08.09.2019
0

Поделиться

Часть 4. Политеизм

Джеймс Хиллман

 Синее пламя

 Часть 4.

МНОГО БОГОВ

МНОГО ЛЮДЕЙ

В обычном сновидении сновидец едет по шоссе, когда машина внезапно сворачивает на грунтовую дорогу, пересекающую дорогу под углом, или съезжает в поле. Очевидно, держаться прямой и узкой линии, удерживать свое зрение в одном направлении не всегда легко. И все жесть, есть ноющее чувство, что нужно только правильно «собраться с силами», чтобы держать в уме свою цель и бороться с искушениями к разбрасыванию. Уклоняться от целеустремленности в образах сновидения – это девиантное поведение – de-via, «бездорожье».

Джеймс Хиллман, как правило, обнаруживает необходимость в отклонениях. Вместо того чтобы сделать нормой единство души, он изображает психику как множественную по своей сути. Он не использует мягкое слово, такое как «полицентричный» или «многогранный» для этой множественности. Скорее, он берет слово из религии и мифологи —  политеизм, —  подразумевая существенное и глубокое разделение в душе.

В своем эссе «Психология монотеистическая или политеистическая?» Хиллман ставит политеизм наравне с идеями Карла Юнга об Аниме и Анимусе. Юнг предполагает глубокое разделение психики, хотя об этом говорится редко. Анима и Анимус – два очень разных источника смысла и фантазии, гораздо более глубокие, чем эго, которые трудно соединить в «браке» или «сизигии». Хиллман берет это разделение, сделанное по признаку пола, и мифологически раскрывает его в образах богов и богинь. Для него политеистическая мифология является отличным метафорическим фоном для представления психики в ее множественности.

Политеистическая психика – не то же самое, что раздробленная душа. Некоторые, слыша, что Хиллман делает акцент на политеизме, жалуются, что его психология – это еще одна версия более общей культурной фрагментации, того же рода, что и патологическое расщепление в современном искусстве, жизни и политике. Но Хиллман диагностирует культурную фрагментацию как возвращение вытесненного политеизма. Когда мы гоним множественность прочь из нашего собственного самоопределения, мы обречены проживать нашу раздробленность в обществе.

По мнению Хиллмана, нам нужна психология, которая уступает место множественности, не требуя интеграции и других форм единства, и в то же время, предлагая язык, соответствующий психике с множеством лиц. Психологический политеизм Хиллмана изображает не хаотическую жизнь, а один из многих элементов, обретающих и теряющих известность, конфликтующих и переплетающихся в богатой полифонии тем и эпизодов.

Психологический политеизм – это не психотическая диссоциация или моральная относительность; совсем наоборот. Подавление множественности возвращается в виде распада. Героическое эго, так старающееся собрать все воедино, создает состояние психической фрагментации. Мы настолько привыкли ценить интеграцию и единство, что любое предположение о множественности приводит нас к крайностям. Политеизм, однако, означает «много», а не «некоторый». Дело не в том, что что-то уходит, а в том, что душа имеет много источников смысла, направления и ценности.

Психика не только множественна, она есть общность множества людей, каждый из которых имеет свои специфические потребности, страхи, стремления, стили и язык. Множество людей отражают множество богов, которые определяют миры, лежащие в основе того, что кажется единым человеческим существом. Люди в сновидении представляют собой множество личностей, которые играют определенную роль в повседневных драмах души. Политеистическая психология внимательно изучает отношения между фигурами сновидений, давая им возможность быть услышанными, предоставляя каждому его право, даже тем фигурам сновидения, которых эго находит нежелательными и угрожающими.

Образы политеистической мифологии сами по себе являются терапевтическими, потому что они дают пространство разнообразию и конфликту души. Мы можем представить себе напряженность, если, прежде всего наша ориентация признает множество различных направлений в психике. Уклон в сторону монотеизма содрогается, открывая в напряжении множество тенденций, и стремится к единому решению. Политеистическая позиция сохраняет напряженность, так что все заинтересованные стороны находят способ сосуществовать.

Таким образом, психологический политеизм – это не только вопрос количества, множественности богов и множественности импульсов, но и качества. Он подразумевает жизнь, которая может охватывать противоречивые направления, которая не прибегает к иерархиям и всеобъемлющим принципам для установления порядка. Психологическая среда политеистической точки зрения — принимающая и восприимчивая к различающимся голосам, которые отличаются и иногда порождают конфликт. Тревога, которая ведет от героических усилий к интеграции, ослабевает в состоянии политеизма. В то же время руководящий принцип политеизма состоит в том, чтобы уделять каждой Божественной фигуре то внимание, которого она требует.

Раскрепощенное эго, которое чтит многих, воздает сторицей. Мы находим жизненную силу в напряженности, учимся на парадоксе, собираем мудрость, преодолевая амбивалентность, и обретаем уверенность в доверии путанице, которая естественным образом возникает из множественности. Признаком душевной жизни является ее богатая структура и сложность. Таким образом, комплексы души не должны быть просто сглажены, поскольку они суть материя человеческой сложности.

Хиллман настаивает, что прежде, чем мы попытаемся разрешить конфликт, мы должны рассмотреть наши взгляды на конфликт. В любом конфликте обычно кроется тайный героизм, который наслаждается борьбой, или тайный мученик, который хочет быть растерзанным. В политеистическом взгляде на психику конфликты уже не кажутся такими решающими. Изначально мотивация политеизма заключена в том, чтобы уважать все стороны. Идея не в том, чтобы победить или быть побежденным. Здесь никто не является единственным иерархическим главой.

В контексте многобожия добродетельно не быть интегрированным и центрированным, но быть гибким, объединяющим, терпимым, терпеливым и сложным. Разновидности опыта не должны быть согласованы. Равновесие, интеграция и целостность, важные ценности в монотеистической психологии, не имеют места в политеизме, который требует растяжения сердца и воображения. Политеистическая душа богата текстурами и текстами. Она обладает многими качествами характера и является театром, в котором разыгрывается множество историй, отражаются многие мечты.

 

 

ПОЛИТЕИЗМ

Какая фантазия управляет нашим представлением о сотворении души и процессе индивидуации – множественная или единая?

Уже то, как звучит этот вопрос, показывает, до какой степени нами правит пристрастие к единому. Единство, интеграция и индивидуация кажутся прогрессом по сравнению с множественностью и разнообразием. Как самость кажется более глубокой интеграцией, чем Анима / Анимус, так и монотеизм кажется выше политеизма.

*

Юнг использовал полицентрическое описание объективной психики. Свет природы был множественным. Следуя традиционным описаниям anima mundi. Юнг писал о lumen naturae как о множестве частичных сознаний, подобных звездам, искрам или светящимся рыбьим глазам. Политеистическая психология отвечает этому описанию и дает его образную формулировку посредством основного традиционного языка нашей цивилизации – классической мифологии. Обеспечивая божественное основание персонажам и силам каждого комплекса, политеистическая психология найдет место для каждой искры. Она будет меньше стремиться объединить их в единое целое, а больше – объединить каждый фрагмент в соответствии с его собственным принципом, отдавая должное каждому богу за ту часть сознания, тот симптом, комплекс, фантазию, которая требует архетипического фона. Она приняла бы множественность голосов, вавилонское столпотворение анимы и анимуса, не настаивая на объединении их в одну фигуру, и приняла бы процесс растворения в многообразие как равный по ценности процессу коагуляции в единство. Языческие боги и богини были бы восстановлены в их психологических владениях.

Например, мы бы посчитали Артемиду, Персефону, Афину, Афродиту более адекватными психологическими предпосылками сложности человеческой природы, чем единый образ Марии, а разнообразие, выраженное, например, Аполлоном, Гермесом, Дионисом и Геркулесом, – как более согласующееся с психологическими фактами, чем с какой-либо единой идеей о самости, или о единственной фигуре Эроса или Иисуса и Яхве. Не то, чтобы Мария, Эрос, Иисус и Яхве были ложными – вовсе нет; дело только в том, что они, как и Зевс, имеют тенденцию представлять себя в описаниях, которые становятся доминирующими благодаря унификации, теряя, таким образом ценности, сформированные каждым из других богов и богинь.

Сосредоточение внимания на многом и разном (а не на одном и том же) также предоставляет множество способов взглянуть на одно психическое состояние. Есть много путей раскрытия добродетелей в психических явлениях. Скажем, депрессия может обрести смысл благодаря образу Христа, его страдания и воскресения; посредством Сатурна она может обрести глубину меланхолии и вдохновения или, благодаря Аполлону, служить освобождению черного дрозда пророческого прозрения. С точки зрения Деметры депрессия может привести к осознанию тайны матери и дочери, или благодаря Дионису мы можем осознать депрессию как убежище от чрезмерных требований правящей воли.

Этот акцент на многих доминантах будет способствовать дифференциации анимы / анимуса. Вполне возможно – и теперь это мое утверждение и заявление – более тесный интерес к различным божественным ипостасям и их процессам, отображаемым в мифе, окажется более психологическим, даже если и менее религиозным (в монотеистическом смысле религии). Этот интерес, скорее всего, даст больше понимания эмоций, образов и отношений, даже если он будет менее обнадеживающим для теологии эволюционной целостности. Скорее всего, он будет точно отражать иллюзии и запутанность души, даже если он в меньшей степени удовлетворяет популярному пониманию индивидуации от хаоса к порядку, от множественности к единству, и где здоровье целостности стало означать одно, доминирующее над многими.

Политеистическая психология обязывает сознание циркулировать среди поля сил. Каждый Бог имеет свои права, так как каждый комплекс по-своему заслуживает к себе уважения. В этом круговороте topoi[3], по-видимому, нет предпочтительных позиций, нет верных утверждений о положительном и отрицательном, и поэтому нет необходимости исключать некоторые конфигурации и topoi как «патологические», сама патология потребует политеистического переосмысления. Когда идея продвижения через иерархические этапы будет приостановлена, будет больше терпимости к не растущим, не восходящим и неупорядоченным компонентам психики. Когда есть больше места для разнообразия, существует больше места для различий. Затем мы сможем обнаружить, что многие из суждений, которые ранее назывались психологическими, были скорее теологическими. Это были утверждения о сновидениях, фантазиях и поведении, а также о людях, исходящие из монотеистического идеала целостности («самости»), обесценивающего первичную множественность душ. …

Вавилон и распространение культов в эллинистический период всегда казались вырождением. … Можно, однако, рассматривать распространение культов как therapeia («поклонение, служение и забота») комплексов в их многочисленных формах. Тогда можно было бы понять психическую фрагментацию, предположительно типичную для нашего времени, как возвращение вытесненного, несущее возвращение психологического политеизма. Фрагментация тогда указывает на множество возможностей для индивидуации и может даже быть результатом индивидуации: каждый индивид борется со своими даймонами. Если существует только одна модель индивидуации, может ли быть истинная индивидуальность? Комплексы, которые не будут интегрированы, заставляют признать их автономную власть. Их архетипические ядра не будут служить единственной цели монотеистической целостности. Вавилон может олицетворять религиозный упадок с одной точки зрения, и может быть психологическим улучшением, поскольку посредством многих языков отражается более полная диссонирующая психическая реальность. Так что нынешнее восхищение суевериями, астрологией, колдовством и оракулами имеет психологическое значение, даже если они считаются низшей религией. Через эти образы и практики психические аспекты анимы/анимуса начинают находить традиционное отражение и локализацию в безличном основании. Без богов, которые предлагают дифференцированные модели для специфических психических явлений анимы и анимуса, мы видим их как проекции. Затем мы пытаемся вернуть их с помощью интровертных мер. Но «эго индивида слишком мало, его мозг слишком слаб, чтобы вместить все проекции, извлеченные из мира. Эго и мозг разрываются в этой попытке, психиатр называет это шизофренией» (CW 11, §145). Без сознательно политеистической психологии разве мы не более восприимчивы к бессознательной фрагментации, называемой шизофренией?

Монотеистическая психология противопоставляет то, что она должна видеть как распад и разрушение, архетипическим образам порядка (мандалам). Единство компенсирует множественность. Политеистическая психология ответила бы этому так называемому распаду на своем собственном языке, посредством архетипического подобия: similis similibus curantur[4]. Каждое конкретное явление в опыте разрушения будет рассматриваться в меньшей степени с точки зрения разрушения конструкции. Вместо этого он был бы возвращен (epistrophé) к своему архетипическому источнику – и сама идея распада была бы сформулирована более точно в терминах героя, пуэра, Гермеса, Диониса, Деметры и их различных стилей. Было бы меньше необходимости в компенсации через противоположности.

*

Восстановление богов и богинь как психических доминант действительно отражает как разнообразную красоту и беспорядочную путаницу, так и трагическую ограниченность анимы/анимуса, их завораживающую множественность, их конфликты, их отсутствие этической сплоченности, их тенденцию глубоко втягивать нас в жизнь и в смерть. Политеистическая психология может дать священную дифференциацию нашему психическому смятению и может приветствовать его диковинную индивидуальность с точки зрения классических образцов.

*

Как я уже писал в нескольких недавних работах, психологический политеизм связан не столько с поклонением, сколько с отношением, с тем, как мы видим вещи и как определяем им место. В психологии в богов не верят и не обращаются к ним напрямую. Они скорее адъективны, чем субстантивны; политеистический опыт находит существование, наделенное архетипическим присутствием, и признает лица богов в этих качествах. Только когда эти качества буквализированы, отделены друг от друга как субстанции, то есть становятся богословскими, мы можем представить их через категорию веры.

*

Я предпочел формулировку Лопеса: «Множество содержит единство одного, не теряя возможности многих». Это подтверждает неоплатонистскую идею скопоса: тематическое единство намерения, задачи или цели, которая придает внутреннюю необходимость и соответствие каждой части произведения искусства. Здесь единое не является чем-то отдельным и противоположным многим, оставляя их в виде заштрихованных фрагментированных кусочков, но проявляется как единство каждой вещи, как она есть, с именем и лицом.

Как психическая реальность, одно проявляется только как тот или иной образ: голос, число, вихрь, универсальная идея и т.д. Оно также проявляется как единство каждого отдельного события, обнаруживаемое феноменально только внутри каждого. Аргументы в пользу того, что единичное является основанием для многих, их непрерывности, или целого, которое их охватывает, снова являются предвзятостью монотеистического сознания, пытающегося узурпировать более предельное, более базовое и превосходящее положение в метапсихологической системе, где сама система принадлежит риторике сенекса. Мы должны остерегаться таких слов, как основа, целое и все, и помнить, что единство тоже можно представить политеистически. Для политеистического сознания единое не является таковым, но содержится как одно среди многих и внутри каждого из многих, как говорит Лопес.

*

Политеизм не обязательно является половиной философской пары, требующей монотеизма с другой стороны. Сам по себе политеизм есть вид сознания – и этот вид даже не следует называть политеистическим, ибо строго исторически, когда царит многобожие, такого слова не существует. Там, где живут даймоны, политеизм, пантеизм, анимизм и даже религия не появляются. У греков были даймоны, но не эти термины, поэтому мы должны воздерживаться от использования монотеистической риторики при входе в то воображаемое поле и стиль, которые мы вынуждены называть политеистическим.

Тогда мы могли бы лучше открыть это другое психологическое видение с помощью воображаемых, мифических и поэтических средств, высвобождая интуитивные прозрения из чувственных конкретных событий. Психика, как и психика всего мира, проявляла бы свои паттерны в сказках, образах и физиогномических качествах вещей. Все зрелище было бы другим, и действительно психическая жизнь – это зрелище, как комедия и агония драмы, и schau, каждое явление – это образная сущность, провозглашении; откровения, теофании[5].

Когда Уильям Джеймс описывал «Плюралистическую Вселенную», он выделил это предложение курсивом: «Реальность МОЖЕТ существовать в дистрибутивной[6] форме, в форме не всего, а множества каждых, как, кажется, и есть». Затем он добавил: «В пользу каждых говорит то, что они, во всяком случае, достаточно реальны, чтобы, по крайней мере, казаться всем, тогда как абсолютное [целостность, единство, единое] до сих пор непосредственно являлось лишь немногим мистикам, да и то весьма двусмысленно».

Каждость – это место, которое я разделяю с Джеймсом – и с Юнгом, ибо что еще такое индивидуация, как не конкретизация души.

(«Монотеистический или политеистический?»110, 114-116, 16-117, 125-126, 129, 131, 133)

[3] Топос — в математике — тип категорий в теории категорий, по своим свойствам напоминающих и обобщающих категорию множеств, топосы, в частности, используются в геометрии, топологии, математической логике, информатике (в области баз данных); в традиционной логике и классической риторике — аргумент (синонимы: «историческое место», «диалектическое место»), общезначимое утверждение или тема («общее место»).

[4] лат. — «Подобное излечивается подобным»;крылатое выражение; принцип гомеопатии.

[5] Богоявление (от др.-греч. θεοφάνια = θεός — «бог, божество» + φαίνω — «светить(ся), являть, показывать, обнаруживать»), непосредственное явление божества в различных религиях.

[6] Разделительный, распределительный