05.03.2014
0

Поделиться

Глава 7. Мать

Энтони Стивенс

Возвращение к Архетипу

ГЛАВА 7

МАТЬ

Сразу после первой публикации этой книги я записал интервью для радиопередачи Би-би-си Woman’s Hour, в котором я изложил сообщение Боулби, основанное на профессиональном исследовании и жизненном опыте, что дети нуждаются в постоянной материнской заботе, что матери должны в первую очередь посвятить себя нуждам своих детей и не должны выходить на работу до тех пор, пока их чада не будут хорошо устроены в школу или не будут отданы на попечение человека вместо матери, к кому бы они испытывали не меньшую привязанность. Это интервью никогда не транслировалось. Это не было сообщением, которое феминистки в то время или матери при полной занятости хотели бы услышать.

Поскольку Боулби твердо придерживался этой позиции, он стал чем-то вроде объекта для ненависти среди радикальных феминисток. Так, например, в 1977 в возрасте 70 лет, его огромный вклад в психологию человеческих привязанностей был признан Кембриджским университетом, ему вручили почётную премию учёной степени, к великому его удивлению и беспокойству группа разгневанных женщин организовала акцию протеста на Параде Короля. Появились статьи и книги, в которых его тщательную научную работу оклеветали как «анти-материнский заговор» патриархального деспота. В результате образовалось что-то вроде донной волны либерального взгляда против теории привязанности и против всей этой идеи, что биологические инстинкты могут играть любую роль в отношениях между матерями и детьми.

Не все нападки на Боулби были явно политическими. Некоторые мужчины-учёные обнаружили недостатки в его аргументах. Профессор Майкл Раттер высказал мнение, что некоторые дети, которые перенесли материнское лишение в раннем детстве, не становятся невротическими или провинившимися и фактически продолжают достигать успехов в жизни. Это бесспорно верно; но Боулби никогда и не отрицал, что некоторым детям удалось преодолеть эмоциональные недостатки, перенесенные в их первые годы жизни. Как он часто указывал, существует только 1% людей, перенёсших полиомиелит, который окончательно их подкосил, но это так и не было выдвинуто в качестве причины не пытаться медицинскими средствами побороть болезнь. Однако Раттер был прав, предполагая, что антиобщественное поведение обусловлено не только материнским лишением, но более тесно связано с семейными разводами, которые могут также быть связаны с временным или длительным разделением от матери. В то время как дети, потерявшие своих матерей в результате смерти, имеют нормальный уровень проступка, то те дети, которые теряют матерей через развод, с большей вероятностью могут стать преступниками (Раттер 1981). Следовательно, существует вероятность, что вместо того, чтобы быть единственным причинным фактором, как подразумевается в работах Боулби, материнское лишение выступает как фактор «общей уязвимости», который увеличивает восприимчивость ребенка к более позднему эмоциональному и социальному волнению. Раттер был также прав, утверждая, что фраза Боулби «материнское лишение» является неправильной формулировкой, так как многие дети, которых он изучил, перенесли отсутствие (им отказали в материнском уходе в целом), а не потерю (утрату уже установленного материнского ухода). Это различие важно, поскольку стало ясно, что полное материнское отсутствие влечёт более длительный ущерб, чем материнская утрата.

Одним из главных достижений Боулби был его успех в размещении ребёнка и его основных потребностей в центр сцены. Это, насколько позволяет нормальное развитие и психическое здоровье, было его величайшим вкладом; но для многих феминисток это было его величайшим грехом. Они воспользовались стандартной моделью социологии, столь решительно провозглашенной факультетами, в которых она была воздвигнута, и категорически отклонили понятие, что у детей могли быть какие-либо иные врожденные потребности кроме банальных нужд в тепле и еде. К счастью, не все феминистки остались слепы к выводам Боулби. Некоторые из них, например Sarah Blaffer Hrdy, приняли представление привязанности матери и ребёнка, которое полностью совместимо с представлениями Боулби и Юнга. «Человеческие младенцы, — писала Хрди, — обладают почти неуёмным желание быть обнятыми и согретыми в том смысле, что они любимы. До этой степени потребности человеческих детей огромны, и в основном необратимы» (Хрди 2000, стр. 493).

Что тогда мы можем с пользой сказать о проблеме матерей, которые ходят на работу и о последствиях для их детей? Настолько ли мощна и столь структурирована архетипическая система мать-и-ребенок, чтобы было нецелесообразным при каких-либо обстоятельствах для матерей оставить своих детей на длительное время на попечении других людей? Ответ, вероятно, отрицательный, но обстоятельства и способ, которым оставляют ребенка, имеют решающее значение. Рассмотрим доказательства.

В настоящее время, в Соединенных Штатах, 70% замужних женщин с детьми в возрасте до 6 лет работают. Остальные 30% предпочитают традиционное состояние, оставаясь дома и испытывая финансовые потери, которые это влечет за собой. В Великобритании цифры в целом схожи. Те, кто являются матерями-одиночками и не желают довольствоваться жизнью за счет государства, вынуждены выйти на работу и оставить своего ребенка с воспитателем.

Финансовое давление — не единственный фактор, который держит многих матерей на работе. Более половины занятых женщин в интервью одного американского опроса высказали, что они будут продолжать выходить на работу, даже если их семья сможет обойтись без дополнительных денег. В наше время, подобно мужчинам, женщины хотят свободы, преумножая богатство и ища социальный стимул вне дома. Несмотря на это, женщины всё чаще жалуются на эмоциональную цену, которую им приходится платить за успех на рабочем месте. То, что они страдают от хронического стресса, подтверждено не только субъективными отчетами рабочих матерей, но и последовательным открытием, что уровень гормона стресса в их крови повышен. Почти половина работающих женщин, опрошенных Мэрилин Робертс из London Chamber of Commerce Women in Business Group, сообщили, что их здоровье и личное благосостояние были подорваны их работой: 40% сказали, что их работа повредила отношениям с их партнером, 60% сказали, что работа была их основным источником напряжения, и 70% предсказали, что их уровень напряжения мог только ухудшиться в будущем (Judge 2000a).

Но, как подтверждают многие опросы по Европе и Америке, главной причиной для работающих матерей, чтобы оставить своих детей на попечение воспитателя, является финансовая. Даже те, чьи мужья при хорошей работе, чувствуют, что те возложили на себя финансовые обязательства для того, чтобы не оставаться дома с детьми. Они признают, что это может привести их и их детей к расстройству, но считают, что у них нет иного выбора, кроме как продолжать работать. К сожалению, рост богатства и свободы не подняли уровень человеческого счастья. Страны Запада стали более богаты, чем когда-либо прежде за свою историю, и все же распространённость депрессии, особенно среди женщин, движется по возрастающей — в Соединенных Штатах этот риск стал в десять раз выше, чем было два поколения назад. Часть проблемы заключается в том, что семьи проводят намного меньше времени вместе. Большинство матерей не просто выходят на работу подобно своим мужьям, но и работают намного тяжелее и намного дольше, чем оные. По мере того, как предприятия становятся более эффективными и конкурентоспособными, они расходуют жизни своих сотрудников, что приводит к ускорению этой унылой карусели.

Для огромного количества матерей-одиночек ситуация намного хуже. У женщины, воспитывающей ребенка самостоятельно, есть архетипическое отверстие в ее душе — отверстие, традиционно заполненное человеком, отвечающим за ее благосостояние и заботу о ее ребенке. Все чаще женщинам приходится мириться с этой ситуацией, и последствия могут быть как психологическими и эмоциональными, так и могут привести к экономическому обнищанию. Около четверти британских детей сейчас воспитываются матерями-одиночками. Некоторые политики связывают это с разладом в школьных дисциплинах и продолжают поддерживать гетеросексуальную семейную единицу с двумя родителями как социально предпочтительную модель. За это они были подвергнуты критике со стороны красноречивых родителей-одиночек, таких как например J.K.Rowling, очень успешного автора книг про Гарри Поттера, которая утверждает, «Если убрать бедность из уравнения, подавляющее большинство детей, воспитываемых одним родителем, будут поступать точно так же, как дети у семейной пары (Judge 2000b). Ей легко это говорить, ведь она — мультимиллионерша, но для большинства матерей-одиночек бедность не может быть исключена из уравнения, поскольку средний доход матерей-одиночек значительно ниже, чем доход замужних женщин или женщин, живущих с партнером. Их экономическое положение осложняется эмоциональным напряжением, социальной изоляцией и отсутствием поддержки со стороны мужского пола, чтобы помочь им удовлетворить непрерывные нужды по уходу за детьми. Так как большинство неполных семей получается в результате развода или распада совместно живущих пар, многие матери-одиночки страдают дополнительным бременем предразводного или постразводного семейного конфликта. Дети могут сильно пострадать от этого. Мало того, что они переносят эмоциональные, социальные и культурные недостатки без отца, но они и чаще подвергаются насилию со стороны родителя, который является их главным попечителем. Согласно докладу, опубликованному Национальным Обществом Предотвращения Жестокости по отношению к Детям, физическое насилие в семьях более распространено, чем сексуальное, но именно матери чаще чем отцы оказываются жестокими по отношению к своим детям, особенно к сыновьям. Это исследование исключило дальнейшее тревожащее открытие, которое было поднято в американских отчетах о том, что такое физическое насилие чаще всего исходит от матерей, которые живут одни со своими детьми. Согласно другому опросу, матери-одиночки сообщили о показателе «очень серьезного насилия» к своим детям, который был в семьдесят один раз выше, чем у матерей, проживающих с отцами своих детей (Филлипс 2000).

Было бы неправильно прийти к заключению из этих опросов, что все матери-одиночки жестокие или что дети, растущие в семьях с единственным родителем, не развиваются нормально, не успевают в школе, плохо контактируют со сверстниками и позднее не преуспевают на работе и в формировании прочных отношений. Все, что доказывают статистические данные – это увеличение числа детей, подвергшихся риску, если они растут с родителем-одиночкой, а не в семейном окружении. К сожалению, именно это предсказала бы эволюционная психология. Очевидно, что дети матерей-одиночек больше нуждаются в своевременной заботе, чем дети работающих матерей, все еще живущих со своими мужьями. Как определить, что является своевременным? Как может предоставление ухода кем-то другим, не матерью ребенка, удовлетворять архетипические потребности в безопасности, любви и «вложении»?

Ирония заключается в том, что Боулби, подвергшийся ярому нападению со стороны феминисток, ответил на этот вопрос. Боулби утверждал, что, когда мать возлагает ответственность за своего ребенка на кого-то еще, это должен быть кто-то знакомый, к кому ребёнок привязан. Худшим вариантом для ребёнка было бы, если такая ответственность будет взвалена с минимальной подготовкой на чужого человека. Эта практика активирует два исконных страха в любом ребенке — страх перед отказом и страх перед незнакомцами. Тем не менее, этим глубоко травмирующим переживаниям подвергаются тысячи детей в начале каждой рабочей недели года. Этому ужасному положению дел, которое некоторые критики осудили как «психологический талидомид», никогда нельзя позволять произойти. Тем не менее, общий дух фатализма преобладает над шансом сделать всё возможное, чтобы как-то разрешить этот вопрос. Проблема, как признал Боулби, состоит в том, чтобы найти достаточно преданных сиделок. «Очень трудно заставить людей заботиться о чужих детях,» — сказал он в ходе интервью. «Забота о ваших собственных детях является тяжелой работой, но вы получаете некоторые вознаграждения за это. Забота о чужих детях является очень тяжелой работой, и вы не получаете большого вознаграждений за неё». Потому он и поддержал матерей в том, чтобы те приносили необходимые финансовые жертвы, чтобы оставаться дома со своими детьми, пока они ещё дошкольного возраста — если нет любимого человека, чтобы заботиться о них в течение часов отсутствия матери.

Вместо этого, модное принуждение «получить работу» привело к экстраординарной ситуации, в которой матери детей оставляют своих с няней, чтобы самим наняться на работу по уходу за детьми более обеспеченных матерей! Это, комментирует антрополог Лайонел Тайгер, не просто бессердечно, это — глупая биология: «Никакой хранитель зоопарка не допустил бы, чтобы Мать Обезьяны А проявила заботу за ребенком Матери Обезьяны Б и наоборот» (Тайгер 1999, стр. 264).

Спрос на заменителей матерей, или «allomothers» (мать-для-всех?), не является новым требованием, уникальным для нашего общества. Alloparenting свойственен многим приматам и обществам охотника-собирателя, где детская потребность в заботе намного лучше удовлетворена, чем у нас, людей. У людей, как например у Aka и Ef?, забота о детях с рождения передаётся от няньке к няньке, ко всем из них ребёнок привязан, а потому доволен и непринужден. Антрополог Барри Хюлетт (1992) идентифицировал три обстоятельства, которые облегчают этот процесс: высокое отношение взрослого к ребенку, проживание в непосредственной близости друг к другу, и большое количество досуга для игры и взаимодействия. Результаты Хюлетта совершенно совместимы с моими собственными, сделанными в Центре Младенцев Metera в Афинах и описанные в Личном Введении к этой книге.

Существенное различие между Aka alloparents и нашими представителями по уходу за детьми в том, что сиделки Aka являются опекунами всей семьи, в то время как значительное большинство американских и европейских alloparents — нет. Это использование нанятых за деньги allo родителей, которые не являются родственниками, но должны вести себя как таковые, что является эволюционной новинкой с последствиями, о которых мы можем только догадываться. Кроме того, вместо высокого отношения взрослого к ребенку в Aka обществах, с сиделками, живущими в непосредственной близости от детей, в знакомой среде, без ограничений во времени для игр и социального взаимодействия, многие западные дети размещены в детские сады далеко от дома под опекой небольшого количества воспитателей, обременённых слишком многими заботами, чтобы индивидуально ответить на нужды каждого и оправдать ожидание ребёнка, что постоянная забота и внимание не заставят себя ждать. Самая насущная потребность ребенка в постоянной заботе часто не оправдывается. Текучесть кадров во многих центрах составляет в среднем 30% в год, а в некоторых может достигать и всех 50 %.

Это явно не «достаточно хорошо», и это порождает ряд волнующих вопросов. Есть ли гарантия благополучного развития детей, лишённых надлежащей заботы, по примеру воспитанных в постоянном контакте со своими матерями? Будут ли они в состоянии сформировать крепкие и длительные отношения и развить «внутреннюю рабочую модель» себя как способную к получению и предоставлению любви? Сара Блэффер Хрди делает довольно тревожное предположение, что «может оказаться так, что те, кто менее привязаны и менее способны к формированию тесных отношений, станут «более приспособлены» к жизни в современном мире» (Хрди 2000, стр. 506). Она не рассматривает вопрос, почему это должно произойти, но очевидна вероятность, что несклонность к близости была вызвана в современном обществе именно методом, которым воспитаны наши дети.

Психолог Джей Бельский (1999) из Колледжа Birkbeck, Лондон, критик daycare, с сожалением признает, что «породил бурю споров, как в научной литературе, так и в массовой прессе», нарушая одиннадцатую заповедь возрастной психологии: «Не говорить плохо о daycare». Что особенно беспокоит Бельского – это выбор времени матерями, чтобы вернуться на работу после рождения ребенка. 55% матерей в Америке и 49% — в Великобритании обычно возвращаются на работу в течение первого года жизни их ребёнка, порой даже в течение первых месяцев жизни (американское Бюро переписи 1999, британский Офис Национальной Статистики 2000). Обширные исследования, проведённые за последние два десятилетия, привели Бельского к выводу, что использование daycare в течение первого года жизни увеличивает вероятность опасных младенческо-родительских отношений привязанности и большей агрессии малыша дошкольного возраста и в период начальной школы. Бельский претерпел те же оскорбления, что и Боулби, ради того, чтобы пойти вразрез с преобладающим феминистским согласием. По словам Бельского, его изданные результаты рассматривались «как некоторый фундаменталистский трактат правого крыла, основанный на предпосылке, что единственное соответствующее место для женщин было на кухне, босой и беременной».

Однако, при всех недостатках современных детских садов (и некоторые детские сады, конечно, намного лучше, чем другие), они, безусловно, предпочтительнее домашнего пренебрежения, и daycare здесь несомненно имеет место быть. Цель должна состоять в том, чтобы сделать все возможное, чтобы улучшить их. И это может быть достигнуто только в том случае, если архетипичной потребности ребенка в теплых, продолжительных и близких отношениях уделяют первостепенное значение. Как справедливо подчёркивает Сара Блэффер Хрди «все ранние сиделки становятся эмоциональными эквивалентами родственников. Любая сиделка способна передать младенцу послание — «Ты нужен и не будешь обделён» — послание, которое выявляет чувство защищенности у младенца …» (Хрди 2000, стр. 509). Но это, как она говорит, является обоюдоострым мечом. Ребенок, который становится тесно привязанным к воспитателю, может быть абсолютно опустошен, если она бросает свою работу и уходит в другом месте. Это — еще один потенциальный недостаток использования неродственных представителей заботы, кто рассматривает своё занятие как работу, и достаточно обоснованно, а не как призвание.

С архетипической точки зрения ребенка хороший детский сад должен быть хорошо укомплектован людьми, обладающими подлинной любовью к детям, которые полны решимости посвятить себя в течение многих лет одному и тому же детскому саду и создать атмосферу, которая напомнит максимально близко атмосферу расширенной семьи со стабильным количеством людей. Самая важная вещь состоит в том, что ребенок должен чувствовать себя в безопасности, оцененным и желанным. Даже когда такие идеальные условия будут найдены, мать должна проявить большую отзывчивость в позволении развития безопасных связей привязанности к воспитателям, прежде чем вернуться на свое рабочее место. Это занимает время и не должно делаться в спешке. Лучшим вариантом для матерей будет провести несколько дней — чем больше, тем лучше — в детском саду со своими детьми, прежде чем наступит время расставания. Однако, даже хорошо подготовленные, дети обычно начнут протестовать и будут расстроены, когда наступит этот момент расставания; но воспитатели будут лучше способны успокоить ребёнка, если они и детский сад будут ребёнку знакомы (к тому же дух присутсвия матери в саду), чем если бы расставание происходило в чужом месте среди незнакомых воспитателей, к которым будет иметь место быть страх как к потенциально враждебных.

Когда изучаются и учитываются архетипические потребности детей, не трудно прописать вид ухода, в котором они нуждаются, пока их матери на работе. Трудность заключается в выполнении предписания. Но это не должно помешать тем, кто ответственен за эту жизненную задачу, делать всё возможное, чтобы добиться успеха.