и агнца связан с завершающимся эоном этого периода: Аттис и Христос оба характеризуются как пастухи, овны и рыбы. Символизм пастыря, однако, был так тщательно изучен Рейзенштейном, что Юнг отмечает, что ему нечего к этому добавить, в то время как источники символа рыб не только более обширны, но и сам символ – в особенности в своих двойственных аспектах – вызывает определённые психологические вопросы, которые нуждаются в разъяснениях.

Юнг говорит затем об опасностях, угрожавших Христу при его рождении и в раннем детстве, как о теме, всегда связанной с рождением героя, и обращает внимание на языческие прототипы этого, связанные с рыбой, например, Лето и Пифона, Афродиту и её сына, которые, когда были преследуемы, прыгнули в Ефрат и превратились в рыб, что связывает символизм рыбы с матерью и сыном. Более того, греки отождествляли Деркето-Атаргатис и её сына Ихтиса с созвездием Рыб (§163).

Юнг далее развивает тему женщины в изгнании, которая, будучи беременной, бежит от преследующего её дракона в пустыню, и также говорит об описании агнца с семью рогами и семью глазами, очень воинственного животного, образ которого резко контрастирует с образом кроткого агнца, ведомого на заклание (Откр. 5: 6). По-видимому, автор Апокалипсиса находился под влиянием идеи о том, что у Христа есть противоположность, психологическая тень, с которой торжествующий Христос объединится через акт перерождения в конце времён. Овен с семью рогами – почти всё, чем Христос не был, хотя он не может быть охарактеризован как Антихрист, порождение дьявола, и не является настолько же противоречащим Христу, насколько последний. Поэтому удвоение фигуры Христа не может возвращать нас к агнцу Апокалипсиса и, вероятно, больше связано с возмущением римским владычеством, которое испытывали христиане-евреи, обращавшиеся в то время к ветхозаветному Богу отмщения.

Далее Юнг приводит цитаты, показывающие трудности евреев с мессианской идеей, и подводит итог, отмечая, что слабость этой идеи была, вероятно, связана с разделением, которое со временем развивалось в полную противоположность. История Иова возникает снова в 89-м псалме, и ибн Езра рассказывает о великом мудреце, который был неспособен читать этот псалом, потому что тот слишком глубоко его печалил (§169).

Затем идёт отрывок, который я нахожу трудным, но чрезвычайно интересным, связанный с отношением Богообраза к Самости. Я постараюсь передать его суть своими словами. Поскольку Богообраз всегда представляет высшую психическую ценность, он отсылает к Самости или даже идентичен ей. Поэтому любая неопределённость с образом Бога вызывает замешательство в отношении к Самости, и поскольку это очень болезненно для нас, мы обычно стараемся игнорировать его. Но игнорируемый вопрос перемещается в бессознательное и отзывается такими явлениями, как материализм, атеизм и другие измы, которые затем распространяются, как лесной пожар. Если не даётся подлинного ответа или он даже не ищется, такие результаты неизбежны (§170).   

[Я постараюсь прояснить это, проведя параллель с личной психологией. Мой личный опыт во всяком случае свидетельствует о том, что если вопрос или проблема возникли, и я уклоняюсь от неё, отвергая её болезненные последствия или подавляя их, анимус немедленно возьмёт это на себя и будет выдавать мне не относящиеся к сути дела мнения до тех пор, пока я не буду полностью ими переполнена и совершенно дезориентирована. Хуже всего в этом то, что к этому времени он уже иногда благополучно забывает point de depart (фр. точку отсчёта), и единственный способ, который мне известен, состоит в том, чтобы вернуться к ней, выдержать боль и встретить вопрос лицом к лицу наилучшим образом из возможных. Это, безусловно, болезненно, однако благодаря боли можно непосредственно почувствовать облегчение от того, что иллюзорная бессмыслица миновала и что жизнь вновь обрела смысл, даже если это болезненный смысл. Коллективные «неразбериха и замешательство», которые Юнг описывает здесь как результат отсутствия адекватного ответа на текущую неопределённость Богообраза, в точности совпадают с тем, что я чувствую лично, когда  не делаю лучшего, что могу, для того, чтобы найти осознанный ответ на какую-либо болезненную и трудную проблему].      

Юнг подчёркивает, что христианский ответ отрицания реальности зла более не адекватен в мире, в котором мы живём сегодня, поэтому мы вынуждены обратиться назад к раннехристианскому пророчеству об Антихристе, размышлениям гностиков и иудейскому мистицизму, если мы хотим найти достаточно широкое основание для нашей проблемы. Гностики, в отличие от ранних отцов христианской церкви, воспринимали зло очень серьёзно, а иудейский мистицизм, не привлекая всеобщего внимания, пошёл своим собственным путём рассмотрения проблемных глубин, которые христианские авторы, к сожалению, изо всех сил старались скрыть (§170).   

Двойственный аспект фигуры Христа очень очевиден как в гностическом, так и в иудеохристианском пространстве мысли, и Юнг говорит, что он остановился на нём, потому что – с помощью символа рыбы – Христос был вписан в мир идей, которые могут показаться весьма далёкими от евангелий, мир языческого начала и расцвета астрологии. Однако несомненным историческим фактом является то, что Христос родился в начале эпохи Рыб и место его рождения действительно было найдено волхвами по звёздам (§172).   

Далее Юнг цитирует гораздо больше материала, из которого я хочу особенно выделить только одну идею. Говоря, что первоначально рыба была одна и только потом она разделилась на две, он отсылает к тому факту, что первоначально рыба-богиня была одна, а затем дала рождение рыбе-сыну, таким образом привнося идею матери и сына. Мифологические матери обычно представляли опасность для своих сыновей и были поглощающими матерями (§173).           

[Я хочу обратить здесь внимание на то, что мысль о поглощающей матери не является христианской идеей, Мария мыслится почти такой же совершенной, как Христос, что объясняет, почему Христос так часто отвергает свою мать – факт, который часто служит оправданием. Ему следовало выступать против неё для того, чтобы прожить свою жизнь как мужчина, и этот аспект, насколько я знаю, часто игнорируется церковью].

Приведя ещё много данных, Юнг говорит, что с тех пор как рыбы также становятся матерью и сыном, трагедия ранней смерти сына уже имплицитно присутствует в знаке рыб. Астрологические характеристики Рыб имеют все базовые составляющие христианского мифа: крест (вертикаль и горизонталь), нравственный конфликт и его расщепление в Христа и Антихриста, непорочное зачатие, классическая трагедия матери и сына, опасность при рождении, спаситель и исцелитель. Всё это показывает нам, что имеет смысл рассматривать Христа как рыбу в соотношении с наступавшим тогда эоном, хотя нет доказательств того, что эта связь была установлена в то время, когда это случилось (§177).  

Среди большого количества дальнейшего материала я хочу упомянуть лишь сирийский Апокалипсис Баруха, который говорит о том, что Левиафан восстанет из моря с пришествием Мессии. Мы находим похожую идею в христианской символике, где распятие – это приманка, на которую Бог ловит Левиафана (Юнг 1944, рис. 28). Согласно тому же Апокалипсису, Бегемот, как и Левиафан, это пища евхаристии, и как здесь, так и в начале следующей главы, Юнг цитирует очень интересные отрывки, в которых эти животные рассматриваются как пища конца времён. Шефтеловиц полагает даже, что «очень большая и непорочная рыба», упомянутая в эпитафии Аверкия, «не что иное, как Лефиафан» (§178).

[Я нахожу в этом особенно интересным то, что Юнг объясняет неприятие иудеями Христа как Мессии разделением между Христом и Антихристом. У иудеев было подлинное оправдание в том, что Яхве – как он описывается в Ветхом Завете – слишком сильно преобразился в свою противоположность и не был убедительно объединён с совершенной фигурой Христа. Это означало, вероятно, что, подобно Нострадамусу, их бессознательное перенесло их на шаг вперёд, в ту эпоху, когда Христос и Сатана должны сойтись вместе, что отчасти стало причиной трудностей иудеев в отношениях с христианами и в некоторой мере негодования по отношению к ним, которое подчас вспыхивает в христианских странах: это негодование является проекцией негодования христиан на самих себя из-за того, что они не могут оставаться маленькими бессознательными барашками Иисуса, но должны сами искать союза противоположностей, включая тёмную противоположность Христа].