06.08.2011
0

Поделиться

Глава 2. Несчастный медиум

Гарри Лахман

Юнг Мистик

Глава 2

Несчастный медиум

Примирение противоположностей станет главной темой более поздних работ Юнга, но в подростковом возрасте оно представляло собой более чем непосредственную необходимость. Конфликт между №1 и №2 поставил Юнга в ситуацию, которая будет хорошо ему знакома в работе психотерапевта. Юнг обнаружил, что при столкновении с неразрешимыми дилеммами чаще всего пациенты решали проблему, просто перерастая ее. Некоторая третья возможность, не данная в первоначальном конфликте, проявляла себя благодаря сновидению или интуиции, и проблема могла разрешить сама себя посредством того, что просто переставала быть проблемой. Пациент неким образом поднимался над ней, по сути, расширяясь за её пределы. Позднее мы более подробно рассмотрим эту способность, которую Юнг называл «трансцендентной функцией». Сейчас же мы можем взглянуть на то, как это помогло ему самому.

В 1895 году, в возрасте девятнадцати лет, Юнг покинул низшую Гимназию и, подобно многим молодым людям, столкнулся с неизбежным решением о том, чего бы он хотел в жизни. В его случае, однако, необходимость выбора была особенно напряженной. Юнг находил привлекательными два противоположным полюса. №1 хотел реализовать интерес в науке; Юнгу, как мы видели, нравились «реальные» вещи и наука, с её погоней за фактами, соответствовала этой потребности. Но №2 имел глубокую любовь к истории, религии, философии и всем спекулятивным тайнам, которые их окружают.Хотя его отец советовал ему избегать теологии, его дяди считали иначе. Юнг ощущал легкое давление, которое они оказывали на него во время еженедельных обедов. Тем не менее, он отвергал дисциплину, игнорирующую реальную сущность религии, того живого Бога, с которым он сталкивался и который насылал на него злые помыслы. Столкнувшись с некритической верой своих дядьев в виде бесспорной догмы, Юнг двинулся ближе к науке и начал ощущать №2 как реальное препятствие. Все же Кант и Шопенгауэр никогда не были далеки от его разума, и когда он вновь соскользнул в «Божий мир», проблема выбора карьеры стала казаться бесконечно тривиальной.Но №1 всегда был рядом, и еще раз Юнгу пришлось «вернуться к реальности» и столкнуться с необходимостью жить здесь и сейчас. Одним из признаков того, что Юнг был готов к встрече с «реальной жизнью», был его отказ от фантазий, которыми он развлекал себя при прогулке в школу и обратно. Он мечтал о замке, в котором бы работал как алхимик, превращая некоторую странную энергию, извлеченную из воздуха, в золото. Юнг входил в фантазии с той же серьёзностью, с которой посвящал себя уединенным играм, строя их со сложными деталями, но через некоторое время он устал от этого и обратился к созданию настоящего замка, или, по крайней мере, его модели из грязи и камней. Вместо того, чтобы оставаться в уютных, но, в конечном счете, несуществующих фантазиях, Юнг сотворил их как нечто конкретное. Опять-таки, эту технику он будет затем использовать в своей психотерапевтической работе, когда скажет своим пациентам рисовать, лепить или какими-то другими путями сделать «реальными» свои фантазии и сновидения. Эта «практическая» работа помогла укрепить №1.

Но былии другие ограничения, помимо внутреннего конфликта Юнга. У его родителей не было денег, и лучшим шансом получить образование для него было поступление в Базельский Университет. Весной 1895 года, Юнг сдал вступительные экзамены и получил хорошие оценки, за исключением, как мы могли подозревать, математики. Его отец подал заявку на грант и получил его, и Юнг поступил в апреле того же года. Юнг был счастлив, но также стыдился своей потребности в благотворительности и того факта, что она пришла от людей, которые, как он чувствовал, не любили его.Юнг оставался убежденным в том, что люди «важных» должностей знают о его репутации чудака и не одобряли это. И это также ограничило его выбор. Он хотел учиться археологии, но университет не имел соответствующей кафедры. Археология совмещала его интерес к фактам с романтическим стремлением в прошлое, и любопытно, что Фрейд также имел глубокий интерес к этой дисциплине. Юнг колебался между любовью №1 к науке и страсти №2 к гуманитарным областям, до тех пор, пока не услышал, как его отец сетовал на то, что «мальчик интересуется всем, что только можно себе представить, но не знает, чего хочет». Еще одно столкновение с реальностью ускорило решение, и он выбрал науку.

Два сновидения предшествовали этому, по-видимому, внезапному решению. В первом из них Юнг был в лесу вблизи Рейна и обнаружил могильный холм. Порывшись в нем, он нашел останки доисторических животных. Он проснулся возбужденным и убежденным, что возымел понимание мира, в котором жил. В другом сновидении он также был в лесу и наблюдал в круглом водоеме странное закругленное животное, гигантского радиолярия – амебовидного простейшего – три фута в поперечнике, чье мерцающее тело, казалось, создало бесчисленные маленькие щупальца. Юнг пробудился от этого сна с колотящимся сердцем и болезненной жаждой знания. Казалось, бассейн и гигантский радиолярий, подобно раннему видению Юнга о голубой луне, заполненной ангелами, служил примером мандалы: столкнувшись с неразрешимым конфликтом между №1 и №2, юнговская «трансцендентная функция» произвела эти символы, которые вытолкнули его из застоя и вынесли решение о его карьере. Как ни странно, хотя сам №2 принадлежал к вневременному миру сновидений и мифов, казалось, что он самрешил, что Юнг должен следовать в мир №1. Другими словами, №2 решил, что для Юнга пришло время взрослеть.

Тем не менее, выбор науки был только половиной дела. Область науки, на которой он фокусировался, еще предстояло выбрать, и Юнг знал, что принятое решение повлияет на всю его оставшуюся жизнь. Любовь Юнга к животным предполагала зоологию – он ощущал сильное родство со всеми теплокровными существами из-за их близости к человеку (рептилии, рыбы и насекомые не были включены в эту привязанность) – но Юнг знал, что лучшее, что он может в таком случае ожидать позднее – преподавание этого предмета кому-нибудь еще. Это не казалось перспективным. Поиск других серьёзных областей означал бы посещение других университетов, о чем не могло быть и речи. Юнг гордился тем, что не имитировал других (опять-таки, ранний опыт его «индивидуации») – но, в конце концов, он решил идти по стопам своего знаменитого тезки, Карла Юнга старшего, и обучаться медицине. В действительности, Юнг не имел к ней склонности, и практическая необходимость вскрытия и живосечения позднее внушала ему отвращение, и он избегал этого, как только возможно. Но, думал он, по крайней мере, медицинские исследования позволят ему заниматься наукой.

Решение Юнга подняло на поверхность конфликт между №1 и №2, и, кажется, разрешение снова было символизировано в сновидении. Юнг идентифицировал №2 с Фаустом Гёте, с его знаменитой строкой «Ах, две души живут в груди моей», и фигура Фауста, казалось ему, символизирует положение человека более остро, чем Христос. То, что Гёте писал о конфликте Юнга, который тот ощущал в себе самом, давало Юнгу чувство, что он не чудак, но ощущает те самые напряженные состояния, которые Гёте превратил в великую поэзию. Юнгу приснилось, что он был ночью один в глубоком тумане, шагая против сильного ветра. В его сложенных руках была свеча, и Юнг знал, что ему нужно сохранить её свет. Сзади него возвышалась огромная темная фигура. Юнг знал, что ему нужно продолжать идти против ветра, и ему показалось, что эта фигура за ним была его собственной тенью, делающаяся огромной благодаря свету свечу, отражаемому в тумане. Когда Юнг проснулся, то понял, что свеча олицетворяла его «Я», его собственное понимание. №1 был светом, а №2 был тенью. Ему нужно было идти вперед в жизнь – «исследование, получение денег, обязанности, заграждения, путаницы, ошибки, подчинение, поражение» [1] – но это не означало, что ему нужно было отказаться от №2, который следовал за ним; как позже Юнг говорил своим пациентам, мы все имеем тень, которую должны познавать. После этого «Я» Юнга прочно фиксируется в №1, которому следовало удержаться от соблазна остановить движение в жизнь, позволить свече погаснуть, и погрузиться обратно под покрытие тьмы. Но №2 не исчез; вместо этого он стал жить своей собственной автономной жизнью; он был, к примеру, разумом, стоящим за сновидениями Юнга.

Другие опыты, помимо сновидений, привели Юнга к более тесному отождествлению с №1. Однако, пожалуй, не все из этого было приятным. Когда ему исполнилось четырнадцать, Юнг отправился в свой первый самостоятельный отпуск, некоторый вид лечебного отдыха для исцеления его нездорового аппетита; он еще не преодолел болезни, которые преследовали его в детстве. Юнг был отправлен в Энтлебух, вблизи Люцерна, где он оставался в доме католического священника. Возможно, что именно там он имел гомосексуальный акт, который травмировал его и который он хранил в секрете долгие годы; мы знаем об этом, потому что он кратко упомянул этот факт в письме Фрейду в начале их сотрудничества. Юнг впервые был сам по себе во взрослом мире, и это взволновало его. Один из других гостей в доме был химиком. Юнг «почитал» химика как первую личность, «когда-либо встреченную во плоти, которая была посвящена в тайны природы». Но химик, этот молодой человек, мало учил Юнга этим секретам и, казалось, был более озабочен обучением его игре в крокет. Как-то раз, он и Юнг посетили винокуренный завод, где Юнг впервые напился; этот опыт был для Юнга «предчувствием красоты и смысла», хотя он и привел к «горестному концу» [2]. В своем письме к Фрейду, где он упомянул гомосексуальный опыт, Юнг говорит: «как мальчик, я стал жертвой сексуального насилия со стороны человека, которому когда-то поклонялся» [3]. Вполне возможно, что химик и был тем самым человеком [4].

В последующие каникулы Юнг получил ранний опыт своей анимы, женского элемента мужской психики – или, менее технически, пылкую подростковую любовь. Посетив своего отца в Заксельне – где он взял обычный отпуск вдали от дома (и эту практику Юнг позднее у него позаимствует) – Юнготправился в поход в близлежащий скит Флюэли, где размещались мощи мистика пятнадцатого века Николая Кузанского. На обратном пути он повстречал прелестную молодую девушку. Юнг имел мало опыта с девушками, и он ощущал, что, как и большинство подростков-мальчиков, был неуклюжим и застенчивым. Юнг тотчас же был пленен ей и верил, что она чувствовала то же самое, и его воображение неистово разбежалось, желая знать, положила ли им судьба быть вместе; Юнг имел сильную склонность к «любви с первого взгляда». Но его размышления вскоре убедили его что этому не быть, и он чувствовал себя неспособным говорить с ней о всех тех глубоких мыслях, что преследовали его, такими, вероятно, как Фауст, Шопенгауэр, Бог и Дьявол, все это могло отпугнуть её. Таким образом, он остановился на погоде. Вскоре они расстались, но память о ней оставалась с ним на протяжении всей его жизни. Другие ранние опыты с женщинами показывают, что Юнг имел сильную предрасположенность к противоположному полу, несмотря на неуверенность, которую его мать поселила в него. Горничная, которая заботилась о нем в детстве, была в некотором смысле связана «с другими таинственными вещами, которые я не мог понять», а молодая женщина, которая прогуливалась с ним под осенним солнцем, сильно отпечаталась в памяти; она, тем не менее, вернулась к Юнгу в дальнейшей жизни [5].

Примерно в тоже время, когда Юнг поступил в Базельский Университет, здоровье его отца ухудшилось. Какое-то время он был подавленным и раздражительным и заработал ипохондрию, жалуясь на боли в животе, причину которой врачи не могли отыскать. Споры, которые он и Карл вели вокруг религиозных вопросов, не помогали; на самом деле, они привело лишь к тому, что дали Паулю Юнгу ясно понять, что его вера ни на чем не основана.Юнг глубоко проникся духовным положением своего отца, когда Пауль сопровождал Карла в студенческой прогулке с братством Зофингия, к которому примкнул Карл. Сам Пауль также принадлежал к нему в студенческие годы, и в деревне виноделов в нем быстро возродился бывший студент. Он пел студенческие песни, наслаждался вином, выдавал забавные речи, и Юнг осознал, что с точки зрения всех практических целей жизнь его отца закончилась после того, как он стал выпускником. Юнг вспоминал, как его отец часто размышлял о своем несчастливом браке, курил свою старую студенческую трубку, вспоминая былые дни, а сейчас он видел, что хотя его отец когда-то показывал большие перспективы и потенциал (его диссертация об арабской версии Песни Песней считалась превосходной), все закончилось довольно рано. Может показаться жестоким, что Юнг рассматривал своего отца как неудачника, и некоторые ставили под сомнение его мнение о жизни отца, но это делает его поздний акцент на психологии второй половины жизни. в отличие от фрейдовской фиксации на детстве, понятным. Юнг не мог понять, почему внутренняя жизнь отца закончилась, когда он был еще молодым человеком, и его более поздняя озабоченность «индивидуацией», бесконечной работой над «становлением тем, кто ты есть» может быть связана с его осознанием отцовской печали.

Физическая жизнь Пауля Юнга окончилась менее чем через год после этого инцидента. Его состояние ухудшилось, и в январе 1896 года он умер;причина до сих пор неизвестна, хотя, кажется, что он пал жертвой того, что драматург Бернард Шоу называл «унынием», а Колин Уилсон обозначал как «жизненную неудачу». Ему было всего пятьдесят три. Юнга не оставляло любопытство к смерти, и он сидел возле своего отца, зачарованный, глядя, как он уходил из жизни. Несколько дней спустя Эмили заговорила с Карлом голосом своей второй личности. «Для тебя он умер вовремя»[6], сказала она. Юнг был поражен этим, но скоро стало ясно, что она имела в виду. Теперь пришло время Карла. Он перебрался в комнату своего отца и стал главой семьи. У матери были проблемы с деньгами, и Карл выдавал ей финансы. Вскоре после этого у него было два сна об отце, и такие живые, что он стал всерьёз рассматривать возможность жизни после смерти. Эта мысль будет занимать его до конца жизни.

Вскоре после смерти Пауля семья была вынуждена отказаться от дома приходского священника в пользу приемника их отца. Они переехали в старый дом вблизи Биннингена, называемый мельницей Боттмингера,на окраине Базеля, где жили сестра Эмили и её супруг. Дом, как говорят, был часто посещаемым, и Юнг, Эмили и сестра Юнга, Гертруда, обосновались на втором этаже. Пауль оставил им мало, и Юнг занял денег у дяди, а также показал впечатляющий предпринимательский талант, помогая своей тете продавать антикварные коллекции. Юнг сторговывался по лучшей цене и получал комиссию с каждой продажи. Тем не менее, он всегда был ограничен в средствах и был настолько скромным, что подаренную ему коробку сигар хранил целый год.

Поступление Юнга в университет, кажется, внесло изменения в его личность. Из изгоя и чудака, типичного интроверта, он превратился в некую знаменитость; он получил свое прозвище «Бочонок» из-за большого употребления пива, хотя напивался редко. И, несмотря на то, что он никогда не интересовался танцами, он обнаружил, что был на самом деле довольно неплох в этом, и во время одного вальса влюбился во француженку. К сожалению, двадцати сантимов, что у него были, хватило лишь на покупку двух обручальных колец, которых на следующий день оказалось недостаточно, и, отдав их обратно ювелиру, он забыл о своих внезапных планах вступления в брак и о девушке, вероятно, тоже. Юнг был регулярным посетителем старой таверны «Брео» и получил славу из-за рассказывания жутких историй по пути домой через Соловьиный Лес, который считался населенным призраками. Юнг носил револьвер и на протяжении пути показывал на места, где могло случиться предполагаемое убийство (или самоубийство), и предлагал пистолет другу, который, проводив Юнга до двери, продолжал свой путь в одиночестве.

Командный характер персонажа №2, кажется, соединился с его студенческим «Я», и Юнг стал говорить властным голосом на лекциях и дебатах Зофингия. В свои ранние двадцать, он стал высоким, красивым, энергичным, мускулистым и часто властным человеком, который был преисполнен решимостью оставить свой след в мире. Юнг наслаждался пленением своих товарищей его спорными обсуждениями а-ля «На границе точной науки» или «Значение спекулятивных исследований». Как и некоторые другие в то время, Юнг отвергал господство научного материализма и утверждал, что философия и метафизика должны снова занять центральное место в Западной мысли. Однако более смелым был открытый интерес Юнга к спиритизму, который в те времена стал спорной темой по обе стороны Атлантики — с поры 1848 года, когда сестры Фокс из Гайдсвилла, Нью-Йорк, обнаружили, что они могут общаться с духом мертвеца. Вскоре после этого, медиумы, вращающиеся столы, плавающие в воздухе бубны, конечности из эктоплазмы и всякие другие феномены потустороннего мира стали главной международной одержимостью; изобилие бестелесных призраков привело к тому, что один исследователь заговорил о «нашествии духов людей»[7]. Яркие личности, подобные русскому медиуму и мистику Елене Петровне Блаватской, также были в этом замешаны вкупе с учеными и философами вроде Уильяма Джеймса, Оливера Лоджа, Уильяма Крукса и Фредерика Майерса. Для нас сегодня непросто осознать, что в то время многие из наиболее значительных мужчин и женщин мира были вовлечены в спиритуализм, в той или иной степени. К примеру, Томас Эдисон, который примкнул к Теософскому обществу Блаватской, питал надежду, что сможет записать духов на свой «Спиритический телефон». Однако, несмотря на все это, редукционистская мысль, которая доминирует в академическом мире сегодня, уже надежно закрепилась, и Юнг рисковал своей будущей карьерой, открыто выступая за объективное изучение паранормального.

Юнг наткнулся на книгу о спиритизме в библиотеке друга своего отца, и её чтение натолкнуло его на серьёзное изучение литературы. Книги профессора Иоганна Цёлльнера (астрофизика, очарованного миром духов), вышеупомянутого Уильяма Крукса (химика, ставшего известным в связи с изобретением трубки Крукса) и Карла Дюпреля, философа, который писал о сновидениях, состояниях транса и гипнозе; также Юстина Кернера с его классической работой «Ясновидящая из Преворста о Фредерике Хауфт; семь томов шведского ученого и провидца Эмануэля Сведенборга, который предвосхитил многие современные открытия в области астрономии и неврологии, а также исследование Канта о Сведенборге «Сны духовидца» — эти и другие работы завладели Юнгом так же, как и его исследования анатомии, психологии и душевной медицины.

Юнг осознал, что многое из того, что он читал в этих книгах, было знакомо ему из историй, которые он слышал, в детстве. Он, конечно, знал о сверхъестественных подоплеках семьи своей матери и историях о том, как его дед разговаривал со своей первой умершей женой. К этому добавились его собственные сновидения об отце, в которых он «возвращался назад» иказался еще более живым, чем когда-либо. Юнг не был, как считают многие его критики, легковерным, или даже если и был, то принадлежал к некой особо уважаемой кампании (Гёте, живший до него, питал глубокий интерес к оккультизму и «духовному миру»). Как многие сегодня, он признавал, что наука сотворила ненужные барьеры для своих исследований и что явления, описанные в этих книгах и услышанных в детстве россказнях,не были иллюзиями или ложью, но указывали на измерения реальности, которые только недавно, в последние два века, становятся «открытыми». Юнг возглавил студенческую группу, которая проводила различные оккультные эксперименты; однако когда он говорил об этих идеях своим коллегами (или докладывал о том, что существует необходимость принимать их всерьёз), то встречался с сопротивлениеми неприятием, а тон, в котором произносились такие речи, позволяет предположить, что он оказывался в положении чужака. Очевидно, что ему больше везло с его таксой, чье имя нам неизвестно, но которая, как он чувствовал, понимала его лучше и могла чувствовать сверхъестественное присутствие [8].

Университет, однако, не был единственным местом, где Юнг имел дело с духами. Существовал более активный доступ к ним прямо у него дома. Наряду с чтением литературы по спиритизму и исследованиями «Так говорил Заратустра» Ницше, работы, которая завладеет Юнгом на многие годы – как раз в это время Юнг вскорости столкнулся с паранормальным из первых рук. Дом в Биннингене был местом двух широко освещенных инцидентов психических феноменов в жизни Юнга.Сидя в своей рабочей комнате, Юнг вдруг услышал громкий хлопок, напоминающий пистолетный выстрел. Он бросился в столовую, откуда исходил звук и обнаружил испуганную мать. Он посмотрел на круглый стол из орехового дерева (который, рассказывает он нам, достался ему от матери его отца) и увидел, что он треснул с края до середины.Раскол произошел не по какому-либо шву, но проходил через твердое сплошное дерево. Засохшей древесиной это было не объяснить; этому столу было семьдесят лет, и он был влажным каждый день. Юнг подумал, что «Это определенно странный случай» и будто бы читая его мысли, Эмили ответила своим голосом №2: «Да, да, это что-то значит» [9].

Две недели спустя случился второй инцидент. Юнг вернулся домой ранним вечером и обнаружил семью в глубоко огорченной.Примерно часом раньше имел место еще один громкий треск, в этот раз исходящий из большого буфета.Мать Юнга иего сестра не нашли в нем трещины и не могли понять что же явилось причиной этого звука. Юнг сам осмотрел буфет, а затем ему пришла мысль заглянуть внутрь. В шкафу, где они держали хлеб, Юнг обнаружил буханку и хлебный нож. Нож разлетелся на несколько кусочков, все из которых были аккуратно уложены в хлебную корзину. Мать Юнга использовала этот нож, когда они пили чай в четыре часа, но никто не трогал его с тех пор и в том числе не открывал шкаф. Когда Юнг отдал нож ножовщику, тот сказал, что в стали нет никакой причины поломки, ичто кто-то должен был сделать это нарочно; только так можно было объяснить этот инцидент. Юнг сохранял сломанный нож всю оставшуюся жизнь, а несколько лет спустя отправил его фотографию психическому исследователю Дж.Б. Райну. Имели место некоторые споры о хронологии этих событий. В письме Райну по поводу ножа Юнг говорит, что был в саду, когда это произошло, и что это случилось перед поломкой стола [10]. Однако в этом же письме он упоминает нечто, что позднее стало еще более спорным: его взаимоотношения со своей кузиной, Элен Прейсверк. Юнг ссылается на неё как на «молодую женщину с выраженными медиумическими способностями», с которой он едва познакомился во время инцидента, и что он чувствовал её возможную связь с этими происшествиями. Фактически же, Юнг знал Элен в то время, и всё что мы знаем о ней, дает нам основание предполагать, что она была влюблена него.

В «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях» Юнг говорит, что был вовлечен в серию сеансов со своими родственниками после инцидентов со столом и ножом. Но к тому времени, как это случилось, он уже участвовал вподобных сессиях на протяжении нескольких месяцев. Его изучение спиритизма привело его к желанию получить опыт из первых рук, и при содействии своей матери (или, по крайней мере, второй её половины) он организовал группу в пасторском доме. Хотя Пауль был тогда еще жив, он был прикован к постели и очевидно не знал о том, что происходит. Среди присутствующих были Юнг, Эмили, кузина Юнга Луиза (известная как Лугги), её сестра Хелли и лучшая подружка Эмили Зиннстаг. Юнг был влюблен в Лугги, которая была привлекательной, умной и веселой. Её же младшая сестра, вероятно, была другой. В докторской диссертации «К психологии и патологии так называемых оккультных феноменов», которая возникла в связи с этими практиками, Юнг описывает «слегка рахитичное строение черепа» Хелли, её «несколько бледный цвет лица» и темные, пронзительные глаза. Она была рассеянная и замкнутая, но порой могла становиться бурной; также она не являлась особенно умной или талантливой, не любила читать, не могла успешно обучаться и имела весьма ограниченные интересы. Не слишком лестное мнение. Диссертация датирует сеансы от 1899 до 1900 года, но они начались годами раньше. Герхард Вер вежливо предполагает, что «кандидат в доктора из всех сил старается скрывать собственную роль и особенно свои близкие отношения родства, тем самым предвосхищая с самого начала любое дальнейшее критическое исследование, которое может поставить научную обоснованность предлагаемой работы под вопрос» [11]. Если говорить более просто, то это означает, что Юнг-ученый считал удачным ходом для карьеры сокрытие своей личной мистической вовлеченности в эту историю. Возможно, Юнг хотел спасти идею научного исследования паранормальных явлений от осмеяния, которое она, несмотря ни на что, должна была получить. Должно быть, он считал, что факт отхода в сторону от сеансов, как если бы он был просто любопытным научным исследователем, смотрелся бы лучше, чем его собственное страстное участие в них. И если действительно его личный успех сопутствовал открытости к изучению этих феноменов, то тем лучше.

Сидя за тем самым столом, которому вскоре суждено было треснуть (и который, вопреки сообщению Юнга, происходил от семьи Прейсверков [12]) , участники слегка коснулись его пальцами. Хелли вошла в транс, давая понять, что унаследовала хорошую порцию мистической крови предков. Она упала на пол, глубоко вздохнула и начала говорить голосом покойного Сэмюэля Прейсверка. Юнг отмечал, что она говорила более серьёзно и зрело, и как-то дублировала голос старого еврейского ученого, говоря на верхненемецком лучше, чем на своем швейцарском диалекте, хотя ей никогда не доводилось слышать, как Сэмюэль говорит. Она начала рассказывать другим, что они должны молиться за её старшую сестру Берту, которая по её (или Сэмюэля Прейсверка) словам, только что родила черного ребенка. Берта, жившая в Бразилии, уже имела одного ребенка со своим мужем смешанной национальности, и, как позже подтвердилось, родила еще одного в тот же самый день [13]. Дальнейшие сеансы в равной степени поражают. Столы двигались, водопроводные краны гудели, а однажды Сэмюэль Прейсверк и Карл Юнг старший, которые при жизни недолюбливали друг друга, достигли взаимопонимания. Также имело место предостережение по поводу другой сестры, которая также ждала ребенка. Ей было суждено потерять его, сказал медиум, хотя её дед пытался помочь ей. В августе ребенок преждевременно родился мертвым [14].

Были и другие сеансы, но на каждом из них Хелли достигала все более лихорадочного состояния, и Лугги забеспокоилась за её здоровье. Было решено, что они должны быть отложено до её конфирмации. Еще одной причиной для такой приостановки стала подозрение Лугги, что Хелли использовала их как средство привлечения внимания Юнга. Один раз она даже передавала послание от Сэмюэля, что Карлу не следует читать так много Ницше [15]. А когда Хелли начала изрекать сообщения, которые были удивительно похожи на те, что содержались в «Ясновидящей из Преворста» Кернера, подаренной Юнгом ей на день рождения, её надежность стала казаться сомнительной.

Когда сеансы возобновились снова (это произошло из-за инцидента со сломанным столом, который, как верила Эмили, был знаком от Сэмюэля), Хелли произвела множество голосов. Среди прочего, они включали умерших родственников, девушку, говорившую на странной смеси итальянского и французского, а также другого неизвестного персонажа под именем Ульрих фон Герберштейн. Но самым интересным был дух по имени Ивенес, который называл себя настоящей Хелен Прейсверк. Ивенес делала весьма эффектные заявления – например, что она когда-то была супругой священника, которую соблазнял Гёте или Фредерикой Хауффе или знатной женщиной, которую сожгли на костре как ведьму, или христианский мученик. Но из того, что обнаружил Юнг, самым знаменательным было то, что Ивенес была намного более зрелой, уверенной и интеллигентной, чем Хелли. Что же было источником этой более зрелой личности?

Хотя в настоящем контексте этот вопрос связан с бестелесными гостями, посещающими Хелли, он также станет центральным для идей Юнга об «индивидуации». Как с Хелли, так и с другими медиумами, шизофрениками и родственным феноменом множественных личностей, среди болтовни и часто поддельных метафизических высказываний, существовала более серьёзная, развитая, зрелая личность, которая определяла, кем человек может стать, если будет двигаться в верном направлении[16]. Юнг пришел к пониманию, что в этой связи мы все являемся разобщенными и что работа над индивидуацией сплавляет наши разрозненные части в новую, более абсолютную целостность; как он отмечал годами позже, «так называемые нормальные люди сильно расщеплены… они не являются целостными эго» [17]. Активное воображение, метод Юнга для достижения этой целостности, имеет свои корни в вопросах, которые ставились перед «духовными наставниками» Хелли, являющимися, как он утверждал в диссертации, подлинными осколками её собственной личности. В своем первом официальном заявлении об оккультном, Юнг говорил, чтоэти феномены проявлялись из бессознательного разума, и эту позицию он разделял большую часть своей карьеры, хотя, как мы увидим, иногда он менял свою точку зрения. Тот факт, что он, возможно, поощрял её к «диссоциации», т.е. к производству голосов для того, чтобы поддержать его интерес к ней, привело к тому, что некоторые критики усомнились в ценности ранних работ Юнга [18].

В конце концов, представления Хелли стали менее интересными, и сеансами стали управлять более банальные духи. И когда Юнг обнаружил её жульничество (в целях поддержания его заинтересованности), он понял, что самое время остановиться. Она призналась в этом, но после того, как сообщила о сложной метафизической системе, которая отображается во вселенной как серия из семи кругов; годы спустя, работая над этими идеями в связи с мандалами, Юнг узнал их в «системе» Хелли. Хелли бросила свой медиумизм, а также свои попытки изловить Юнга, и некоторое время позднее стала успешной портнихой в Монпелье, Франция. Она умерла от туберкулеза в возрасте тридцати лет. Позднее Юнг полагал, что её бессознательное, каким-то образом понимало, что ей суждено умереть молодой и поэтому сотворило Ивенес для того, чтобы даровать ей в некоторой степени опыт зрелости, которого у неё, как у женщины средних лет, не будет возможности испытать. В последний раз они встретились в Париже. К этому времени диссертация Юнга уже была опубликована. Он пытался скрыть её личность, ссылаясь на неё как на «С.В.», а также семью, но уловка не сработала, и его оценка Хелли вместе с предположением о том, что безумие перешло к ней по наследству, привело к скандалу в Базеле; некоторые считали, что Хелли не удавалось найти себе мужа именно из-за этого [19]. Ни Хелли, ни Юнг не вспоминали об этом во время их последней встречи. Интерес Хелли к Юнгу давно пропал, но Юнг, который в то время был помолвлен, испытал к ней влечение. Во многом она стала тем, кем являлась на самом деле.

Во время сеансов Юнг взял курс психиатрии, но не испытал к нему какого-то глубокого интереса. Он вновь затруднялся принять решение о своем будущем. №1 хотел руководить своими медицинскими исследованиями, поэтому был готов к карьере врача, но №2 хотел выйти за пределы того, что видел как искусственные пределы науки и заняться большими тайнами: жизнь, смерть, время, пространство, вечность. Психиатрия в то время считалась своего рода тупиком; она означала карьеру ухода за безнадежно неизлечимыми сумасшедшими в тоскливых приютах. Опыт Юнга по поводу Хелли принес ему глубинное понимание психики, того, как образуются личности №2, и как они интегрируются в нашу Самость. И все же второй курс психиатрии по-прежнему не пробуждает интерес Юнга, и когда пришло время сдачи государственного выпускного экзамена, он тянул время и только под конец взялся за психиатрическую учебник. Это был классический труд психолога и сексолога Ричарда вон Крафт-Эбинга, утвердившего термины «садист» и «мазохист». Юнг уже был знаком с ним, но сейчас воспринимал его как будто бы в первый раз. Он был поражен замечанием автора о том, что психозы были «заболеваниями личности». Когда Юнг читал это, его сердце застучало, дыхание перехватило. Он понял, что наконец-то нашел ту дисциплину, которая могла бы объединить №1 и №2. Здесь могли пересечься две его страсти – кэмпирическим фактам и метафизическим спекуляциям. Но у него также вызвал трепет комментарий Крафт-Эбинга о том, что собственная личность психиатра становится привнесенной в практическую деятельность; ему приходится сталкиваться с «больной» личностью пациента, но не с равнодушной, «научной» отрешенностью, а со всем своим целостным существом, на которое, скорее всего, повлияет эта встреча. Но также должно быть ясно, что для кого-то подобного Юнгу, ощущавшего своим предназначением проникновение в тайны природы, психиатрия предлагала непредубежденную область, где он мог заниматься свежими, новыми исследованиями, которые сделают ему имя. Несомненно, это, не менее, чем все остальное, способствовало принятию решения о погружении в неё.

Тем не менее, эта сфера не была абсолютно ему чуждой. Его отец некоторое время был официальный пастором психиатрической больницы Дридматт в Базеле, и, как мы видели, его тезка Карл Юнг-старший безуспешно пытался занять кресло психиатра в Базельском Университете. Некоторые даже предполагали, что истинной причиной того, что Юнг пошел в психиатрию, являлся страх за свое собственное душевное здоровье, вызванный осознанием того, что в его семье существует наследственная наклонность к психическим заболеваниям. Призраки Сэмюэля Прейсверка, вторая личность его матери и его собственное чувство внутренней двойственности, возможно, наводили на мысль о том, что контактируя с безумием лоб в лоб, можно отыскать лучший способ борьбы с ним внутри самого себя [20].

Друзья Юнга, безусловно, подумали, что он сошел с ума, когда он рассказал им о своем решении. Его профессор по внутренней медицине, Фридрих вон Миллер, был столь же удивлен; Миллеру предложили важный пост в Мюнхене, и он просил Юнга присоединиться к нему в качестве ассистента. Это был шанс, которым должен был воспользоваться всякий на месте Юнга. Коллеги задавались вопросом, почему Юнг упустил эту возможность? Знакомое ощущение отчужденного снова вернулось, но чувство, что в психиатрии он сможет найти свою судьбу, изменило все.

Юнг блестяще сдал экзамены и, в качестве награды, посетил оперу, впервые в своей жизни. Хотя в более поздней жизни Юнг ненавидел посещать концерты (он рассказывал своей жене, Эмме, которая любила их, что после целого дня бесед с людьми последнее, чего ему хотелось бы – это сидеть и слушать что-то еще), в этот раз «Кармен» Бизе впечатлила его. Он скопил достаточно денег от своих антикварных сделок, чтобы позволить себе отпуск в Мюнхене и Штутгарте, где мог наслаждаться музеями, развлечениями, подобными посещению концерта, к которым позднее он потерял интерес. Но тогдаон смаковал все это.

Точно так же Юнг наслаждался сам собой. Он подал заявление и был принят на должность в знаменитой лечебнице Бургхольцли в Цюрихе. Когда он вошел туда, рассказывает он, там было нечто вроде подворья монастыря. Но после Базеля это давало больше, чем просто культурное восхищение. Впервые он был поражен самим собой. Его мать и сестра были недовольны его решением, тогда как сам Юнг чувствовал, что Базель стеснял его. Отношения с Хелли преследовали его, и ему никак не удавалось избавиться от того факта, что он был внуком Карла Юнга-старшего. Он ощущал, что Базель был отягощен традициями и наследием; Цюрих, с другой стороны, был несколько большим, чем просто торговая деревня. В Базеле Юнг знал людей, которые казались великими фигурами, вроде историка Якоба Бурхардта, мифолога Иоганна Бахофена, и даже Ницше прогуливался по этим улицам; Базель, чувствовал он, был отягощен культурой и наследием. Цюрих же испытывал вэтом недостаток, и для большинства базельцев он был городом мещан и купцов. Но Юнгу требовалось сейчас начать все с чистого листа, и Цюрих предоставлял ему эту возможность. После отбытия первого периода обязательной военной службы, обязательной для всех швейцарских мужчин (которая принесла ему наслаждение), он отправился на юго-восток, чтобы встретить свою судьбу.

Пер. Сергей Коваленко (Diofant)