К. Г. Юнг
Лекции в Зофингии.
Вступления
От редактора:
Юнг поступил в медицинскую школу Базельского Университета 18 апреля 1895 года, за два месяца до того, как ему исполнилось двадцать лет. 18 мая он вступил в Базельское отделение Зофингии — швейцарского студенческого братства, в состав которого входили студенты из нескольких различных университетов [1].
В программу этого клуба входили лекции, которые студенты читали друг другу, серьезные и полусерьезные дискуссии, проходившие на еженедельных собраниях, а также танцы, прогулки, вечеринки с пивом.
Членом Зофингии был и отец Юнга [2], который умер 28 января 1896 года, и, согласно Густаву Штайнеру, еще одному члену Зофингии [3], сам Юнг не участвовал в дискуссиях на еженедельных собраниях, пока не дал свою первую лекцию в ноябре того же года. C тех пор Юнг прочитал четыре лекции, в том числе свое обращение по поводу назначения его председателем Базельского клуба в течение зимнего семестра 1897/1898 года.
После того, как Юнг выучился на медика (июль 1990 г.), он отложил в дальний угол записи своих зофингийских лекций, и на многие годы забыл про них, как позже случилось и с письмами, полученными им в переписке с Фрейдом. Намеков на тот опыт не обнаруживается ни в его опубликованных научных работах, ни в опубликованных письмах.
Про них ничего нет ни в воспоминаниях, озвученных им на семинаре 1925 года, ни на последующих семинарах.
В 1935-м, наконец, некоторые подробности об участии Юнга в этом клубе были опубликованы Альбертом Оери, (его другом, с которым они вместе закончили университет), в юбилейном сборнике, посвященном 60-летию Юнга. [4]
В «Воспоминания, сновидения, размышления», в главе «Студенческие годы», Юнг упоминает об участии в братстве студентов, но не упоминает название Зофингии. Более полно пишет об этом периоде Генри Элленбергер в 1970 году, основываясь в основном на мемуарах Г. Штайнера [5]. Никто, в основном, не знал, что Юнг сохранил записи своих лекций 1890-х годов.
Рукописи лекций в Зофингии стали впервые доступны публично, когда наследники решили открыть людям множество графических и письменных материалов из архива Юнга в честь столетия со дня его рождения, для мемориальной выставки. 26 июля 1975 года ему бы исполнилось сто лет. Выставка состоялась под покровительством администрации Цюриха, Института К.Г. Юнга и Цюрихского психологического клуба. Она была показана сначала в марте-апреле 1975 года в Цюрихском Helmhaus, позже – в Базеле и Берне, и включала множество ранее неизвестных материалов, в том числе некоторые страницы Зофингийских рукописей и фото Юнга в регалиях клуба [6].
Когда в марте 1975-го Аниела Джаффе обратила мое внимание на те экспонаты выставки, что касались Зофингии, я начал вести переговоры с Францем Юнгом, сыном профессора Юнга, о возможности публикации нижеприведенных лекций. После этого он выслал копии рукописей. Мы посоветовались с редакторами собрания сочинений К.Г. Юнга, Герхардом Адлером и Майклом Фордамом, а также профессором Эрнстом Бензом и профессором Вальтером Кауфманом. По их рекомендации, публикация была одобрена Princeton University Press как приложение к Собранию Сочинений. Семья Юнгов следила за подготовкой и тщательной проверкой машинописных копий рукописей, с которых и сделан настоящий перевод.
Переводчик, Ян ванн Хёрк, советовался с Кришной Винстон, Дороти Шнайдер, и Марией -Луизой фон Франц. Аннотация – дело рук Мисс Ван Хёрк в соавторстве с редактором. Некоторые пометки Дороти Шнайдер и доктора Фон Франц несут их инициалы. Первоисточники цитат Юнга отмечены, где возможно. За исключением мест, где обозначен другой переводчик. Цитаты переведены Яном ван Хёрком.
Наиболее интересные поправки, пометки, зачеркивания в рукописях Юнга отмечены в сносках.
При редактировании из финальных вариантов лекций, написанных Юнгом, ничего не было удалено.
***
Выражается признательность и благодарность следующим людям за советы, предоставленную информацию и другую помощь: Dr. Gerhard Adler, Mr.Georg Duthaler, Professor Manfred Halpern, Mrs. Aniela Jaffe, Mr. Franz Jung, Mrs. Lilly Jung-Merker, Professor Carl Schorske, Dr. A. Joshua Sherman, the Staatsarchiv des Kantons Basel-Stadt (Dr. Andreas Staehelin and Dr. Ulrich Barth), Professor Theodore Ziolkowski.
W. M. (William McGuire, редактор)
————————————
[1] Henri Ellenberger, The Discovery of the Unconscious (New York, 1970), стр. 665, цитируя
Gustav Steiner, “Erinnerungen an Carl Gustav Jung,” Basler Stadttmch, 1965, стр.
117-63.
[2]Memories, Dreams, Reflections by C. G.Jung, ed. Aniela Jaffe (New York and London,
1963 ), стр. 95/99. (Страницы отличаются в разных изданиях.)
[3] Мемуары Штайнера основывались на исследовании протоколов Зофингии.
[4] “Ein paar Erinnerungen,” в Die kulturelle Bedeutung der komphxen Psychologic, ed.
the Psychological Club, Zurich (Berlin, 1935), стр. 524-28; tr. Lisa Ress, “Some
Youthful Memories,” в C. G.Jung Speaking, ed. William McGuire and R.F.C. Hull
(Princeton and London, 1977), стр. 3-10.
[5]Ellenberger, Discovery of the Unconscious, стр. 665-66, 687-88.
[6] Впоследствии фонд «Про Гельвеция» проспонсировал множество выставок в Европе и Америке, аналогичных этой выставке, но не с оригинальными экспонатами, а с их фотографиями напечатанными на больших щитах. Выставки послужили основой для книги Aniela Jaffe C. G. Jung, Bild und Wort (Zurich: Walter Verlag, 1977), tr. Krishna Winston, C. G. Jung: Word and Image (Princeton, 1979).
Введение
(автор – Мария-Луиза Фон Франц)
Я не думаю что самого К.Г. Юнга волновала бы публикация этих юношеских работ, но тем не менее, они весьма интересны, важны, и хорошо читаются. Он читал эти лекции своим товарищам-студентам в Базельском Университете, будучи в возрасте 21-23 лет. В 1895 году, 18 мая он присоединился к студенческому братству «Зофингия», в традиции которого входило чтение друг другу лекций из сферы своих научных интересов. От лектора требовалось, чтобы сообщения отвечали высоким стандартам с научной точки зрения. Одновременно приветствовалось свободное выражение своего мнения по политическим и любым другим вопросам – в тесном студенческом кругу можно было отложить многие академические и социальные ограничения. Читателю стоит иметь это ввиду, если он будет удивлен резкими или саркастичными выражениями, которыми Юнг время от времени пользуется, выражая свою позицию.
Большая радость, что эти лекции наконец-то могут быть опубликованы (по разрешению наследников Юнга, владеющих правами на рукописи), ибо то, что мы он их знали по воспоминаниям Густава Штайнера, создало много путаницы. Штайнер был товарищем Юнга по членству в Зофингии, и мы могли читать его комментарии по поводу «Воспоминаний, сновидений, размышлений», когда те были опубликованы после смерти Юнга[1]. Для Юнга опыт выступлений в Зофингии был двойственным. Он писал[2], что студенческие годы были «хорошими временами», и что это была хорошая среда для дружбы и интеллектуального общения, но также писал и об одиночестве, которое он чувствовал в глубине души, в связи с тем, что его братья-студенты не понимали того, что он хотел до них донести. Они воспринимали его как агрессивного, пылкого, во многом незрелого максималиста. Высказывания Юнга вызывали интерес, но вопреки его надеждам, возможно, воспринимались, и никто не догадывался, что он от этого страдал. Оглянувшись назад, на две войны 20-го века, на общий культурный упадок, мы можем гораздо лучше понять агрессивную настойчивость его речей[3].
Штайнер отмечает, что студенты жили в полностью материалистическое, «сонное время», которое ничего не могло им предложить как молодым людям. «Мы переживали катастрофу»[4]. Юнг видел эту катастрофу, приближение Первой мировой войны, пытался предупредить об опасности. Он был разочарован тем, как мало реагировали на это его товарищи. И тем не менее, Зофингия в целом осталась для него положительным опытом. Когда он к ней присоединился, там было около 120 членов, из которых активными участниками были 80. Обычно они разделялись на отдельные «кружки по интересам», от которых Юнг оставался в стороне, и как замечает Альберт Оери, он не особенно интересовался вечеринками, танцами и пьянками[5]. Однако в своих записках, Оери изображает своего друга весьма живым в общении и способным вызвать симпатию у окружающих. Он был жизнерадостным товарищем, «всегда готовым восстать против “лиги добродетельности”, и как позже заметил его друг, мог отлично танцевать, без специального обучения. Его студенческая кличка была «Walze» (вал, цилиндр, бочонок).
Активным участником Юнг был в основном в научных дискуссиях. Будучи в убеждениях аутсайдером, он тем не менее захватывал и восхищал свою аудиторию, беря власть над ней, «заманивая в рискованные области мысли, которые для большинства из нас были неизведанной страной чудес… Это было чудесно – стать слушателем его лекций, сидя в его комнате. Его маленькая такса смотрела на меня так серьезно, словно понимая каждое его слово, и Юнг не преминул заметить, что чуткое животное иногда начинает жалобно скулить, когда активизируются оккультные силы.»
Часто они сидели до поздней ночи в пабе «Брео». Юнг не любил ходить домой в одиночестве через Соловьиный Лес, так что он рассказывал другу такие интересные истории, что тот шел за ним, даже не замечая этого. Если задерживались до утра, Юнг собирал букетик из цветов, чтобы смягчить негодование своей матери.
В первые три семестра на встречах в Зофингии Юнг сохранял молчание, потом – взял ведущую роль.
Девизом Зофингии был Patriae, amicitiae, litteris («За отечество, за дружбу, за литературу»). Братство было основано в 1820/21 году, практически одновременно с немецким Burschenschaften, с одной стороны, с симпатией к ним, и в тоже время как оппозиция – немцы хотели затянуть шведов в пан-германское движение. Зофингия же с самого начала подчеркивала свою чисто швейцарскую независимость[6]. То было время как раз после наполеоновских войн, и выжившие выходцы из донаполеоновского времени стремились всеми силами отменить республиканские порядки, установленные Наполеоном. Немецкое студенческое движение было в то время движением романтического восстания, которое характеризовалось патриотизмом и либеральными идеалами, оно боролось с абсолютизмом во всех его проявлениях, классовым неравенством, и (в основном в Швейцарии), с властью городской аристократии над сельским людом. Несмотря на свои умеренные революционные настроения, швейцарское движение придерживалось идеи гражданского общества и армии как защитника независимости и нейтралитета нации. Однако в результате различного взгляда на многие политические события братство разделилось на консервативный и более либеральный круг. Либеральное крыло позже организовало собственное братство «Гельвеция», или, в 30-х, «Нео-Зофингия».
Раскол продолжался до 1856 года, и Юнг присоединился уже к «Новой Зофингии», в которой группировки уже воссоединились. Он одобрял т.н. «Лангентальский эпизод» – ссору между либеральными и консервативными студентами, в которой выиграли либералы, из чего можно сделать вывод, что он сочувствовал именно либеральным [7] тенденциям в студенческом сообществе.
Зофингии пришлось заплатить определенную цену за воссоединение. Ее члены уже не идентифицировались с определенным политическим движением – главным было следование идеалам патриотизма, дружбы и совместного обучения; каждый мог присоединяться к любой политической партии (если та не выступала против швейцарской государственности и независимости, например, анархизм был запрещен)[8].
И хотя этот плюрализм позволил сохранить целостность и устойчивость братства, он породил ситуацию, против которой Юнг и пытался предостеречь своих друзей в своем председательском обращении – Зофингия превращалась в мирный, «сонный» клуб молодежи, без стремления к борьбе ради каких-либо целей.
И не смотря на все это, отношение Юнга к братству было положительным – именно благодаря ему он мог на данном этапе жизни преодолеть свою изоляцию и делиться бурлившими в нем идеями.
Рассматривая идеи, которые Юнг высказывал тогда, можно не просто увидеть определенный этап развития его мысли, но и заметить, насколько сильно совпадают его зрелые концепции и его юношеские прозрения. Также мы замечаем, как уже тогда он мучился многими вопросами, на которые стал находить ответы впоследствии.
В первой лекции «Пограничные области точной науки» (Ноябрь 1896 г.) он решительно атакует глупость, догматичность и косность ученого большинства, преподнося материалистическое общество как колосса на глиняных ногах. Несмотря на то, что многие взгляды, которые он критикует, уже не актуальны, очень занимательно наблюдать, как он находил в них слабые места.
Он демонстрирует несостоятельность теории эфира, которая была в то время общепринятой, пока Эйнштейн не показал своей теорией относительности, что она попросту не нужна. Вторая проблема, рассматриваемая Юнгом – сущность гравитации. Он ошибочно приписал гравитации «метафизические» свойства. Наука с тех пор преуспела в объяснении гравитации, однако, стоит заметить, что из-за своей слабости, гравитация пока не может быть вписана в общую теорию поля и ее отношение к психокинезу до сих пор является предметом обсуждения [9]. Таким образом, инстинкт Юнга идет прямо к слабейшим точкам теоретической физики того времени, и не смотря на то, что многие его тезисы сегодня несостоятельны, вопросы, которых он касается, актуальны и по сей день[10].
Дальнейшая атака Юнга направлена против идеи механического зарождения жизни из неорганической, «мертвой» материи. Виталистическая точка зрения, которой он придерживался, в настоящее позже потерпела поражение, однако сегодня мы вновь приближаемся к точке, где перед учеными встает вопрос об акаузальных созидательных процессах (синхроничность или «самоорганизация» под влиянием духовного вмешательства) которые могут лежать за появлением живого [11]. Если верить сообщению Р. Руера [12] в La Gnose de Princeton, сегодня даже многие из ведущих физиков придерживаются идеи «сознание выше материи», что сам Юнг – по моему мнению – признал бы слишком односторонне-спиритуалистичным.
То как Юнг заметил слабые места материализма, когда эта парадигма только начала занимать свое место в науке. Но что он предлагал в качестве альтернативы? Только в конце лекции он упоминает о двух «метафизических принципах», к которым подводят две загадки — феномены гравитации и зарождения жизни, феномены, являющиеся «закрытой книгой». Под этим он подразумевает, что нематериальные явления могут манифестироваться материально, но более глубоко эту тему не раскрывает. Первая лекция не идет дальше критики материализма как «интеллектуальной смерти» и только приоткрывает дверь перед тем, что Юнг собирался высказать во второй лекции. Ее можно считать намеренной подготовкой, прокладыванием пути для того, чтобы поделиться тем, что было у него на уме, и что – он знал – могло быть шоком для его аудитории.
Вторая лекция озаглавлена «Некоторые мысли о психологии» (май 1897 г.). Она начинается с цитаты Канта, в которой подчеркивается важность морали в науке и утверждается, что философское изучение вопросов Бога и «мира иного» не имеет смысла без морали. (Это привносит в наше обсуждение один важный момент, о котором я напишу позднее.) Далее идут цитаты из Давида Штрауса, Шопенгауэра, Канта, в которых акцент делается на существовании «духов», «нематериальных сил», стоящих за телами и «потустороннего мира», с которым наша душа связана уже при жизни. Затем Юнг добавляет к этим цитатам идею о существовании «интеллектуальной сущности» не физиологической природы, или «жизненной силы», о которой заявляют и некоторые современные физиологи-виталисты. Юнг говорит, что этот принцип жизни, иными словами, душа «простирается далеко за пределы нашего сознания» — здесь он впервые косвенно указывает на существование бессознательного психе. Эта душа разумна (осмыслена в своих действиях) и не зависит от пространства-времени.[13]
Эти три аспекта души – концепции, которых Юнг будет продолжать придерживаться всю свою жизнь.
Для утверждения этих идей Юнг приводит множество задокументированных примеров феномена материализации, телекинеза, «двойной» телепатии, ясновидения, пророческих снов, и т.д. Мы можем увидеть, что представляла собой тогда концепция «реальности психического» — базовая концепция поздней юнгианской психологии. Также можно увидеть предпосылки, из которых позже появилась диссертация Юнга «О психологии и патологии так называемых оккультных явлений». [14]
В конце лекции Юнг возвращается к своему первому тезису: необходимости вернуть моральные ценности в науку в противовес материализму, который «отравляет нашу мораль и провоцирует моральную неустойчивость среди образованных классов». Он особенно отмечает эксперименты, включающие «жестокие пытки над животными, что является глумлением над всей человеческой порядочностью.… Никакая правда, установленная неэтичными методами, не имеет права на существование». Хочу обратить особое внимание, что сегодня эти взгляды потерпели поражение. Безнравственность науки с тех пор только возросла. Широко распространенный протест против атомных станций и той же вивисекции сегодня пренебрежительно считается «безосновательным» и «ненаучным», как если бы моральные и эмоциональные реакции не имели права на существование.
Затем в лекции Юнг высказывается против представителей религии за их несостоятельность, поскольку они сами отрицают то, что он считает самой сутью религии – реальность таинственного, реальность «царства сверхчувственного».
Здесь мы встречаемся с важной точкой зрения, которой Юнг придерживался всю жизнь, и которая – как мне кажется – будет проблемой для следующих поколений. Большинство современных теологов до сих пор списывают со счетов иррациональные аспекты религии и прибегают к самым витиеватым рационалицациям в попытке «защитить» религию, которую они на самом деле помогают разрушить.
Третья лекция, обращение Юнга по поводу назначения его председателем братства в 1897/98 гг., не требует комментариев. Она понятна сама по себе. Она содержит в основном различные конструктивные критические замечания и заявления Юнга на тот момент. Большинство из них так же истины сегодня, как были тогда. Всю жизнь Юнг оставался «либералом» (в неполитическом смысле слова), редко голосуя за консервативную Freisinnige Partei, и гораздо чаще за Landesring der Unabhangigen (ее политика с того времени поменялась)[15]. Мне кажется, что в его речи тогда звучало много «героических» обертонов – восхищения, взывания к политическим лидерам, чего сам он позже не поддержал бы. Поворотной точкой в этом отношении был его сон в Декабре 1913 года, в котором он застрелил героическую фигуру Зигфрида[16].
Думаю, с тех пор, он оставил убеждение, что можно сделать что-то для человечества, или хотя бы для европейской культуры, найти решение нашей проблемы во внешней деятельности. Жертвоприношение Зигфрида положило этому конец. Он решил позволить примитивному человеку, доверяющему бессознательному, быть лидером. Он отказался от воли к власти и от всякого соблазна к внешне-ориентированной деятельности, и обратился к своей единственной задаче. В третьей лекции он уже сформулировал ее, сказав, что Зофингия должна «сформировать человека, а не политическое животное, сформировать человеческих существ, которые смеются и плачут… которые знают, что живут среди других человеческих существ, и что они должны примириться друг с другом, потому что все они обречены быть людьми.» И как же нам далеко до этой цели до сих пор!
Вероятно, именно из-за присутствия образа Зигфрида в душе Юнга, у Фрейда возникло желание сделать из него наследника престола и лидера психоаналитического движения; возможно, именно влияние этого образа подталкивало его к попыткам спасти Международное Генеральное Медицинское Сообщество Психотерапевтов, что приносило ему только неприятности [17]. Когда он совершил жертвоприношение «Зигфрида», он находился в том, что соответствует словам о великом человеке из первой гексаграммы И Цзин — «Волнистый полет над глубинами. Хулы не будет». Комментарий к ней таков: «Достигнуто место перехода, и может появиться свободный выбор. Перед великим человеком встает двойная возможность. Он может устремиться к высотам и сыграть крупную роль в судьбе мира, или же он может погрузиться в одиночество – и развить себя. Он может выбрать как путь героя, так и путь святого и мудреца, стремящегося к уединению». Юнг выбрал второй путь и отказался от своих юношеских идеалистических стремлений, касающихся внешней реальности.
Четвертая лекция, «Размышления о природе и ценности умозрительных исследований» (лето 1898г.) просто удивительное философское выступление. Некоторые ее моменты сегодня, возможно, требуют комментария. После обсуждения целей и смысла науки и бессмысленности внешнего успеха, Юнг высказывает две цели, которые должны привести человека к счастью: во-первых, исполнение кантовского категорического императива, что означает следование своему глубинному этическому чувству, своей глубинной совести[18], и во-вторых то, что Юнг тогда называл (следуя Эдуарду фон Гартману) «каузальным инстинктом», имея ввиду под этим «удовлетворение каузального инстинкта».
Слово «каузальный» сегодня приобрело другое значение. То, что в лекции Юнга названо «каузальным инстинктом», на самом деле является индивидуальным стремлением понять внешнюю и внутреннюю реальности, врожденной страстью, про которую он позже расскажет в Воспоминаниях, и про которую признается, что это «сильнейшая часть моей природы». Он даже называет это возможной причиной своего рождения на земле. «И эта неуемная тяга к постижению смысла сотворила сознание для того, чтобы знать, что есть и что будет, для того, чтобы за скупыми и разрозненными фрагментами чего-то неведомого обнаружить мифологические представления.» [19] В более поздний период жизни, Юнг уже назвал бы эту тягу не «каузальный инстинкт», а назвал бы ее стремлением к нахождению смысла. О том, что эта идея уже присутствовала в отдаленных уголках его разума, говорит то, что ниже в лекции он называет каузальный инстинкт поиском истины, и утверждает, что этот поиск неизбежно приводит человека к религии. На этот момент он описывает этот поиск знания как «делание выводов о неизвестном там, где для того есть достаточные основания» на основе реального опыта, не делая выводов о внутреннем мире на основании внешнего [20] и не отрицая внешнюю реальность [21] в пользу внутреннего мира.
В этих словах недвусмысленно выражено научное кредо Юнга, которому он был верен на протяжении всей жизни. Основываясь именно на нем, он называл себя ученым- эмпириком.
В следующем пассаже Юнг объясняет, почему он пользуется термином «инстинкт» по отношению к тяге познавать. А именно из-за ее целенаправленности, словно она мотивирована «целенаправленной идеей, нам неизвестной». Каузальный инстинкт – «пылкая страсть к истине», фаустовская страсть. Настолько, что любая философия в конце концов развивается в религию.
Первопричины, к которым устремлено наше научное вопрошание — это всегда неизвестные или непостижимые постулаты, то, что Кант называл «Вещь в себе». Но здесь Юнг сознательно объясняет кантовскую «вещь в себе» в совершенно новом свете. Для него она принадлежит «миру невидимого и непостижимого, продолжению материальной природы в неисчислимое, неизмеримое, загадочное». Кант показал нам, что ум человека ограничен врожденными априорными категориями, такими как пространство, время, число, и т.п., и в силу этого не может узнать Вещь в себе, какой-либо абсолютный объект.
Юнг принял эту точку зрения, и в силу этого Вещь в себе для него стала непознаваемой, будь то внешний материал или внутренний психический объект.
Вещь в себе таким образом стала для него тем же, что он позже стал называть бэкграундом коллективного бессознательного [22] или unus mundus (в его поздней работе Mysterium Conjunctionis). Она не является частью ни материального, ни внутреннего психического, она находится за пределами нашего сознания, как нечто непознаваемое. Бог в Себе и пространство за внешними пределами вселенной – примеры таких непознаваемых фактов.
Далее по ходу лекции становится понятно, что наша гипотеза бессознательного – точно такой же неизвестный фактор, который, когда становится сознательным, узнанным, перестает быть Вещью в себе. Здесь можно увидеть предвестие того, как Юнг позже сформулирует понятие об архетипе. Это бессознательная структура, сама по себе не познаваемая, которую мы можем наблюдать только в ее манифестации через архетипические образы, идеи, эмоции. Архетипический символ, согласно позднему Юнгу, становится мертвым, отжившим, как только его содержание узнано и может быть интеллектуально сформулировано. В противном случае он богат неизвестными аспектами. Это истинно для любой научной модели или гипотезы архетипического. В этой лекции Юнг использует для такой модели слово «принцип».
К этим принципам или этому принципу (так как они образуют множественное целое [Варианты перевода: многообразное единство, единство в множественности – прим. перев. на русский]), наука движется и приближается в бесконечном процессе. Здесь встает вопрос, один ли такой принцип, или их два, или больше. Юнг указывает, что шопенгауэровский базовый принцип, Воля, это развернутая интерпретация Вещи в себе Канта. Она бессознательна, поскольку породила мир полный страдания, и Шопенгауэр объясняет это слепотой Воли. Гартман также объясняет страдание тем, что Вещь в себе, то есть трансцендентная основа существования, бессознательна. Оба они пришли к такому выводу потому, что сердечно сочувствовали человеческому страданию. Мне кажется, что это как раз то место, где Юнг впервые формулирует проблему противоположностей.
В его и наше внимание попадает конфликт между монистическим мышлением с одной стороны и чувственным опытом беспорядка и рассогласованности, и этот конфликт можно осмыслить как игру противоположностей, как во внешнем, так и во внутреннем мирах. Здесь Юнг занимает позицию пессимистического дуализма в своем взгляде на мир, цитируя Екклесиаста(33:15-16) и Якоба Беме.
Следующая часть лекции имеет дело с физикой и во многих деталях на сегодняшний день устарела. Юнг рассказывает о двойственности реальности, которая с одной стороны активна, оживленна, креативна, а в другом аспекте – пассивна, инертна, и мертва. Эта оппозиция напоминает таковую в китайской философии Инь-Ян, о которой Юнг тогда еще не знал. Как и там, у Юнга присутствует односторонний подход: позитивное отношение только к Янскому аспекту. Эта односторонность – чисто маскулинный взгляд на жизнь, который он позже пристрелил в своем видении в образе Зигфрида.
Только после этого он смог открыться принципу женскому принципу и так прийти, через исследование алхимии, к идее coniunctio oppositorum. Это позволило оставить пессимистический взгляд на мир как на трагическую и бесконечную схватку между противоположностями.
Читая эту лекцию, можно сделать вывод, что такое пессимистическое отношение продиктовано чувством жалости Юнга к человечеству и его страданиям, и возможно, это же чувство подтолкнуло его стать врачом.
Мы также можем понять, видя эти мучительные вопросы, на которые искал ответ Юнг, насколько важным был для него опыт встречи с алхимией. Ведь, как сам он показал, алхимия была донаучной тенденцией к переосмыслению и объединению космических и человеческих оппозиций, которые были разорваны христианским видением мира.
В свою очередь, слепая воля Шопенгауэра и бессознательность Гартмановской трансцендентной основы бытия непосредственно ведут Юнга к убеждению что Бог, стоящий за нашим существованием, бессознателен, и нуждается в человеке, чтобы стать сознательным (см.: Ответ Иову и главу «Поздние размышления» в Воспоминаниях).
Последняя из приведенных лекций (Январь 1899) ведет нас в область богословия. Она, в соответствии с тем, о чем рассказано выше, подводит нас к религии.
Вслед за Кантом который после обоснования логических самоограничений рационального философского мышления обращается к «звездному небу над нами и нравственному императиву внутри нас» — прибежищу религиозного свойства- Юнг приходит к убеждению, что наше глубочайшее стремление к сознательности – религиозно.
Мы знаем из Воспоминаний, что с раннего возраста он имел глубоко нуминозные религиозные переживания, но он избегал говорить о них, так как они пугали окружающих. Уже тогда преобладали тенденции, даже в богословии, направленные против всего таинственного, сверхъестественного и нуминозного в религии. Мы знаем что религиозные убеждения отца Юнга были разрушены современными материалистическими сомнениями, что вело к бесчисленным бесплодным спорам между отцом и сыном. Высказывая свою точку зрения в лекции, Юнг вступает в полемику с теологом Albrecht’ом Ritschl’ом. Он приводит подборку цитат из Библии с изречениями Иисуса, на которых основывалась его убежденность, что Иисус был богочеловеком и что этот таинственный феномен нельзя объяснить рационально. Такие люди «являются своей собственной идеей, не подвержены сторонним влияниям среди умов своего времени… Они — не производное своих исторических предпосылок, но знают, что по своей глубочайшей природе свободны от всех случайностей.» Примечательно, что Юнг говорит здесь во множественном числе. То есть Христос не был для него единственным богочеловеком, как это утверждает христианская доктрина. Он писал, что еще одним богочеловеком для него был Будда.
Затем Юнг делает шаг в сторону, чтобы показать, как начиная с эпохи Ренессанса, философия развивает идею «нормального человека», и как все последующие гносеологические исследования по умолчанию опирались на нее. Ей же философы и богословы начали мерить фигуру Христа. Позже Кант представил Бога как «чисто негативный ограничивающий концепт» — и таким образом из его идеи Бога исчезло все чувство и вся возможность переживания Его в живом опыте. Отсюда Юнг переходит к тому, как «объясняет» Христа и Христиантво Albrecht Ritschl.
Сами по себе взгляды Ритчла (повлиявшие, кстати на Карла Барта) уже не представляют интереса, но бесчувственные рационализации большинства теологов до сих пор делаются в подобном ключе. Когда, читая лекцию несколько лет назад, я упомянула о воскресении Христа, один теолог поспешил суеверно сообщить мне, что воскресение, конечно, не является «правдой», это только фигура речи для описания того, что Христос продолжает действовать в мире.
Такие идеи, по словам Юнга только удовлетворяют желание «подвинуть Христа в человеческую сторону», критику чего он более развернуто приводит в письме к Upton Sinclair о его книге Personal Jesus в 1952 году [23]. Другие богословы сегодня следуют идее Ницше, что «Бог умер», или фрейдовскому биологическому объяснению религии.
Притаом рассмотрении юнговская критика Ритчла до сих пор ценна, так как богословие сегодня до сих пор отравлено примитивно-материалистическим редукционизмом. Любой непосредственный опыт Христа или Бога, любой unio mystica, таким образом обесценивается, и смертельная скука захватывает нашу религиозную жизнь. Юнг продолжает, говоря, что не правильно отбрасывать всю нашу Христианскую традицию. Мы «должны принять надмирную природу Христа, не больше и не меньше», и более того, должны принять «тайну», мир метафизических идей, которой принадлежит Христос, и откуда исходит вся религиозная жизнь. Но в таком случае – и здесь Юнг сталкивается с оставшейся большой проблемой – это будет означать возврат к средним векам и «сопутствующего этому нарушению естественного природного порядка».
То есть тогда будут сведены на нет наши цивилизационные достижения в отношениях с природой. Таким образом лекция заканчивается вопросом без ответа, над которым Юнгу предстоит работать всю жизнь.
В 1912 году он пришел к выводу, что сам он лично не может вернуться к средневековому или оригинальному христианскому мифу[25] и встал на путь нахождения собственного мифа с помощью медитации которую позже назвал «активным воображением». Мир образов, который открылся перед ним, казался ему субъективным и «странным», пока, к своему облегчению, он не нашел их отражение в коллективном бессознательном, в исторических документах о мире алхимии.
Он открыл, что мир алхимии компенсировал средневековое христианство, но не противостоял ему, о чем он упоминает в «Психологии и Алхимии». И это ведет нас к тому о чем он в результате пишет в главе «Поздние размышления»[25], как о своем кредо – Христианство не должно быть отброшено, но его миф следует «продолжать сновидеть», развивать, чтобы ответить на вопросы, на которые так и не ответило средневековое Христианство: например, интеграция женского принципа, как природы материи, в слишком односторонний христианский символизм и доктрину, честная конфронтация с проблемой зла, как это описывается в «Ответе Иову».
Однажды Юнг сказал, что хотел бы переписать все свои книги заново, кроме «Ответа Иову»; эта книга могла остаться точно такой же, слово в слово.
Мария-Луиза Фон Франц
———————-
[1] “Erinnerungen an Carl Gustav Jung,” Hosier Stadtbuch, 1965, pp. 1 17-63
[2] Воспоминания, сновидения, размышления Юнга
[3] В статье Штайнера мы можем прочесть, что он все же воспринимает полемику с Юнгом как сложный, полезный и приятный опыт. Прокомментирую замечание Штайнера по поводу мнимого противоречия в словах Юнга, к чему позже присоединился и Генри Элленбергер (The Discovery of the Unconscious, New York, 1970, p. 688). А именно: в одной из дискуссий Юнг заявил, что богословская аксиома о возможности пережить Бога на опыте неверна и что «у него никогда не было такого опыта». Штайнер видит здесь противоречие с описанием переживания Бога, которое есть в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях». Упущение здесь в том, что Юнг имел ввиду общепринятого в богословии «хорошего Бога», и что получить опыт переживания такого Бога нельзя. То, что мы можем пережить – берет начало в бессознательном или опосредованно им, и часто является очень «странным».
Здесь Штайнер и Элленбергер делают упущение.
[4] Steiner, “Erinnerungen,” p. 161.
[5] См.: Albert Oeri, “Some Youthful Memories,” опубликовано в: C. G. Jung Speaking, ed. W. McGuire
and R.F.C. Hull (Princeton and London, 1977), p. 7. (Orig. 1935.)
[6] Про это можно прочитать у Werner Kundert, Abriss der Geschichte des Schweizerischen
Zoftngervereins (Lausanne, 1961). Своим знанием этой книги и остальной информации на эту тему я обязана Каспару Биркхаузеру.
[7] Под словом “Либеральный” здесь имеется ввиду не поддержка каких-либо партий, а поддержка гражданских и личных свобод, свобода от социальной классовости.
[8] Article 2, in Kundert, Abriss, p. 22.
[9] Обзор текущего обсуждения этого вопроса представлен у: E. Bauer and W. von Lucadou, “Methoden und Ergebnisse der Psychokinese-Forschung,” in Die Psycholagie des 20.Jahrhunderts, x v (1979), pp. 494ff
[10] Ср.: H. Schopper, “Die jiingste Entwicklung der Bilder von der Grundstruktur der Materie,” Naturwissenschaften, 68 (1981), 307-313. Об этом яузнала благодаря Dr. Wilhelm Just. Ср. также с замечательным обзором: “Parapsychologie und Physik,” by W. von Lucadou and K. Kornwachs, in Der Psychologicdes 20. Jahrhunderts, xv (1975) pp. 581ff.
[11] Cравни: Wolfgang Pauli, “Naturwissenschaftliche und erkenntnistheoretische Aspekte der Ideen vom Unbewussten,” in Aufstitze und Vortrdge iiber Physik und Erkenntnistheorie (Brunswick, 1961), pp. i23f. И сегодня: ErichJantsch and C. H. Waddington, Evolution and Consciousness (Reading, Mass., 1976), esp. pp. 4 9. А также: E. Jantsch, Die Selbstorganisation des Universums (Darmstadt, 1979) passim, and Bernard d’Espagnat, A la recherche du riel (Paris, 1979).
[12] Paris, 1974.
[13] Ср. С сегодняшним: Sir John Eccles, The Human Psyche (Berlin and New York, 1980). Экклз заявляет об «уме», независимом от деятельности мозга.
[14] См. «Собрание сочиненй». Больше подробностей об исследовании Юнгом медиумов можно прочитать в Stefanie Zumstein-Preiswerk, C. G. Jungs Medium: Die Geschichte der Nelly
Preiswerk (Munich, 1975). Не вся информация, приведенная там, точна, т.к. Mrs. Zumstein попыталась выставить Nelly Preiswerk героиней.
[15] См.: V. W. Odajnik, Jung and Politics (New York, 1976).
[16] См. Воспоминания.
[17] См.: Барбара Хана, Юнг, его жизнь и работа (New York, 1976).
[18] Ср.: «Психологический взгляд на сознание» у позднего Юнга, в Собрании Сочинений.
[19] Юнг, «Воспоминания, …»
[20] Как это делает материалистическая наука.
[21] Как делает, например, Индуизм.
[22] Позже он возвращается к этой теме в письме А. Веттеру 8 апреля 1932 (см. Письма под ред. G. Adler и A. Jaffе).
[23] Письмо 3 Ноября 1952 г. , см. Письма Юнга, ч.2. См. также письмо от 30 Июня 1956 г. к Elined Kotschnig.
[25] См. Воспоминания.