Карл Юнг

Письма от 1957 г.

Анониму, 2 января 1957 г.

Дорогой доктор N.,

Большое спасибо за ваше детальное письмо, содержание которого меня очень заинтересовало. Прежде всего я был впечатлен тем фактом, что в дискуссии между вами и фрау Х постоянно ведется речь о «Боге» и о том, что он делает и что из себя представляет. Я не вижу явного признания эпистемологического порога. Мы не можем говорить о «Боге», а только об образе Бога, который нам является или который мы создаем. Если, например, мы бы хотели создать миф, то сказали бы, что «Бог» имеет два аспекта, духовный и хтонический, или, скорее, материальный. Он является нам как приводящий мир в движение дух (=ветер) и как материя мира. Вот образ, который мы создаем для prima causa. Но в реальности мы вообще ничего не говорим о «Боге». Мы можем только проецировать представление о нем, которое соответствует нашему складу: телу, воспринимаемому чувствами и духу (=психике), прямо осознающему себя. По этой модели мы строим свой образ Бога.

Переходя к космогонии, мы ничего не можем утверждать, кроме того, что тело мира и его психика – это отражения Бога, которого мы воображаем. Раскол этого образа – неизбежный фокус сознания для того, чтобы мы смогли осознавать хоть что-то. Но мы не можем утверждать, что этот раскол действительно существует в объективном мире. Скорее, у нас есть все причины полагать, что есть только один мир, где материя и психика – это одно и то же, а различия мы проводим ради осознания.

Что касается Воплощения, идея о спуске Бога в человеческую природу – это настоящая мифологема. То, что мы можем воспринимать эмпирически как основу этого образа – это процесс индивидуации, который дает нам ясные указания на большего «Человека», чем наше эго. Само бессознательное характеризует этого «Человека» теми же символами, которые применяет к Богу, из чего мы можем заключить, что эта фигура соответствует Антропосу, иными словами, сыну Бога, или Богу, представленному в форме человека. Больший «Человек» (самость) не отождествляется с эмпирическим человеком в такой манере, что эго заменяется самостью. Самость только становится определяющим фактором, и она не связана своим кажущимся входом в сознание; несмотря на это, она остается идеальной, т.е. чисто воображаемой, сущностью, находящейся на заднем плане, как и мы воображаем Бога существующим в его изначальном безграничном единстве, несмотря на Творение и Воплощение.

Что касается интеграции компонентов личности, следует помнить, что эго-личность как таковая не включает в себя архетипы, а находится под их влиянием; ведь архетипы универсальны и принадлежат коллективной психике, над которой у эго нет власти. Так, анимус и анима – это образы, представляющие архетипические фигуры, опосредующие между сознанием и бессознательным. Хотя их можно сделать осознанными, но нельзя интегрировать в эго-личность, поскольку, как архетипы, они также автономны. Они ведут себя как образ Бога, который, воплощаясь в мире, тем не менее, существует в Unus Mundus.[1]

Это проблемы, которые вообще нельзя обсуждать, если не учитывать эпистемологию. Их можно затронуть, только если вы постоянно осознаете эпистемологический критицизм. Иными словами, если вы не забываете, что абсолютная реальность может восприниматься только в психологических терминах. В то же время психика, или, скорее, сознание, вводит предварительные требования для осознания образа – различение частностей или качеств, которые не обязательно отделены в самодостаточном мире. Мы различаем органический и неорганический мир, например. Один живой, другой мертвый; один обладает психикой, другой нет. Но кто может гарантировать, что тот же жизненный принцип, действующий в органическом теле, не действует в кристалле? Мне кажется, что должное почтение к эпистемологической точке зрения сделает дискуссии с фрау Х значительно проще. С наилучшими пожеланиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Женщине в Швейцарию.

1. Речь идет об алхимической концепции «единого мира», в котором все противоположности едины. Юнг использует ее для выражения коллективного бессознательного как общей основы для микрокосма (психе) и макрокосма (физис). См. Mysterium, CW 14, index, s.v. world.

Майклу Фордхэму, 3 января 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой Фордхэм,

Рад слышать, что две ваши книги[1] готовы и отправляются в печать. Мои поздравления! Я напишу введение так скоро, как только возможно. Пока я загружен пересмотром работы, которую написал весной 1956 г. и которая должна появиться в этом месяце;[2] но как только я закончу с этим, то постараюсь исполнить обещание. Учитывая мой престарелый возраст, я больше не доверяю своим силам. Я легко устаю, и моя творческая способность, боюсь, сильно ослабела.

Кстати говоря, я закончил чтение вашей работы о «Синхронистичности».[3] Должен сказать, это самое умное, что до сих пор было сказано об этой неясной теме. Мне очень понравилось. Ваш опыт с И Цзин, призывающий к порядку, когда возникает искушение попытаться во второй раз,[4] также произошел со мной, когда я впервые с ним экспериментировал. Я также был шокирован, и в то же время это открыло мне новые перспективы. Я хорошо понимаю, что вы предпочитаете подчеркивать архетипическое участие в синхронистичности. Этот аспект определенно важнейший с психологической точки зрения, но я должен сказать, что равно заинтересован, временами даже больше, в метафизическом аспекте явления, и в вопросе: как получается, что даже неодушевленные объекты способны вести себя так, словно они знакомы с моими мыслями? Это, как показывает формулировка выше, глубоко параноидальное наблюдение, которое лучше не озвучивать на публике, но я не могу отрицать страстной заинтересованности в этом аспекте проблемы.

С наилучшими пожеланиями Нового Года,

Сердечно ваш, К.Г. Юнг

1. New Developments in Analytical Psychology (1957) и The Objective Psyche (1958). Предисловие Юнга к первой в CW 18, pars. 1168ff.

2. “Gegenwart un Zukunft”, которая появилась в Schweizer Monatshefte, XXXVI:12 (март 1957 г.)

3. “Reflections on the Archetypes and Synchronicity” в New Developments in Analytical Psychology.

4. Как он вспоминает в New Developments (p. 49), Ф. консультировался с И Цзин для разъяснения некой проблемы, и после получение ответа тут же попробовал снова. Он получил гексаграмму 4, «Недоразвитость», где текст гласит:

«…юношески недоразвитые стремятся ко мне.

По первому гаданию — возвещу.

Повторное же и третье гадания — излишество.

А раз излишество — то не возвещу». [Зд. в пер. Ю.К. Шуцкого – прим. перев.]

Карлу Шмиду, 26 января 1957 г.

Дорогой профессор Шмид,

Искренне благодарю за любезно присланное обращение ректора, Neuere Aspekte der Geistesgeschichte.[1] У меня уже есть представление о его содержании из сообщения в Neue Zürcher Zeitung, но мне не хватало важнейших деталей. Полная копия вашего обращения заполнила пробелы и подтвердила мое первое впечатление о глубоком понимании, с которым вы разбираетесь в социальных и духовных следствиях моей по сути медицинской и эмпирической работы. Я нахожу ваше дифференциальное определение исторического и психологического подхода крайне познавательным, и могу только согласиться с тем, что вы говорите. Однако, должен добавить, что это применимо только к психологии, которая озабочена исключительно продвигающими культуру личностями, и потому ограничена сферой индивидуальных явлений. Это аспект психологии, который позволяет нам величайшее постижение, и в то же время является неизбежным путем, ведущим прямо к глубочайшим уровням, на которых появляются эти биологические шедевры, называемые нами личностями. На этих глубинах различимы более общие законы, и выступают более всесторонние фигуры, уничтожающие разделяющий фактор индивидуального развития и придающие психологии однородность или внутреннюю связность, которая поднимает ее до уровня биологической науки.

Под этими более глубокими уровня я подразумеваю определяющие архетипы, которые предопределяют или лежат в основе индивидуального развития и, предположительно, отвечают за высший смысл индивидуальной жизни. С этого уровня не только психологический опыт – это континуум, но психологический подход также позволяет нам получить некоторые знания о внутренней связи между историческими событиями. Архетипы обладают собственной жизнью, которая протягивается через столетия и придает эонам свой особый отпечаток. Возможно, я могу обратить ваше внимание на мой исторический вклад в Aion, где я попытался очертить эволюционную историю Антропоса, которая начинается с древнейших египетских записей. Представленный там материал может послужить иллюстрацией этих моих замечаний.

Могу я воспользоваться этой возможностью и выразить скромное желание познакомиться с вами лично?[2] Я бы очень хотел как-нибудь обсудить эти далеко идущие вопросы. Снова вас благодарю,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Профессор немецкой литературы в E.T.H. (Швейцарский федеральный политехнический); в 1960-1972 гг. президент Schweizer Wissenschaftsrat. См. его Aufsätze und Reden (1957); Hochmut und Angst (1958); Geheimnis der Ergänzung (посвящено Юнгу; 1960); Europa zwischen Ideologie und Verwirklichung (1966); Zeitspuren (1967). – Он был ректором Политехнического во время 80-летия Юнга и играл важную роль в присуждении Юнгу степени почетного доктора. См. Hug, Meier, Bohler, Schmid, Carl Gustav Jung (Kultur- und statwissenschaftliche Schriften, E.T.H., no. 91, 1955).

1. Kultur- und statwissenschaftliche Schriften, E.T.H., no. 99 (1957). (= “Recent Aspects of Spiritual History”).

2. Это письмо привело к личному знакомству и множеству дискуссий между ними.

Анониму, 8 февраля 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогая миссис N.,

Большое вам спасибо за дружеское письмо с любезным советом. Можете быть уверенной, что, изучая Евангелия всю жизнь (мне почти 83!), я довольно хорошо знаком с основаниями нашего христианства. Конечно, времена примитивного христианства тоже были плохими, но не такими, каков мир сейчас. Наше положение решительно хуже, и мы должны узнавать вещи, о которых Отцы Церкви и не мечтали. Меня заботит мир такой, каков он сейчас, а именно, безбожный и духовно дезориентированный. В истории не бывает пути назад. Быть оптимистом значит втирать очки миру. Это ни к чему не приведет, так как подтвердит ребячество людей еще больше. Они должны осознать теперь, как много зависит от них, и для какой цели они были созданы. Когда ты на поле боя, невозможно думать о хороших вещах, которые могут прийти потом.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Калифорния.

Эрнсту Ханхарту, 18 февраля 1957 г.

Дорогой коллега,

Весьма благодарю за присланный оттиск, который я прочитал с большим интересом. Судьба детей, рожденных от инцеста, была крайне интересной и познавательной. Что касается ваших вопросов, очень сожалею, что больше не могу видеть вас лично. Письмо прибыло к моменту моего отъезда.

Вопрос о тождественности психологических и физиологических типов очень сложный. Типы Кречмера[1] основаны преимущественно на соматических критериях. Моя типология основана исключительно на психологических посылках, которые едва ли совпадают с физиологическими или соматическими качествами. Соматические характеристики – это постоянные и почти неизменные факты, тогда как психологические подвержены различным изменениям в процессе развития личности, а также невротических нарушений. Даже хотя отнесение к определенному типу может в некоторых случаях иметь пожизненную правильность, в других очень частых случаях это так сильно зависит от множества внешних и внутренних факторов, что диагноз верен только в некоторые периоды времени. Фрейд был именно таким случаем.[2] Основываясь на точном знании его характера, я считаю его изначально интровертным чувствующим типом с подчиненным мышлением. Когда я познакомился с ним в 1907 году, его изначальный тип уже был невротически затуманен. Наблюдая невротика, сначала не знаешь, имеешь ли дело с сознательным или бессознательным характером. Фрейд тогда, как и позже, представлял собой картину экстравертного мыслителя и эмпирика. Его переоценка мышления сочеталась с безответственной манерой наблюдения, возбудившей мои сомнения в отношении его типа. Субъективная переоценка его мышления иллюстрируется его высказыванием: «Это должно быть верно, потому что я так подумал».[3] Его безответственная манера наблюдения демонстрируется тем фактом, например, что ни один из его случаев «травматической» истерии не был подтвержден.[4] Он опирался на достоверность его истерических пациентов. Когда я проанализировал Фрейда немного лучше в 1909 г. из-за его невротического симптома, то обнаружил следы, которые привели меня к предположению о заметном повреждении его чувственной жизни. Опыт показывает, что в такие моменты чувствующий тип переключается на мышление как противофункцию, наряду с компенсаторной переоценкой. Изначальная вспомогательная функция, в данном случае интуиция, заменяется несколько дефектной “function du reel”.[5] Это преображение было описано французами как “simulation dans la charactere” [подражание в характере – фр.] Фрейд, когда узнаешь его лучше, отличался заметно дифференцированной функцией чувства. Его «чувство ценностей» проявлялось в любви к драгоценным камням, нефриту, малахиту и т.д. У него также была значительная интуиция. Но поверхностная картина, которую он представил миру, была картиной экстравертного мыслителя и эмпирика, который позаимствовал свою философию из жизни человека с улицы, которая предполагается современной.

Эта изменчивость психологического типа делает вопрос о его связи с соматическим типом крайне сложной проблемой. И если учесть результаты развития личности, грубые черты интроверсии и экстраверсии также переворачиваются. Случай человека 36 лет с кардионеврозом может служить примером. Он был очевидно экстравертного типа, а его жена интровертной до патологической степени. Они развелись. Затем он поженился на крайне экстравертной женщине, избавился от кардионевроза и стал типичным интровертом с чувством, что это его подлинная природа. Он был успешным бизнесменом, который, начав с малого, пробился до самых вершин. Его изначально интровертная предрасположенность держалась под спудом из-за его тяжелой борьбы и энергичной воли, но она преобразилась в брак с интровертной женой, и за это пришлось расплатиться кардионеврозом.

Надеюсь, эти указания покажут вам, почему я считаю отождествление соматических и психологических типов если не вопросом сопоставления несопоставимого, то, по крайней мере, проблемой, которая в настоящее время остается совершенно нерешенной. С приветствиями коллеге,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ M.D. (1891- ), прежде лектор с Цюрихском университете. Он спрашивал, считает ли Юнг до сих пор Фрейда экстравертом, а Адлера интровертом, какими он описал их в CW 7, pars. 56ff. Он также интересовался возможной связью между типологией Юнга и Э. Кречмера.

1. Немецкий психиатр Эрнст Кречмер (1888-1964) в своей работе Physique and Character (1925; ориг. 1921) установил связь между типами физического сложения и определенными невротическими и психотическими склонностями, различая лептосомный (худой), пикнический (толстый) и атлетический тип. (О Кречмере см. Шульц, 9 июня 33 г., прим. 2).

2. Редактор не считал бы оправданным публиковать отрывок, начинающийся с этого выражения и заканчивающийся с окончанием абзаца, если бы он не был опубликован раньше (см. Katalog der Autographen-Auktion (Marburg), no. 425 (23/24 мая 1967); а также Tagesanzeiger für Stadt und Kanton Zürich, 27 мая 1967). Хотя редактор считает предыдущую публикацию неосмотрительной и неосторожной, кажется бессмысленным выпускать этот отрывок сейчас. Неосторожность тем более прискорбна, что Юнг сообщал свои наблюдения конфиденциально в качестве медицинской тайны (см. Ханхарт, 2 мар. 57 г.), и Х. в письме от 6 мар. 57 г. обещал хранить слова Юнга в тайне. Может быть интересным добавить, что на аукционе стоимость письма, как ожидалось, должна была достигнуть 400 марок, но оно было продано за 1700 марок, хотя даже не было написано от руки.

3. Предположительно, замечание, сделанное в разговоре.

4. Фрейд в своей работе Studies on Hysteria (1895; теперь в Standard Edn. 2) принимал сообщения пациентов о раннем сексуальном соблазнении как факты. Только в 1897 г. он осознал «ужасную правду, что большинство, если не все, соблазнений в детском возрасте, в которых признались пациенты, и на которых он построил всю теорию истерии, никогда не происходили в действительности» (Jones, Sigmund Freud, I, p. 292).

5. Термин, которым Юнг иногда обозначил функцию ощущения.

Гасу Кларитесу, 23 февраля 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой сэр,

Я не возражаю против публикации моего письма.[1] Обращаю ваше внимание на тот факт, на вашей копии моего письма Джеймсу Джойсу нет даты. Возможно, в оригинале вы найдете, когда было написано письмо.

Пожалуйста, скажите доктору Альберту, что когда Джойс жил в Цюрихе, он познакомился с миссис Эдит Маккормик,[2] которую я очень хорошо знал. Она (…) впитала большой объем психологического знания, и Джойс был одним из ее протеже. Она беседовала с ним и, поскольку она говорила преимущественно о психологии, будучи переполнена ею, я вполне уверен, что она не упустила возможности прочитать ему несколько лекций. Однако, точных свидетельств в этом отношении нет, и я не считаю, что те места в Улиссе, которые, по всей видимости, указывают на мою психологию, как-то связаны с тем, что он слышал от миссис Маккормик. Однако, Цюрих – это место, где психологических бесед в изобилии, и я не могу совсем исключать возможность, что он подобрал некоторые идеи из неизвестных мне источников. Это все, что я могу предложить для исследований доктора Альберта.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. К., секретарь Леонарда Альберта, который писал книгу о Джойсе (Joyce and the New Psychology, 1957), просил разрешения Юнга включить его письмо Джойсу от 27 сент. 32 г.

2. Миссис Эдит Рокфеллер Маккормик какое-то время финансово поддерживала Джойса, но внезапно прекратила. Она изучала у Юнга аналитическую психологию, она и ее муж были членами комитета, который планировал основание Психологического клуба в Цюрихе в 1916 г.

Эрнсту Ханхарту, 2 марта 1957 г.

Дорогой коллега,

Большое спасибо за ваши объяснения. С вашего разрешения, я местами сделаю аннотации в вашей рукописи.[1] Я был бы рад, если бы вы отнеслись к моему анализу характера Фрейда с благоразумием. Я сообщил вам свои взгляды sub secreto medici.[2] Поскольку мои взгляды следуют из близкого знакомства с ним, а вдобавок указывают на довольно деликатное прошлое известных персон, я бы предпочел, чтобы к этому вопросу отнеслись с благоразумием. Люди все равно считают, что мое критическое отношение к Фрейду было результатом чисто личной враждебности с моей стороны. Вместо того, чтобы использовать Фрейда и Адлера как парадигмы, можно использовать Ницше и Вагнера как представляющих дионисийский и аполлонический принципы, или же описания Джордана.[3] Следует также отметить, что моя характеристика Адлера и Фрейда как, соответственно, интроверта и экстраверта не относится к ним лично, а только к их внешнему поведению. Вопрос о настоящем личностном типе остается открытым. Я мало знаю об Адлере, и потому мало могу сказать о его настоящей личности. Фрейда, с другой стороны, знаю очень хорошо. Он, без сомнения, невротик. Как я сказал раньше, мне по опыту известно, что в невротических случаях часто невероятно трудно определить настоящий тип, потому что сначала и долгое время впоследствии вы не знаете, что наблюдаете, сознательное или бессознательное поведение. Мышление Фрейда было определенно экстравертного характера, т.е. удовольствие и неудовольствие в объекте. Характер Адлера, напротив, был интровертным в той мере, в какой он придавал первостепенную важность силе эго.

Что касается вашего основного вопроса, проблемы мелких, но определяющих случайных событий, вероятно, я могу указать, что не только никогда не отрицал их, но даже сделал их предметом специального исследования (мое эссе Интерпретация природы и психики, которое я выпустил вместе с В. Паули). Адлер, кстати, однажды ввел для таких явлений обозначение “iunctum”.[4] Как значимые совпадения, они представляют для нас довольно особую проблему «акаузального упорядочивания» — если вы позволите такой парадокс.

Что касается склонности к самонаказанию,[5] то ее ради научной точности следует разоблачить от ее эготического характера. Поскольку она действует бессознательно, участие эго доказать нельзя. Скорее, имеют место объективные процессы, не выбранные эго, которые в свете односторонности эго имеют комплементарный или компенсаторный характер. Термин «самонаказание» потому сбивает с толку при близком рассмотрении, поскольку он налагает на эго намерение, которого в реальности не существует. А то, что существует, похоже, является объективным психическим фоном, бессознательным, которое предшествует сознанию и существует независимо наряду с ним. С приветствиями коллеге,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. “Konstitution und Psychotherapie”.

2. Это письмо также было выставлено на аукционе по другому случаю (см. Ханхарт, 18 фев. 57 г., прим. 2).

3. Psychological Types, CW 6, chs. III-IV.

4. От лат. “iunctus”, соединенные вместе. См. The Freud/Jung Letters (1974), 333J, n. 3.

5. Х. упоминал некоторые события в его жизни, которые пытался объяснить как самонаказание.

Аниэле Яффе, 18 марта 1957 г.

Дорогая Аниэла,

…

Здесь погода тоже неописуемо прекрасна, и это действеннее всего отвлекало меня от написания писем, но вместо этого я закончил покраску потолка в Боллингене, работал над своей надписью и, не в последнюю очередь, укрепил ручеек, чтобы предотвратить утечки, готовил хорошие ужины, а также нашел и купил прекрасное вино. Все это успокаивало меня и исцеляло от разных неприятностей. Но я не буду говорить об этом. Хвала небесам, я представления не имею, насколько велик беспорядок или порядок в моей переписке. В моей памяти самые поразительные дыры, так что я часто ловлю себя на том, что забываю не только то, что делал, но особенно то, чего не делал. Потому со вздохом облегчения я узнаю из твоего письма, что, благодаря хорошей погоде и необходимому отдыху, ты постепенно восстанавливаешься и придерживаешься перспективы вернуться в Кюснахт.

Я только вернулся из безвременности Боллингена и нашел твое письмо и очень интересную статью Новаки.[1] Она очень значима. Но мне нужно хорошо ее обдумать.

Теперь я должен остановиться и попрощаться до пятницы (надеюсь).

Продолжай наслаждаться весной в Тичино: здесь погода изменилась. С сердечными приветствиями и наилучшими пожеланиями,

Твой К.Г.

□ (Письмо написано от руки.)

1. См. следующее письмо, прим. 1.

Вернеру Новаки, 22 марта 1957 г.

Дорогой профессор Новаки,

Не хочу упускать возможности поблагодарить вас за чуткость, с которой вы прислали мне интересную статью.[1] Ваши идеи возвращают, хотя в современной форме, к знакомому миру Тимея Платона, который был неприкосновенным авторитетом для современной науки – и заслуженно! Наши современные попытки единого взгляда, важный вклад в который делает ваша статья, действительно ведут к вопросу о космическом демиурге и психическом аспекте целых чисел.

Из того факта, что материя обладает преимущественно количественным аспектом, и в то же время качественным, хотя он кажется вторичным, вы делаете значимое заключение, которое я от всего сердца приветствую, что, кроме очевидной качественной природы, психика обладает пока скрытым количественным аспектом. Материя и психика, таким образом, крайние точки полярностей. До сих пор во многом неисследованная область между ними образует terra incognita будущих исследований. Здесь раскрывается громадная проблема, к которой вы подошли с физической стороны.

Мне кажется, что пока я исчерпал свой психологический боезапас. Я застрял, с одной стороны, в акаузальности (или «синхронистичности») некоторых явлений бессознательного происхождения и, с другой стороны, в качественных значениях чисел, так как здесь ступаю на территорию, по которой не могу продвигаться без помощи и понимания других дисциплин. В этом отношении ваша статья необычно ценная и вдохновляющая. Я особенно благодарен вам за оценку трансцендентального «упорядочивателя».

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ (Письмо написано от руки.) Профессор минералогии, университет Берна.

1. “Die Idee einer Struktur der Wirklichkeit”, Mitteilungen der Naturforschenden Gesellschaft in Bern, XIV (1957). В этой работе Н. интерпретирует элементы симметрии в кристаллах как духовные сущности, оказывающие формирующее воздействие. Он называет их «изначальными образами» и считает «непредставимыми формальными факторами, которые упорядочивают слои кристалла как исходного материала значимым образом, подчиняющимся закону» (см. Jaffe, The Myth of Meaning, pp. 29f). Он приходит к заключению, что «области материи и психики неразделимо и безусловно взаимосвязаны», и проводит параллель между элементами симметрии и архетипами.

Ойгену Бёлеру, 25 марта 1957 г.

Дорогой профессор Бёлер,

Хочу поблагодарить за присланное эссе “Der Unternehmer in seiner personlichen und statspolitischen Verantwortung”.[1] Я нашел его особенно приятным, потому что оно служит близкой параллелью эссе, которое я отправил вам,[2] хотя глубоко оригинальным образом, который показывает, как хорошо вы усвоили и переварили психологический взгляд на вещи. Я был особенно впечатлен благородным духом, сияющим повсюду, который, без сомнения, был бы очень странным в остальной литературе. Как вы, вероятно, к своему отвращению обнаружили, настоящее время удовлетворяется интеллектуальными решениями, или, по крайней мере, пытается овладеть всем силой рассудка без малейшего учета человека, как он есть, не говоря уже о целом человеке.

Мой секретарь прочитала ваше эссе с большим интересом и отчаянно просит копию. Я бы хотел страстно поддержать это желание, если, конечно, у вас еще остались оттиски. Поскольку мой секретарь – это что-то вроде расчетной палаты для психологических идей, дар пойдет не в пустую и не упадет на каменистую почву.

Я беру на себя смелость отправить вам с этой же почтой рукопись, которую получил от аспиранта в Мюнхенском университете, посвященную психологическому аспекту денег. Не хочу выносить мнение, не услышав профессиональный отклик. Буду очень благодарен, если вы уделите ей внимание. Простите это нападение на ваше ценное время, но я думаю, что у вас есть сотрудники, которые могли бы облегчить эту задачу.

Вы можете посетить меня в субботу 30-го, вечером, как обычно? Я планирую отправиться в Боллинген в понедельник после недели, переполненной работы. С наилучшими пожеланиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. Industrielle Organisation (Zurich), I (1957).

2. “The Undiscovered Self”, CW 10.

Г. Дж. Баррету, 26 марта 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой мистер Баррет,

Большое спасибо за интересное письмо.[1] Вероятность весьма впечатляющего параллелизма между людьми значительна ввиду того, что вероятность расхождений и различий довольно ограничена благодаря тому факту, что мы принадлежим к виду Homo sapiens и подразделению белого человека. Кроме невероятного сходства или подобия различия там малы, что для полного чужака они почти исчезают. Так что, взглянув на толпу китайцев впервые, вы сочтете их одинаковыми, а индивидуальные отличия выведете только после тщательного исследования. Если кто-то родился в тот же день или даже в тот же час, он как гроздь на той же плети, что созревает в то же время. Все грозди с одного места дают примерно одинаковое вино. Это истина, подтверждающаяся психологией и опытом с незапамятных времен. Так что вполне возможно, что у вас множество общего с мистером Перси, который родился в тот день, что и вы. Критически пройдя по своему списку, вы обнаружите много общего не только с мистером Перси, но и с любым количеством других индивидуумов (например, буддистское направление). Есть много публикаций в New Republic, также много студентов в Гарварде и так далее.

Я совсем не считаю это случаем Doppelgänger, который был бы для меня необъяснимым явлением, а в лучшем случае только необычным синхронистичным фактом. Я не настолько тугоумный, чтобы упустить любопытный факт множества совпадений, и особенно замечательный факт проглатывания косточки,[2] но я полагаю, что в то же время родилось множество людей с равно примечательным биографическим сходством с вами. Я помню, что читал о случае мужчины, который родился недалеко от Букингемского дворца в тот же день и час, что и Эдвард VII. Его жизнь была нелепой и близкой карикатурой на жизнь короля.

Не хочу вас оскорбить, но стоит обратить внимание на астрологию, которая занималась такими явлениями около 5000 лет. Не знаю, знакомы ли вы с небольшой книгой, которую я опубликовал вместе с физиком профессором В. Паули: Природа и психика, где я сделал попытку разобраться с этими явлениями. Боюсь, она не совсем проста, но есть некоторые физики, которые ее понимают.

В швейцарском журнале недавно появилась статья об интересном случае совпадения: мужчина отмечал свой день рождения, и жена подарила ему новую трубку. Он пошел прогуляться и присел на скамейку под деревом. Пришел другой пожилой мужчина и сел рядом, закурив такую же трубку. Мистер А. обратил внимание мистера Б. на тот факт, что они курят одинаковые трубки, на что мистер Б. сказал ему, что празднует день рождения в тот же день и получил трубку в подарок от жены. Они представились друг другу, и оказалось, что у них одинаковые имена – Фриц. – Остальное неведомо! У мистера А. было чувство, что тут действовал высший ум. Было бы крайне желательно побольше узнать о психологии обоих и найти возможную причину для этого совпадения.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. Б. сообщал о множестве замечательных совпадений между его жизнью и жизнью американского писателя Уильяма Александра Перси (1885-1942), автобиографию которого, Lanterns on the Levee (1941), он прочитал. Оба были рождены в один день. Он спрашивал у Юнга, можно ли считать это случаем Doppelgänger или «двойника».

2. И он, и Перси проглотили косточку от фрукта в возрасте 13 лет и были уверены, что умрут от аппендицита.

Роберту Дитериху, 27 марта 1957 г.

Дорогой герр Дитерих,

Если человек что-то знает или думает, что знает, он может и будет говорить о своем знании, вне зависимости от того, обесценивается ли тем самым объект этого знания.

Компенсаторные содержания поднимаются из бессознательного именно потому что обладают целительной силой[1] и необходимы для сознания.

Нет причины, по которой целые числа обладают определенными значениями или качествами, и нет причины, почему слоны или люди должны существовать. Эти упорядоченности просто даны как факты, как кристаллические системы или неоднородности в физике, как и все творение дано «как есть».

Ваше замечание, что «реальные открытия в области знания становятся все более редкими», поражает меня. У меня такое впечатление, что их все больше, и они становятся все сложнее.

Откуда берутся определяющие факторы всего сущего – это вопрос, на который нет ответа, и перед ним я останавливаюсь, не притворяясь, что знаю лучше, с чувством священного благоговения. Здесь эпистемология ставит нам абсолютный предел. С наилучшими пожеланиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. Д. спрашивал, не лишает ли осознание глубинных содержаний психики их целительной силы.

Уолтеру Кимбелу, 28 марта 1957 г.

Дорогой коллега,

Был очень рад слышать, что вы следите за развитием психиатрии с таким интересом и вниманием. Однако, я вижу, что вас сбили с толку сообщения в газетах.[1] К сожалению, во-первых, эти сообщения были выпущены в свет не мной, а человеком или людьми, мне неизвестными, а во-вторых, они не только ошибочны, но частью попросту неправдивы. Факты, лежащие в основе этих слухов таковы: профессор Манфред Блейлер просил меня записать мой опыт в области шизофрении в виде работы для грядущего Международного конгресса по психиатрии в Цюрихе.[2] Я так и сделал, насколько это возможно в формате статьи, ограничившись только сутью. В ней я упомянул только мимоходом степень, в которой гипотеза о токсине кажется мне вероятной. Вероятность существования токсина уже витала в воздухе 50 лет назад, как вы расписали так подробно. Я хорошо помню реакцию на яд кобры,[3] которая часто обсуждалась в клинике Блейлера. Не могу утверждать свой авторитет в этой области. Вопрос о самом токсине интересовал меня гораздо меньше, чем его связь с психогенезом шизофрении. Вы найдете все это в мультиграфированной копии, которую я отправляю вам с этой же почтой.

Не могу сожалеть, что ложный слух заставил вас написать это длинное и потребовавшее усилий письмо, потому что оно возродило много старых воспоминаний того плодотворного времени, а также о нашем приятном сотрудничестве.[4] Как много дел шли хорошо, пока политическое безумие не прервало непрерывность смысла.

С сердечной благодарностью и наилучшими пожеланиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ См. Кимбел, 2 мар. 34 г.

1. К. цитировал статью Герхарда Мауца в немецком еженедельнике Die Welt от 8 мар. 1957 г., в которой утверждалось, что Юнг будет выступать с работой о «Биохимии или психологии».

2. См. Блейлер, 23 мар. 55 г., прим. 1. В своей работе “Schizophrenia” (CW 3) Юнг упоминает возможность токсичного элемента (pars. 570, 583), теорию, которую он выдвинул пятьдесят лет назад в “The Psychology of Dementia Praecox”, CW 3, pars. 75f., 142, 195f.

3. В ответе на исследования редактора профессор Манфред Блейлер любезно предоставил следующую информацию. Его письмо (27 апр. 71 г.) воспроизведено полностью, поскольку представляет исторический и тематический интерес:

«Я хорошо помню, на что профессор Юнг ссылался в процитированном вами отрывке из его письма: мы в Бургхольцли слышали, что острые психозы случаются после укусов змей. Потому Юнг поднял вопрос, может ли его предполагаемый токсин шизофрении быть тождественным или схожим с ядом змеи.

Вопрос этот со временем разрешился в негативном смысле. Прежде всего, было показано, что по своей симптоматологии психозы после укусов змей – это не шизофрении, а, как многие другие психозы, имеют острый экзогенный тип реакции. В 1933 или 1934 г. яд кобры был экспериментально введен в медицину как лекарство против неврита, ревматизма и других болезней. (Безуспешно.) Вспоминая догадки Юнга, я часто использовал его в лечении ревматизма и неврита среди психически здоровых пациентов, равно как и среди шизофреников. И психически здоровые, и шизофреники реагировали совершенно одинаково.

Вопрос Юнга о яде кобры – это точный аналог современного вопроса, воспроизводит ли отравление ЛСД и мескалином модель шизофрении. Не воспроизводит».

4. К. был почетным секретарем Международного общего медицинского общества по психотерапии и управляющим редактором его органа, Zentralblatt für Psychotherepie und ihre Grenzgebiete между 1926 и 1935 гг.

Трауготту Эглоффу, 3 апреля 1957 г.

Дорогой герр Эглофф,

Большое спасибо за ваши любезные письма, которые доставили мне удовольствие. Было бы действительно желательно, если бы мои идеи могли быть выражены в простой форме, которую сможет понять каждый. В беседе с некоторыми людьми я могу делать это довольно легко, но это зависит от человека. Поскольку мой язык – это отражение моего мышления и чувства, я не могу, столкнувшись с широкой публикой, выразить себя иначе, чем я есть, а я человек крайне непростой. Я бы не смог опубликовать то, что обнаружил, без высоко дифференцированного языка, который бесконечно оттачивал для этой цели, так что, когда пытаюсь выразить свои идеи, не могу больше говорить иначе, если только, как сказано выше, не с отдельным индивидуумом, с которым можно войти в сочувственные отношения. С широкой публикой это возможно только в определенной степени, а потом я всегда возвращаюсь к своей обобщающей и сильно дифференцированной концептуальной терминологии, которая является средой, через которую и в которую я перевожу свои мысли. Всякий, кто захочет сделать то же, что вы предложили, сам должен быть на том же уровне и в той же среде, что и широкая публика.

Вы сами в прекрасном положении для этого, ведь из писем, которые вы писали, у меня никогда не складывалось впечатление, что язык вызывает у вас какие-то трудности. Конечно, я знаю, что ваш язык не появился бы таким, как он есть, не вызвав у вас прежде великих трудностей. Но, как говорит Гораций в своей Ars Poetica, лучший стих – это тот, что не дает вам осознать трудности его составления, и то же верно в отношении ваших сочинений, которые я видел, а именно, писем. Вы выражаетесь очень ясно и просто, и я верю, когда вы говорите, что можете добиться внимания и понимания от ближних. Я хорошо знаю, что не смог бы сделать этого сам, и человек, для этого нужный, может быть только среди таких людей, как вы. Так почему, спрашиваю я вас, не взять бы вам перо и не донести до многих то, что я своим запутанным языком могу донести только до немногих? Для меня и людей, как я, мой язык прост и понятен, но все это люди, у которых есть те же необходимые сложные исходные посылки. С такими читателями я могу позволить себе роскошь описывать вещи с помощью одних только указаний и аллюзий, которые для других читателей неизбежно останутся неясными по той простой причине, что они о таком никогда не слышали. Я вижу это даже среди своих коллег-медиков, для которых философские, исторические, религиозные и другие аллюзии все равно что китайский. Для этого нужны люди вроде вас, которые внутренне охвачены идеей и испытали на себе ее ценность, только они могут найти форму выражения, которую может понять каждый. Потому я со всей серьезностью предлагаю вам сделать по крайней мере осторожную попытку описать важнейшие черты моей психологии. Я убежден, что это в ваших силах. С наилучшими пожеланиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Цюрих.

Эдит Шрёдер, апрель (?) 1957 г.

Дорогая коллега,

Отвечая на ваше письмо от 26 числа этого месяца, должен заметить, что много важного можно сказать о предложенной вами теме «Значение еврейского происхождения Фрейда для зарождения, содержания и принятия психоанализа», если только работать с проблемой на крайне высоком уровне. Расистские теории и подобные будут крайне неудовлетворительным основанием, не говоря даже о тщетности таких спекуляций. Для настоящего понимания еврейского компонента в мировоззрении Фрейда необходимо глубокое знание специфически еврейских исходных посылок в отношении истории, культуры и религии. Поскольку Фрейд требует крайне серьезного рассмотрения на всех этих уровнях, нужно будет глубоко погрузиться в историю еврейского ума. Это выведет нас по ту сторону еврейской ортодоксии в сокрытые старания хасидизма (например, секты Саббатая Цви[1]), а потом в лабиринты Каббалы, которая до сих пор остается неисследованной психологически. Средиземноморский человек, к которым также относятся евреи, не полностью характеризуется и оформляется христианством и Каббалой, он до сих пор несет в себе живое наследие язычества, которое не было растоптано христианской Реформацией.

У меня была привилегия знать Фрейда лично и осознать, что нужно учесть все эти факты, чтобы получить настоящее понимание психоанализа в его фрейдистской форме.

Не знаю, насколько вы знакомы со всеми этими источниками, но могу уверить вам, что сам я могу справиться с такой задачей только в сотрудничестве с еврейским исследователем, поскольку сам я, к сожалению, не знаю еврейского языка.

В свете той забрызганной кровью тени, что висит над так называемым «арийским пониманием еврея», всякая оценка, которая опустится ниже уровня этих, как вам может показаться, напыщенных условий, будет не более, чем прискорбным непониманием, особенно на немецкой почве.

Несмотря на вопиюще неправильную оценку, которую я получил от Фрейда, я не могу не признать, даже в тисках своего негодования, его значение как культурного критика и психологического первопроходца. Подлинная оценка достижения Фрейда заведет нас далеко в темные области ума, которые касаются не только еврея, но и европейского человека в целом, и которые пытался осветить своими сочинениями. Без «психоанализа» Фрейда у меня не было бы к ним ключа.

Мне жаль, что я не могу предложить вам ничего, кроме трудностей, но поверхностность будет хуже молчания. С приветствиями коллеге,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ M.D., Университетская поликлиника, Вюрцбург.

1. Саббатай Цви или Цеви (1625-1676) из Анатолии, утверждал, что он Мессия, но позже был вынужден обратиться в ислам. Тем не менее, секта саббатианцев некоторые время играла значительную роль в развитии еврейского мистицизма. См. Gershom Sholem, Sabbatai Sevi, The Mystical Messiah (tr. 1973).

Ойгену Бёлеру, 12 мая 1957 г.

Дорогой профессор Бёлер,

Я только закончил чтение вашего эссе “Ethik und Wirtschaft”[1] и спешу сказать вам, насколько впечатлен. Прежде всего это тепло – чтобы не сказать «огонь» — вашей этической преданности и реформаторский пыл, который воспламеняет и тянет за собой. Ваши прекрасные формулировки зажгли для меня множество маяков в отношении, например, общего рынка и социальной этики в целом. Благодаря вашему эссе, последнее, которое до сих пор вело довольно размытое существование в моей голове, приняло почти осязаемую форму. Вообще вы проводите надо мной крайне благотворную психотерапию особого рода, предоставляя мне ценный опыт, которую можно назвать только «значимым сотрудничеством», работой вместе в духе и деле. Моя зачастую болезненная изоляция во времени тем самым приходит к концу, и я начинаю чувствовать, к какой области социального космоса принадлежу.

За это я вам искренне благодарен. Желаю вашему эссе всяческого успеха и надеюсь, что оно получит широкое чтение. С сердечными приветствиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ (Письмо написано от руки.)

1. Industrielle Organisation, IV (1957). (= «Этика и экономика»)

Анониму, 20 мая 1957 г.

Дорогой сэр,

Пожалуйста, простите мне задержку с ответом. Я очень занятой человек. Большое спасибо, что прислали мне свои рисунки. Это одна из тех художественных серий, которые я всегда тщательно исследую в тех случаях, когда бессознательная фантазия получила свободное выражение. Когда вы осознанно начали работать над архитектурными проблемами, то констеллировалась реакция бессознательного, что всегда характерно в таких случаях. Всякий раз, когда вы в некоторой степени поворачиваетесь к бессознательному, оно редко или никогда не отвечает так, как можно было бы ожидать; словно отвечает сама природа. Ее ответ не обязательно обращен к той части реальности, которую вы имеете в виду, это реакция на всего человека, выводящая на свет то, что должен знать весь человек, иными словами, она компенсирует то понимание, которого недостает сознанию. Поскольку природа связана со человеком в целом, её ответ также затрагивает целое; сообщается нечто фундаментально важное. Но такой ответ столь личностен и так часто бьет по самому слабому месту, что никто, кроме как во время аналитического лечения, не может взять на себя это комментировать. Так что на этих основаниях я не буду погружаться в природу этой реакции. Я должен предоставить дальнейшее изучение бессознательного заявления вашему собственному суждению и размышлению. С глубочайшим почтением и благодарностью,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Швейцария (переведено Хильдегардой Нагель).

Миссис К., 21 мая 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогая миссис К.,

Жаль слышать, что вам так трудно с X. Очевидно, вы еще не в том состоянии простоты, чтобы принять полезные намерения тех, кто знает меньше, чем вы. Чем больше вы знаете, тем больше вырастаете из числа детей, нуждающихся в родителях. Мне кажется, в этом так называемом взаимонепонимании с X. Есть что-то судьбоносное. (…) Такие вещи обычно случаются, когда пришло время оставить инфантильный путь и научиться взрослому пути, когда человек создает тех людей и те отношения, в которых действительно нуждается. Уверен, что среди ваших [друзей] есть те, с кем можно поговорить и объясниться. У человека нет авторитета, если он не может им рискнуть, и вы будете изумлены, как могут быть полезны люди, которых мы считаем низкими. Даже у Папы есть отец-исповедник, простой священник, совсем не один из кардиналов. Если вы совсем одна, то потому что изолируете себя; если вы достаточно скромны, то никогда не будете одинока. Никто не изолирует нас больше, чем власть и престиж. Попытайтесь спуститься и быть скромной, и не будете больше одна! Я легко сумел бы стать чудесно одиноким, потому что у меня никогда не было возможности иметь превосходного отца-исповедника. Не способный получить необходимую помощь свыше, я должен получить ее снизу, а что смог сделать я, вы тоже сможете. Постарайтесь не поддаться искушению получить помощь от меня; гораздо полезнее косвенно получить ее от себя, от тех, кто изначально получил ее от себя. С наилучшими пожеланиями,

Ваш, К.Г. Юнг

□ Англия.

М. Эстер Хардинг, 30 мая 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогая доктор Хардинг,

Ваше письмо – это напоминание, что я не писал вам, как должен был, о вашей книге[1] и не благодарил expressis verbis [в прямой форме – лат.] за ваше любезное посвящение. По крайней мере 90% наших грехов – это упущения, и я не исключение! На самом деле, я начал читать вашу книгу в декабре, но меня одолела самая разная работа и сбила с пути. Более глубока причина в том, что тогда я был занят английским переводом моей работы «Настоящее и будущее». Она уже появилась этой весной на немецком (Gegenwart und Zukunft), и я отправлю вам копию. Английская версия еще не вышла. Часть ее должна появиться в Atlantic Monthly[2], а целая работа после.

Проблема в том, что я должен читать так много рукописей или оттисков моих учеников, что просто не могу больше все успевать. Груз 82 лет довольно заметен. Завершив работу над написанием статьи, которую от меня ждали, я тешил себя тщетной надеждой, что после того, как я утолил мир людей своей работой, бессознательное избавит меня, как оно делало почти три года, от новых идей. На самом деле, ничего нового внутри не случилось, как оно часто случалось раньше, но кто-то поднял железный занавес, захлопнувшийся над моей головой снаружи, и просочился вопрос: а что вы думаете о летающих тарелках?[3] – Вот что увлекло меня за собой, как только я закончил другую работу, и снова уже и так пугающая кипа неотвеченных писем и непрочитанных рукописей росла все выше. С тех пор я постоянно был занят этим новым поручением. Оно крайне рискованное и уже завело меня дальше, чем я ожидал. Но, пожалуйста, держите эти новости в тайне. Иначе люди начнут строить забавные выдумки о моей старости.

Не знаю, почему эти непопулярные вещи так необычайно привлекают меня. Теперь я надеюсь, что, закончив с этой новой задачей, я снова смогу посвятить все мое свободное время вашей книге. Пока не заметно ничего, что могло бы меня выманить из этого тихого и дружелюбного занятия.

Я довольно мало слышал о некотором пробуждении в теологических кругах в США. Нельзя того же сказать о здешних теологах. Они больше предпочитают экзистенциалистскую философию, потому что она весьма нова и совершенно безвредна. (…) Наше христианство с его концепцией Summum Bonum совершенно забыло, что один из основных аспектов настоящей религии – это страх. Никакая благотворительность не может убрать священный страх. Она даже не справилась с водородной бомбой!

Пожалуйста, простите мое невнимание. Преимущество старости в том, что тебя терпят.

Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания Элеанор Бертин, а также мою благодарность за ее книгу.[4] Мои наилучшие пожелания вам обоим,

Сердечно ваш, К.Г. Юнг

1. Journey into Self (1956).

2. Раздел “The Undiscovered Self” появился под названием “God, the Devil, and the Human Soul” в The Atlantic Monthly (Boston), CC:5 (Nov. 1957).

3. Работа Ein moderner Mythus: Von Dingen, die am Himmel gesehen warden была опубликована в 1958 г. Английский перевод, Flying Saucers: A Modern Myth of Things Seen in the Skies, появился в 1959 г.; теперь в CW 10.

4. Human Relationships (New York, 1958) с предисловием Юнга, которое теперь в CW 18, pars. 1259ff. Юнг получил копию немецкого оригинала, Menschliche Beziehungen: Eine psychologische Studie (Zurich, 1957).

Густаву Шмальцу, 30 мая 1957 г.

Дорогой Шмальц,

Я очень хорошо понимаю ваше желание,[1] но сразу должен сказать, что оно не согласуется с моим положением. Мне скоро 82, и я чувствую не только груз лет и усталость, которую он приносит, но и, даже сильнее, необходимость жить в гармонии с внутренними требованиями моей старости. Уединение для меня – это источник исцеления, который делает жизнь стоящей того, чтобы ее жить. Разговор для меня зачастую мучение, и мне нужно много дней безмолвия, чтобы восстановиться от тщеты слов. Я получил свой приказ на марш и оглядываюсь назад, только если делать больше нечего. Это путешествие само по себе великое приключение, но не такое, о котором можно говорить пространно. То, что кажется вам несколькими днями духовного единения, будет невыносимо для меня с любым человеком, даже с ближайшими друзьями. Отдых – это безмолвие! Это осознание становится все яснее по мере того, как необходимость общаться убывает.

Естественно, я буду рад увидеть вас как-нибудь после обеда часа на два, желательно в Кюснахте, моей двери в мир. Около 5 августа подойдет мне лучше всего, так как тогда я буду дома в любом случае. Остаюсь с наилучшими пожеланиями,

Всегда ваш, Юнг

□ См. Шмальц, 9 апр. 32 г.

1. Ш., старый знакомый Юнга, спрашивал, можно ли провести с ним несколько дней в Боллингене для обмена идеями.

Эриху Нойманну, 3 июня 1957 г.

Дорогой Нойманн,

Я был очень рад снова получить от вас письмо и узнать, что вы прочитали мою брошюру.[1] Похоже, она получила тут успех, ведь готовится уже второе издание.

В целом, мы полностью согласны о так называемой «Новой Этике»[2], но я бы выразил эту сложную проблему в несколько иных терминах. Потому что на самом деле вопрос не в «новой» этике. Зло было и остается тем, что, как вы знаете, делать не нужно. Но, к сожалению, человек переоценивает себя в этом отношении: он думает, что волен выбирать между злом и добром. Он может воображать, что способен на это, но в действительности, учитывая мощь этих противоположностей, он слишком мал и немощен, чтобы выбирать одно или другое добровольно и при любых обстоятельствах. Скорее, по причинам, превосходящим его волю, он делает или не делает добро, которое хотел бы сделать, точно так же, как зло приходит к нему как неудача.

Этика – это то, что делает для него невозможным нарочно делать зло и подталкивает, часто со скудным успехом, делать добро. Так сказать, он может делать добро, но не способен избежать зла, даже хотя этика заставляет испытать силу воли в этом отношении. В действительности, он жертва этих сил. Он вынужден признать, что ни при каких обстоятельствах не может полностью избежать зла, как и, с другой стороны, может тешить себя надеждой совершить добро. Поскольку зло неизбежно, он никогда не может полностью избежать греха, и это факт, который нужно признать. Он порождает не новую этику, а иное этическое размышление, например, вопрос: как мне относиться к тому факту, что избежать греха невозможно? Наставление, предложенное логией Христа «Если ты знаешь, что делаешь…»[3] указывает путь к этическому разрешению проблемы: я знаю, что не хочу делать зла, но все равно делаю его, не по собственному выбору, а потому что оно пересиливает меня. Как человек я слаб и заблуждаюсь, так что зло меня одолевает. Я знаю, что делаю его и знаю, что сделал, знаю, что всю жизнь буду мучиться от этого противоречия. Я буду избегать зла, когда смогу, но постоянно буду попадать в эту яму. Но буду пытаться жить так, словно все иначе; буду стараться изо всех сил, как управитель неверный[4], который предоставил заведомо неправильные сведения. Я буду делать это не для того, чтобы обмануть себя, не говоря уже о Господе, но для того, чтобы не оскорбить публично слабость моих братьев и сохранить свою моральную установку и некоторое подобие человеческого достоинства. Таким образом, я как человек, которому дьявольски страшно в опасной ситуации, который хотел бы бежать, что есть сил, если бы не пришлось собраться ради других, притворяясь отважным в своих и чужих глазах, чтобы спасти положение. Я не сделал свою панику нереальной, но избавился от нее, скрывшись за маской отваги. Это акт высочайшего лицемерия, еще один грех, без которого нам конец. Это не новая этика, а просто измененная, освобожденная от иллюзий, но та же, что всегда была.

Этими утонченными рассуждениями можно поделиться с Зевсом, но не с быком.[5] Они такие утонченные, поскольку предполагают весьма особые условия. Они верны только для того, кто осознает свою тень, но для всякого, кто считает ее мимолетным неудобством или, без всяких колебаний и моральной ответственности, отделывается от нее как неважной, они создают опасные возможности для искажения моральных суждений, характерных для людей с моральными дефектами, страдающих, таким образом, от интеллектуальной инфляции. Многие конфликты можно облегчить, прикрыв моральное око или отбросив один-другой пункт, но следует знать, что за это придется платить, ведь «нет на земле проступка без отмщенья».[6]

Сейчас я занят работой над иной темой, но обсуждение вынудило меня упомянуть этическую проблему. Я не мог не отвергнуть выражение «новая этика», хотя не называл имен.[7] Это еще один из тех грехов, своего рода вероломство, нисходящее, подобно року, в тот момент, когда я вынужден защищать несравненно более высокие аспекты нашей психологии от жестокостей вульгарного понимания к общей выгоде. В данном случае вся трудность заключается в скользкости языка. Потому приходится разбрасывать песок, и иногда он случайно попадает в глаза читателя.

Я с нетерпением ожидаю расширения вашего Происхождения на детскую психологию.[8] Там можно найти множество иллюстративного материала.

Я очень не уверен относительно вопроса о пессимизме и оптимизме[9] и предоставляю решение судьбе. Единственный, кто может разрешить эту дилемму – Бог – пока воздержался от ответа.

Надеюсь, у вас все хорошо в этом meilleur des mondes possibles. Tout cela est bien dit, mais il faut cultiver notre jardin […лучшем из возможных миров. Все это хорошо сказано, но надо возделывать наш сад. – фр.] С наилучшими пожеланиями,

Всегда искренне ваш, К.Г. Юнг

1. “The Undiscovered Self”, CW 10.

2. Depth Psychology and a New Ethic, (tr. 1969; orig. 1949). Предисловие Юнга в CW 18, pars. 1408ff. Ср. Нойманн, дек. 48 г.

3. Неканоническое высказывание Иисуса, относящееся к Лк. 6:4 в Codex Bezae Cantabrigiensis, греческой рукописи Нового Завета V в. Полный отрывок звучит так: «В тот же день он увидел человека, работавшего в субботу, и он сказал ему: «Человек! Если ты знаешь, что делаешь, ты благословен, но, если не знаешь, ты проклят как преступивший закон»». Ср. James, The Apocryphal New Testament, p. 33.

4. Лк. 16:1-13.

5. “Quod licet Jovi non licet bovi”.

6. Гете, Годы учения Вильгельма Мейстера, Книга II, гл. 13.

7. Книга, над которой работал Юнг – это «Летающие тарелки» (Flying Saucers) (ср. Хардинг, 30 мая 57 г., прим. 3), в которой этическая проблема обсуждалась в pars. 676ff. в версии CW 10; par. 676 также цитирует неканоническое высказывание и притчу о неправедном управителе. Однако, упоминания «новой этики» нет, так что стоит полагать, что Юнг позже убрал отвержение этого термина.

8. Н. некоторое время планировал расширить некоторые концепции работы Происхождение и развитие сознания на психологическое развитие ребенка. План остался незавершенным, но сохранившаяся рукопись была посмертно отредактирована вдовой, Джули Нойманн, и появилась как Das Kind (1963; tr. The Child, 1973).

9. Н. считал, что работа «Нераскрытая Самость» (“The Undiscovered Self”) может быть сочтена слишком пессимистичной, и что индивидуация как коллективный процесс будет успешной, даже если займет столетия (ср. особ. pars. 582-583).

Ральфу Винклеру, 5 июня 1957 г.

Дорогой герр Винклер,

Мне очень жаль, что вы тщетно стучали в мою дверь, и что мой секретарь, вероятно, недостаточно ясно изложила вам положение дел.[1] Я хорошо понимаю вашу нужду в людях, а также ваше желание установить контакт с людьми, которые действительно имеют что сказать. В возрасте почти 82 лет, возможно, я могу, не боясь показаться напыщенным, сказать, что за свою долгую жизнь видел много людей, а также помогал им, что мое нынешнее заключение кажется мне вполне заслуженным и на него не нужно злиться. Обязательство помогать другим теперь должно быть взято на себя иными, у кого больше сил. Это никак не связано с «бесчеловечностью» с моей стороны, скорее я обращаюсь к вашей человечности с просьбой понять мое положение.

Возможно, однажды вы поймете, что только человек, который способен без горечи быть один, привлекает других людей. Тогда ему не нужно их больше искать, они приходят сами, среди них как раз те, в ком он сам нуждается. С наилучшими пожеланиями,

Ваш, К.Г. Юнг

□ Бассерсдорф, кант. Цюрих.

1. В. появился без приглашения у двери Юнга в Кюснахте, чтобы изложить Юнгу свои личные проблемы. Поскольку Юнг его не принял, В. обвинил его в бесчеловечности и оставил адрес в надежде получить письмо.

Бернарду Лэнгу, 8 июня 1957 г.

Дорогой коллега,

Искренне благодарю вас за любезное письмо.[1] Автору всегда приятно знать, что его голос был услышан. Он не мог бы желать большего.

…

Я был бы благодарен, если бы вы снова сказали, что, по-вашему, Мартин Бубер пытался мне доказать. Я не могу разобрать слово.[2] Бубер придерживается ошибочного мнения, что метафизическое утверждение бывает либо истинным, либо ложным, и не понимает, что, как психолог и психиатр я полагаю то, что сказано и во что верят, прежде всего утверждением, которое, будучи фактом само по себе, не может утверждаться как истинное или ложное. Например, я могу изучить утверждение о том, что Христос восстал из мертвых на Пасху в теле, с психологической точки зрения, не утверждая в то же время, истинное оно или ложное. О всех метафизических утверждениях можно сказать, что их фактичность заключается в том, что они утверждаются, но ни одно из них не может быть доказано истинным или ложным. В сферу науки вроде психологии не входит подтверждение истинности или ложности метафизических утверждений. Полагать, что в силах человеческих утверждать метафизическую истину – это глубоко устаревшая точка зрения, и она стала таковой еще со времен Иммануила Канта. Это является и остается прерогативой веры. Вера, в свою очередь, психологический факт, хотя это далеко не доказательство. Все, что он говорит нам – это то, что вера существует и в ней есть психологическая необходимость. Поскольку ни одна человеческая необходимость не обходится без причины, можно так же ожидать, что необходимость в метафизических утверждения тоже основана на соответствующей причине, пусть мы даже ее не осознаем. Тем самым ничто не утверждается, ничто не отвергается, и именно этого Бубер не понимает; ведь он теолог, который наивно думает, что, если он во что-то верит, это обязательно должно быть так. Мы никогда не поймем другие философии или религии, если каждый будет думать, что его убеждения единственно верные. Потому Бубер любезно полагает, что всякий думает об одном и том же, когда он говорит «Бог». Но в реальности Бубер подразумевает Яхве, ортодоксальный христианин думает о Троице, мусульманин об Аллахе, буддист о Будде, даос о Дао и так далее. Всякий настаивает на своей точке зрения и воображает, что обладает единственной истиной; потому я советую скромность, или скорее готовность полагать, что Бог может самовыражаться на разных языках. Но это теологи самого разного рода хватают Бога за пуговицу и предписывают ему, каким он должен быть по их оценке. Это ведет к непониманию между людьми, тогда как мы сегодня отчаянно нуждаемся в обратном. Мой кажущийся скептицизм – это только признание эпистемологического барьера, о котором Бубер, похоже, не имеет даже тени представления. Когда я говорю, что Бог – это прежде всего наше представление, мои слова искажают в «ничто иное, как наше представление». В реальности есть задний план существования, о котором мы можем в лучшем случае догадываться, но не можем перенести в сферу нашего знания. Во всяком случае, серьезная наука не должна поддаваться такому высокомерию. Отношения с трансцендентным определенно необходимы для нас, но это не дает нам над ним власти. С приветствиями коллеге,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ M.D., Лангенталь, кант. Берн.

1. С выражениями глубокого восхищения «Нераскрытой Самостью».

2. Это слово “Immanentismus”. В письме с ответом на вопрос Юнга Л., не сумев точно вспомнить, что написал, изложил спор между Бубером и Юнгом так: «Является ли Бог «компонентом» человеческой психики, т.е. чем-то имманентным, или трансцендентальной тайной, как утверждает Бубер?» См. Лэнг, 14 июня 57 г., прим. 1.

Преп. Г.Л. Филпу, 11 июня 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой мистер Филп.

На вопрос о «грехе» и т.д., который вы задали,[1] мне сложно ответить, так как я не понимаю, в чем вы видите трудность в моем способе использования этих «теологических» терминов. Простите меня, но разговоры о «грехе» или «зле» могут быть довольно банальными, по крайней мере, для меня. Я говорю о них просто, чтобы каждый понял, что я имею в виду. Точно так же я упоминаю «грехопадение». Это история Адама, которую мы читаем в Бытии. Потому я подразумеваю под «грехом» проступок против нашего морального кодекса, под «злом» темного врага, вечно действующего в человеческой природе, а под «грехопадением» непослушание и уклонение изначального Человека от Божьего распоряжения. Эти термины обозначают простые и узнаваемые психологические ситуации, вечно повторяющиеся в человеческих жизнях. «Грехопадение», например, выражает обычный опыт, когда я отклоняюсь с предписанного пути с самого начала. Меня искушают и даже овладевают мной злые силы (как св. Павлом) снова и снова, а грех nolens volens смешивается с моим хлебом насущным. Вы найдете такие утверждения повсюду во всех мыслимых формах. Например, плохо или даже дурно наступить на тень вождя или переступить через спящего человека. Грешно скрести шкуру железным ножом вместо кремниевого.[2] Всякий, кто озаботился вечной проблемой πόθεν τὸ κακόν [откуда зло? – греч.], выдумал историю об изначальной неловкости. Современный человек, не лишенный трусости, объяснит ее себе, например, тем фактом, что брат его дедушки страдал от эпилепсии, и психиатр кивнет: «А я вам говорил».

Термины «грех» и «зло» ни в коем случае не «бессмысленны», и они не нуждаются в какой-то особой структуре, точно так же, как термины «хороший» и «плохой», поскольку это просто яркие выражения эмоциональной, негативной реакции в бытовом или повседневном использовании. Однако, когда речь идет о сильных аффектах, можно ожидать безошибочных следов религиозной структуры, то есть «теологической» системы связей. Но всякий, если он достаточно в ярости, может сказать «Будь оно проклято!», не осознавая особой структуры, стоящей за бытовыми привычками.

Когда я говорю о «первородном грехе», то подразумеваю называемое учением Церкви peccatum originale, грех Адама, т.е. непослушание человека, ясно заметное в повседневной жизни, его неизбежное отклонение от состояния благодати, в котором еще не было греха. Последний появляется с зарождением сознания, что предполагает «совесть», т.е. моральную осознанность и разборчивость. Случаи, в которых эта функция отсутствует, патологические (моральное безумие).

Конечно, как и всякий человек, я не способен определить, что такое зло само по себе. Нет ничего такого, что в какое-то время не может быть названо злом. Это субъективная оценка, поддерживаемая более или менее общим согласием. Отклонение от божественной силы, похоже, повсюду понимается как худший и самый первоначальный грех.

Это, надеюсь, прояснит мой подход к данному вопросу. Начало октября подойдет мне идеально.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. Письмо Ф. и этот ответ опубликованы в Philp, Jung and the Problem of Evil, pp. 210ff.

2. См. “A Psychological View of Conscience”, CW 10, par. 836.

Бернхарду Лэнгу, 14 июня 1957 г.

Дорогой коллега,

Ваше письмо меня изумило.[1] То, что Бубер обо мне знает, основано исключительно на моих сочинениях, или скорее на их частях. Он совершенно неправильно их понял, потому что не имеет представления о психологии. Психология, как я ее понимаю, это наука, а не мнение. Так что на самом деле мы имеем дело не с метафизическим утверждением, а с тем фактом, что психика делает такое утверждение. Описательная наука потому скажет: в природе психики делать такие утверждения, неважно, каково их содержание. Неважно, утверждает ли она истину или нет. Потому, когда я остаюсь в границах своей науки, установленная истина заключается в моем утверждении, что такие утверждения сделаны, но не в том, что они истинны или ложны в религиозном смысле. Более того, психология может установить, в каком отношении эти утверждения стоят с жизнью психики, и она будет различать, индивидуальные ли это мнения или коллективно верные идеи. Если взять за пример представление о Боге, оно заметно основано на архетипических посылках, по сути своей соответствующих инстинктам. Это данные и наследованные структуры, инстинктивные основы психического поведения, равно как и мышления. Эти структуры обладают естественной нуминозностью (т.е. эмоциональной ценностью) и, следовательно, определенной степенью автономии. Когда, например, случается так называемая эпифания, то это спроецированное появление этой психической структуры, т.е. образа, основанного на архетипической структуре. Благодаря автономии и нуминозности структуры, кажется, что она обладает собственной жизнью, отличной от моей. Тогда мы говорим: Бог явился. Но установить можно не то, что Бог явился, а, при более тщательном изучении, структуру архетипа. Только до этих пределов может идти наука. Она не может переступать этот порог и утверждать, что это был сам Бог. Это может делать только вера. Я не обращаюсь к этой вере. В свете своего человеческого несовершенства, я удовлетворен утверждением, что видел божественный образ, но не способен различить, был ли это сам Бог. Вне этого образа и его динамических качеств для меня совершенно невозможно разобраться в природе Бога. Так что, когда я говорю (в «Нераскрытой Самости»), что социальная и политическая независимость индивидуума гарантируется только чувством «укрепления в Боге», я имею в виду, что он предполагает отношения через этот интенсивный внутренний опыт. Никто в здравом уме не будет утверждать, что представление, которое он сформировал о вещи через свой опыт, тождественна природе этой вещи. Иначе он немедленно столкнется с фактом, что есть тысячи других мнений о том же самом, некоторые из них подобны его мнению, другие совершенно отличаются, потому что никто не может согласиться с другим человеком до такой степени, чтобы их соответствующие представления были тождественными.

Бубер совершенно упускает из вида существование индивидуальной психики. Кроме того, он полагает, что может попрать все другие представления о Боге, утверждая, что его образ Бога – это образ Бога вообще.

Я далек от отрицания возможности того, что наша психическая структура проецирует образ чего-то. Но нет никакой причины полагать, что психический образ отражает природу этого неведомого фона либо полностью, либо частью, либо вообще не отражает; мы не можем прыгать выше головы, потому что все, что мы можем утверждать – это наши собственные представления. Никто не может обойти самоограничение человеческого суждения; это часть наших человеческих ограничений в целом. Психика обладает собственной присущей ей реальностью, от которого не отделаться, веря во что-то. То, что я утверждаю – это не вера, а знание, но не о самом Боге, а о фактах психики. Очевидно, они неизвестны Буберу, хотя Платон описал всю проблему с непревзойденной ясностью в своей притче о пещере.[2]

Возвращаясь к психической структуре, которая проецирует образы или делает «метафизические утверждения», мы не знаем, на чем она покоится. Мы только знаем, что что-то тут есть. Из этого мы можем утверждать, что по ту сторону психической структуры что-то есть – основа, ousia – о которой в принципе невозможно делать какие-то утверждения, потому что это будет просто еще одна концепция.

В надежде, что я выразился с достаточной ясностью, остаюсь, с приветствиями коллеге,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. Л. просил Юнг объяснить его утверждение в “The Undiscovered Self” (par. 509), что жизнь индивидуума определяется «трансцендентным авторитетом», и что есть «неопровержимый опыт глубоко личных, взаимных отношений между человеком и потусторонним авторитетом, который действует как противовес «миру» и его «разуму». Он интересовался, можно ли примирить «потусторонний авторитет» с буберовской критикой якобы юнговской концепции «имманентного» Бога, т.е. Бога как компонента человеческой психики.

2. В 7-ой книге Республики Платон рассказывает известную притчу о пещере как иллюстрацию теории о вечных Идеях или Формах: человек сравнивается с существом, живущим в пещере, скованным по рукам и ногам. За его спиной вход в пещеру, и все, что он может видеть – это тени форм, проходящих снаружи, отбрасываемые на стену перед ним; ошибочно он принимает тени за реальные вещи.

Дж. К. Вернону, 18 июня 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой сэр,

Поскольку архетипы – это инстинктивные формы ментального поведения, можно быть уверенным, что, в той мере, в какой животные обладают «умом», их ум также следует архетипическим шаблонам и, предположительно, тем же, что действуют в человеческом уме.[1] Поскольку мы не знаем подлинного статуса архетипа в бессознательном, и только знаем его в той форме, в которой он становится осознанным, невозможно описать человеческий архетип и сравнить его с животным архетипом. Но гипотеза заключается в том, что они одинаковые. Просто потому что нет причины или, по крайней мере, мы ее не видим, почему бы это было не так. Если я говорю, что мы не знаем «конечного происхождения архетипа», то имею в виду, что мы не способны наблюдать и описать архетип в его бессознательном состоянии. Когда я говорю, что архетипы развиваются из инстинктов, то не описываю факты. Это только гипотеза, хотя и правдоподобная. Но на самом деле факты этого происхождения неизвестны в деталях, однако, мы можем проследить некоторые линии, ведущие к нашим животным предкам. Так, например, религиозный фактор, который вы упоминаете. Конечно, как вы говорите, абсурдно изолировать человеческий ум от природы в целом. Нет принципиальной разницы между психикой животного и человека. Их родство слишком очевидно.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Эксмут, Англия.

1. В. спрашивал: «Не найдем ли мы истока или, по крайней мере, развития архетипов, исследуя семейное древо, от которого прослеживаем свое физическое происхождение?»

Стивену И. Абрамсу, 20 июня 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой мистер Абрамс,

Действительно, примечателен факт, что молодой человек 18 лет планирует работать в области парапсихологии.[1] Как вы знаете, работа профессора Райна – это до сих пор уникальный подход к изучению парапсихологических явлений. Статистический метод требует экспериментальной подготовки простейшей природы: его принцип в огромном материале в кратчайшее время, поскольку только очень большие числа имеют понятную ценность. Это требует подходящих средств и множества сотрудников. Если вы сможете изобрести столь же простой вопрос и схожий метод, то сможете продолжить такие исследования. Но как раз в этом проблема. Крайне трудно найти такой вопрос. Должен сказать, что много об этом думал, но мне еще не удалось одолеть трудность. Мой подход к парапсихологии иного рода. Вместо того, чтобы задаваться вопросом общей статистической истины явлений, я попытался найти психологической подход, а именно, ответить на вопрос психологических условий, при которых парапсихологические явления происходят. Этот подход, однако, столь же сложен, поскольку требует необычайного объема психологических знаний, особенно по психологии бессознательного. Такое знание может быть обретено только практической работой в этой области. Поскольку это требует крайне сложных приготовлений, невозможно получить обычные статистические результаты, поскольку невозможно экспериментировать со сложными фактами, которые подвержены множеству случайных вариаций. Чтобы иметь дело с такими деликатными фактами, нужны некоторые гипотетические шаблоны, служащие средствами сравнения. Я называю их архетипами. Чтобы понять эту концепцию, нужно хорошее знание практической психологии, чтобы воспринимать действие этих структур. Изучив другие мои сочинения, вы получите представление о том, что нужно в этом отношении. Вы заблуждаетесь, если полагаете, что за этим стоит какая-то философия. За этим стоят факты, но ввиду недостатка психологических знаний люди их не видят. Вы должны осознать, что парапсихология – это одна из сложнейших проблем, стоявших перед человеческим умом. Даже с ядерной физикой справились лучше. Проблема с парапсихологией в том, что сама структура нашего понимания и объяснения, а именно, время, пространство и каузальность, ставятся под вопрос. Вот почему я вернулся к проблеме Гейлинкса и Лейбница,[2] чтобы найти возможный принцип связи, иной, чем каузальность. Принцип синхронистичности представляет собой важнейшую особенность нестатистического мира, в котором факты измеряются не числами, а их психологическим значением.

Я бы не сказал, что невозможно иметь дело с проблемами синхронистичности экспериментальными средствами. Метод Райна показывает обратное, но всякий шаг дальше Райна усложнит вопрос вероятности и станет соответственно громоздким. Подход со стороны психологии, с другой стороны, требует глубочайшего переворота нашего научного мышления, а именно, признания всего случайного или произвольного материала, исключаемого статистикой, т.е. именно те вещи, что отбрасывают, применяя статистический принцип. Но поскольку невероятные факты существуют – иначе не было бы статистических средств – мы остаемся на прочном основании фактов, пусть и невероятных. Я пытался дополнить очевидную недостаточность статистической истины через описание невероятных фактов и их природы, по крайней мере, в границах психологии. Вскоре я понял, что парапсихологические факты переплетены с психическими состояниями и не могут быть по-настоящему поняты без психологии. Конечно, в наши дни важнейшей проблемой остается показать, что они действительно существуют, а будущей проблемой будет то, как они существуют. Это задача психологии бессознательного.

Насколько я понимаю, есть только два подхода к парапсихологии: один экспериментальный без психологии, а другой – это психологический подход без всякой надежды на статистический метод.

В надежде, что я дал вам должную картину настоящего положения дел, остаюсь

Ваш, К.Г. Юнг

□ Чикаго, Иллинойс.

1. А. поступал в Парапсихологическую лабораторию в Университете Дьюка к Дж. Б. Райну. Он планировал заняться экспериментальным подтверждением теории Юнга о синхронистичности и просил его советов. В 1961 году он стал директором Парапсихологической лаборатории в Оксфорде.

2. Арнольд Гейлинкс (1624-1699) – фламандский философ. О проблеме Гейлинкса и Лейбница см. “Synchronicity”, par. 937, n. 58.

Бернхарду Лэнгу, июнь 1957 г.

Дорогой коллега,

Благодарю вас за дружеское письмо, которое показывает, что спор Бубер-Юнг имеет для вас серьезное значение.[1] А он таков и есть, потому что тут играет принципиальную роль порог, отделяющий две эпохи. Под этим порогом я имею в виду теорию знания, начало которой положил Кант. На этом пороге умы идут разными путями: те, кто понял Канта, и те, кто не может следовать за ним. Я не буду углубляться в Критику чистого разума, но попытаюсь прояснить вещи с иной, более человеческой точки зрения.

Давайте, например, возьмем верующего человека, разделяющего подход Бубера к вере. Он живет в том же мире, что и я, и является таким же человеком, что и я. Но, когда я выражаю сомнения в абсолютной верности его утверждения, он увещевает, что он счастливый обладатель «приемника», органа, посредством которого он может знать или настраиваться на Трансцендентное. Эта информация обязывает меня обратиться к себе и задаться вопросом, обладаю ли я таким приемником, который позволяет познать Трансцендентное, т.е. то, что превосходит сознание и по определению непознаваемо. Но не нахожу в себе ничего подобного. Я узнаю, что не способен знать бесконечное и вечное или парадоксальное; это за пределами моих сил. Я могу сказать, что знаю бесконечное и вечное; я могу даже утверждать, что переживал его; но действительно знать его невозможно, потому что человек ни бесконечное, ни вечное существо. Он может знать только часть, но не целое, не бесконечное и вечное. Так что когда верующий уверяет меня, что я не обладаю органом, которым обладает он, то уведомляет меня о моей человечности, о моих ограничениях, которых он, очевидно, не имеет. Он превосходит меня, с сожалением указывая на мой дефект или уродство. Потому я говорю о beati possidentes веры, и этим укоряю их: тем, что они возносят себя над нашим человеческим устройством и ограничениями, не признавая, что кичатся тем, что отличает их от обычных смертных. Я начинаю с признания своего незнания и неспособности знать; верующие начинают с утверждения знания и способности знать. Теперь есть только одна истина, и когда мы спрашиваем верующих, что это за истина, они дают нам множество очень разных ответов, о которых можно с уверенностью сказать только то, что каждый верующий возвещает собственную истину. Вместо того, чтобы сказать: лично мне кажется так, он говорит: это так, тем самым делая всех остальных автоматически неправыми.

По моей оценке, было бы более человечным, более честным и вообще более уместным прежде всего поинтересоваться, что думают другие люди, и выражаться менее категорично. Было бы более благопристойно делать так, чем верить субъективным мнениям и проклинать мнения других как заблуждения. Иначе неизбежным следствием явится то, что только мое субъективное мнение будет верно, только я буду обладать настоящим приемником, а все остальные калеки, которым недостает такого важного органа, как вера. Бубер не осознает тот факт, что когда он говорит «Бог», то выражает свою субъективную веру и воображает под «Богом» нечто такое, что другие люди не одобрят. Что, например, буддист сказал бы о буберовских представлениях о Боге? Мои человеческие ограничения не позволяют мне утверждать, что я знаю Бога, потому я не могу не считать все утверждения о Боге относительными, поскольку они субъективно обусловлены, и только из уважения к моим братьям, представления и верования которых настолько же оправданы, как мои. Если я психолог, я постараюсь отнестись к этим различиям серьезно и понимать их. Но ни при каких обстоятельствах я не стану полагать, что если другой человек не разделяет моего мнения, то из-за своего увечья или отсутствия органа. Как я вообще мог бы иметь общение с другим человеком, если я приближаюсь к нему с абсолютистскими требованиями верующего? Хотя я уверен в своем субъективном опыте, мне следует наложить на себя все мыслимые ограничения в его интерпретации. Я должен остеречься от отождествления со своим субъективным опытом. Я считаю все такие отождествления серьезными психологическими ошибками, указывающими на полное отсутствие критики. Для какой цели я наделен толикой разума, если не применяю его в этих решающих вопросах? Вместо того, чтобы наслаждаться фактом моего внутреннего опыта, я использую его только для того, чтобы через свою субъективную веру возвыситься над всеми теми, кто не принимает мое толкование опыта. Сам опыт не ставится под вопрос, только его абсолютизирующее толкование. Если у меня видение Христа, это далеко не доказывает, что это был Христос, как мы очень хорошо знаем из психиатрической практики. Потому я отношусь ко всем исповеданиям веры с крайними оговорками. Я в любое время готов признать внутренний опыт, но не мое метафизическое толкование, иначе я скрыто притязаю на всеобщее признание. Напротив, я должен признаться, что не могу толковать внутренний опыт в его метафизической реальности, поскольку его сущность обладает трансцендентной природой, недоступной человеческому постижению. Естественно, я готов поверить во что-то о нем, но это мой субъективный предрассудок, который я не стану навязывать другим людям и не смогу доказать, что он верен для всех. На самом деле, у нас есть все причины полагать, что это не так.

Мне жаль это говорить, но все, что человек утверждает о Боге — это пустая болтовня, потому что ни один человек не может знать Бога. Знание означает видение вещи таким образом, чтобы мы все могли ее знать, и для меня оно не значит абсолютно ничего, если им обладаю только я. Таких людей можно встретить в лечебнице для душевнобольных. Потому я считаю предположение, что вера — это знание, вводящим в полное заблуждение. На самом деле эти люди были поглощены внутренним опытом. Затем они делают толкование, которое предельно субъективно и верят в него, вместо того, чтобы держаться изначального опыта. Возьмем, например, нашего национального святого Николая из Флюэ: он видит сокрушительно ужасающее лицо, которое невольно толкует как Бога, а затем вертит его так и эдак, пока оно не обращается в образ Троицы, который до сих пор висит в церкви в Заксельне.[2] Этот образ никак не связан с первоначальным опытом, но представляет Summum Bonum и божественную любовь, которые бесконечно далеки от яхвистских ужасов Бога или «пламени гнева» Бёме. На самом деле, после такого видения Николай должен был проповедовать: «Бог ужасен». Но он поверил собственной интерпретации, а не непосредственному опыту.

Это типичное явление веры, и из него видно, как появляются такие исповедания веры. Поскольку это так называемое знание неоправданно, внутренняя неуверенность делает его фанатичным и порождает миссионерский пыл, так что через согласие множества субъективная интерпретация, сколь бы она ни была сомнительна, не может быть более потрясена. Но точность внутреннего опыта создает большую уверенность, чем интерпретация, которую мы на него наложили. Бубер не может понять, что, когда говорит: «Мой опыт — это Бог», он толкует его так, чтобы заставить всех верить его мнению, ведь он сам не уверен; столкнувшись с великой тайной ни один смертный человек не может утверждать, что ему дано надежное толкование, иначе это больше была бы не тайна. Совершенно ясно, что у таких людей больше нет тайн, как и у тех оксфордцев, которые думают, что могут позвонить Богу по телефону.

Когда вы спрашиваете меня, верующий ли я, мне приходится ответить «нет». Я предан своему внутреннему опыту и имею pistis в павловском смысле,[3] но я не претендую на веру в свое субъективное толкование, которое покажется мне крайне отвратительным, если учесть моих ближних. Я «не выношу» веру, что я или кто-то другой может обладать абсолютной истиной. Как я сказал, я считаю это неприличие психологической ошибкой, скрытой инфляцией. Если у вас есть внутренний опыт, то вам всегда угрожает отождествление с ним и заблуждение, что вы особенно одарены, или относитесь к особому роду людей, которые обладают одним органом больше, чем остальные. Я слишком хорошо знаю, как трудно для людей держаться достаточно далеко от своего внутреннего опыта, чтобы видеть разницу между аутентичным опытом и тем, что они из него сделали. Ведь если бы они постояли за свой опыт, то пришли бы к крайне весомым заключениям, которые жестоко пошатнут их толкование. Очевидно, они хотят избегнуть таких последствий, и моя критическая психология тем самым жало в их плоти. Я также могу подтвердить, что считаю все заявления веры, которые, например, на уме у Бубера, объектом психологических исследований, поскольку это субъективные человеческие утверждения о действительных переживаниях, подлинная природа которых не может быть постигнута человеком в любом случае. Эти переживания содержат подлинную тайну, но не утверждения, сделанные о них. Так что для брата Клауса осталось настоящей тайной, что же означал ужасающий облик Бога.

Кстати говоря, я бы хотел заметить, что концепция «трансцендентного» относительна. Трансцендентность – это просто то, что бессознательно для нас, и невозможно установить, навечно ли оно недоступно, или только в настоящем. В прошлом были трансцендентными многие вещи, которые теперь стали предметом науки. Это делает вас осторожным, особенно имея дело с окончательными вещами, которых человек знать не может. В конце концов, мы не можем утверждать, что вера позволяет нам обрасти божественное знание. Мы только верим, что можем стать богоподобными, но должны скромно принимать тот факт, что не можем навязать веру кому-то еще. Мы не сможем доказать, что это не невероятное предположение. Лично я уверен, что оно как раз невероятно.

Все, что я вам написал – это кантианская эпистемология, выраженная повседневным психологическим языком. Надеюсь, таким образом вы ко мне прислушаетесь.

В случае, если моя идея о толковании покажется вам непонятной, хотел бы добавить еще несколько слов. Толкование верой стремится представить пережитое содержание, например, видения, как видимое проявление трансцендентального Бытия, и неизбежно делает это в терминах традиционной системы, а потом утверждает, что это представление и есть абсолютная истина. Противоположность этому моя точка зрения, которая тоже в некотором роде толкует. Она толкует, сравнивая все традиционные утверждения и не утверждает, что воспринималось само Трансцендентное; она настаивает только на реальности факта, что опыт имел место, и что он принял именно такую форму. Я сравниваю этот опыт со всеми другими переживаниями такого рода и заключаю, что в бессознательном происходит процесс, который выражается в различных формах. Я осознаю, что этот процесс действительно идет, но не знаю, какова его природа, психическая она или идет от ангела или самого Бога. Эти вопросы следует оставить открытыми, и никакая вера не поможет нам перебраться через барьер, ведь мы не знаем и не можем знать. С приветствиями коллеге,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. Л. Спрашивал: «Считаете ли вы себя верующим, и является ли ваше утверждение «современное сознание не выносит веры» просто оправданным описательным утверждением ученого о настоящем состоянии сознания, или вы отождествляете себя лично с таким подходом?»

2. Николай из Флюэ был крещен и погребен в церкви в Заксельне, кантон Обвальден. См. Jung, “Brother Klaus” и Бланк, 2 мая 45 г., прим. 12.

3. См. “Psychology and Religion”, par. 9: «pistis, иными словами, преданность или верность, вера и уверенность в некотором опыте нуминозной природы. … Обращение Павла тому поразительный пример». А также 1 Кор. 12:9: «…иному вера тем же Духом…»

Аниэле Яффе, Боллинген, 9 июля 1957 г.

Дорогая Аниэла,

…

В отличие от меня, ты мучаешь себя этической проблемой. Я мучим ею. Это проблема, которая не может быть заключена ни в какую формулу, чтобы вертеть ею, как захочется; ведь тут мы имеем дело с живой волей Бога. Поскольку она всегда сильнее моей, я нахожу ее противостоящей мне; не я бросаюсь на нее, это она кидается на меня; я не выставляю защиты, но вынужден бороться с нею, ведь сила Бога больше моей воли. Я могу быть только ее слугой, но слугой знающим, способным на бесконечно малые изменения к лучшему или худшему. Я завишу от вердикта Бога, а не он от моего. Потому я не могу рассуждать об этике. Мне это кажется неэтичным, потому что это самоуверенность. Бог предоставляет мне факты, с которыми я должен иметь дело. Если он не отвергает их, и я не могу. Я могу только изменять их в малейшей мере.

Хороших выходных!

Твой, К.Г.Ю.

□ (Письмо написано от руки.)

Дж. Г. Томпсону, 23 июля 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой мистер Томпсон,

Если у человека видение, это не значит, что он обязательно сумасшедший. И у совершенно нормальных людей в некоторые моменты могут быть видения. Св. Павел определенно не был сумасшедшим, и его видение не было исключительным. Я знаю довольно много случаев видения Христа или слышания голоса изнутри. Будучи глубоко религиозным человеком, св. Павел был почти предназначен для таких переживаний, так как он также получил свое Евангелие через непосредственное откровение. Как показывает опыт, фигура, которую видит человек, не обязательно тождественна с тем человеком, с которым он ее отождествляет, как и картина художника не тождественна оригиналу; но очевидно, что видение Христа было важнейшим религиозным переживанием для св. Павла.

Будучи довольно старым человеком, я не способен отвечать на письма. Если у вас есть еще вопросы, важные для вашего духовного благополучия, мой секретарь ответит на них.

…

Преданный вам, К.Г. Юнг

□ Большой Кайман, Британская Вест-Индия.

Мэгги Рейхштейн, 2 августа 1957 г.

Дорогой доктор Рейхштейн,

Большое вам спасибо за те заботы, которые вы взяли на себя в связи с книгой Сумантри Харджо Ракоса о «Концепции человека в индонезийской религии как основе психотерапии»,[1] а также за предоставление такого ясного отчета о ее содержании. Ваше резюме о его замечаниях о моей психологии было крайне полезно. Они рисуют картину ограничений в его понимании.

Вы правы, полагая, что автор не многое ухватил из моей мысли. В своих представлениях он застрял в традиционном мировоззрении Востока. Он путает меня с философом, которым я определенно не являюсь. Я психолог и эмпирик, и для меня смысл жизни не лежит в ее уничтожении ради предполагаемой «возможности трансцендентного существования», которое никто не знает, как изобразить. Мы люди, а не боги. Смысл человеческого развития нужно найти в реализации этой жизни. Она достаточно богата для чудес. А не в отказе от этого мира. Как я могу исполнить смысл своей жизни, если ставлю перед собой цель «исчезновения индивидуального сознания»? Что я такое без этого индивидуального сознания? Даже то, что я назвал «самостью», действует только благодаря эго, которое слышит голос этой великой сущности.

Боюсь, я обременил вас неблагодарной задачей в работе над этой книгой. То, что вы освободились от этой ноши с таким терпением и ясностью, было огромной помощью. С наилучшими пожеланиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Цюрих.

1. Sumantri Hardjo Rakosa, “The Conception of Man in Indonesian Religion as a Basis for Psychotherapy”, диссертация в университете Лейдена, 1956 г.; на голландском.

Элен Грегори, 3 августа 1957 г.

Дорогая фрейлейн Грегори,

Я с большим интересом прочитал ваше эссе о «Психологическом знании Рильке в свете юнгианской теории».[1] Ваши аргументы и прекрасные цитаты отлично показывают, что Рильке черпал из тех глубоких источников, что и я – из коллективного бессознательного. Он как поэт или визионер, я как психолог и эмпирик.

Надеюсь, вы позволите в знак моей оценки вашей работы добавить несколько замечаний, что пришли мне в голову в процессе чтения. Я не могу избавиться от чувства, что при всех своих поэтических дарованиях и прозрениях Рильке никогда не был вполне современным. Конечно, поэты – это вневременное явление, и недостаток современности у Рильке – это признак подлинного поэтического мастерства. Часто он напоминает мне средневекового человека: наполовину трубадура, наполовину монаха. Его язык и форма, которую он придал своим образам, несет с собой что-то прозрачное, что-то вроде окон в готических соборах. Но у него нет того, что требуется для того, чтобы делать человека целостным: тело, вес, тень. Его высокий этический облик, его способность к самоотречению, а возможно, и его физическая хрупкость естественным образом вели его к целостности, но не к совершенству. Совершенство, как мне кажется, разрушило бы его.

Хотел бы я, чтобы нашелся кто-то, кто приведет в порядок все внутренние и внешние данные об этой жизни и истолкует ее с необходимым психологическим пониманием. Это определенно стоило бы сделать.

Снова благодарю вас за эссе и желаю наилучшего,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Марквартштайн, Бавария.

1. Эссе не было опубликовано.

Бетти Гровер Эйснер, 12 августа 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогая миссис Эйснер,

Большое спасибо за любезное письмо.[1] Эксперименты в области мескалина и сходных наркотиков определенно крайне интересны, поскольку такие наркотики обнажают уровень бессознательного, который иначе доступен только при особых психических условиях. Действительно, вы получаете определенные восприятия и переживания вещей, которые появляются либо в мистических состояниях, либо в анализе бессознательных явлений, как у первобытных людей в их оргиастических или опьяненных состояниях. Меня эти вещи не радуют, поскольку вы просто впадаете в этот опыт, не будучи способны его интегрировать. Результатом становится своего рода теософия, но это не моральное или ментальное приобретение. Это вечно первобытный человек испытывает переживания в своей стране духов, но это не достижение в вашем культурном развитии. Религиозные видения такого рода больше связаны с физиологией, но никак не с религией. Только наблюдаются ментальные явления, которые можно сравнить со схожими образами в экстатических состояниях. Религия – это путь жизни и преданность и подчинение неким высшим фактам, состояние ума, которое нельзя ввести с помощью шприца или проглотить в виде пилюли. Мне кажется, это полезный метод для варвара-пейотиста, но прискорбная регрессия для образованного индивидуума, опасно простой «эрзац» и заменитель настоящей религии.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Клинический психолог, Лос-Анджелес, Калифорния.

1. Э. утверждала, что для нее ЛСД был «почти религиозным наркотиком».

Росвите Н., 17 августа 1957 г.

Дорогая мисс Росвита,

Большое спасибо за любезное письмо, которое вы прислали мне на день рождения. Я с огромной скорбью услышал о болезни вашего отца и могу только надеяться, что вскоре он начнет поправляться.

Мне было очень интересно услышать об успехе вашей лекции. Моя небольшая книга об Иове, конечно, предназначалась для людей постарше, а особенно для тех, кто обладает некоторыми познаниями в моей психологии. Они также должны немало поразмышлять о религиозных вопросах, чтобы верно ее понять. Поскольку очень мало людей подпадает под эти условия, моя книга была неправильно понята. Они также должны знать кое-что о бессознательном. В качестве введения я бы порекомендовал другую мою небольшую книгу, «О психологии бессознательного» и, о религиозной проблеме, «Психология и религия». Symbolik des Geistes и Von den Wurzeln des Bewusstseins глубже разбирают эти вопросы.

Вы, без сомнения, правы, прежде всего затрагивая проблему общества. Там вы поймете пути других людей и вынуждены найти общую основу для понимания.

Вопрос молодого архитектора, что это значит для Бога, если он требует от нас христианство: сначала нужно понять, что значит христианство. Очевидно, дело в психологии христианина, и это сложное явление, которое нельзя принимать, как есть. А что вещи могут значить для Бога, мы не можем знать вообще, потому что мы не Бог. Всегда нужно помнить, что Бог – это тайна, и все, что мы говорим о нем, сказано и сделано предметом веры людьми. Мы создаем образы и представления, и когда я говорю о Боге, я всегда имею в виду образ, который сделал из него человек. Но никто не знает, каков он, потому что тогда стал бы богом сам. Однако, глядя на это одним путем, мы действительно соучаствуем божественности, как указал сам Христос, когда сказал: «Вы боги».[1] Вы найдете много об этом в Ответе Иову.

Ваш вопрос, почему нам гораздо труднее совершать добро, чем зло, поставлен не совсем верно, потому что делать добро, как правило, проще, чем зло. Действительно, делать добро не всегда просто, но последствия добра настолько приятнее, чем зла, что даже по практическим причинам человек, в конечном счете, приучается совершать добро и избегать зла. Конечно, зло разрушает наши благие намерения и, к нашему сожалению, не всегда его можно избежать. Таким образом, задача в том, чтобы понять, почему это так, и как это выдержать. В конце концов, добро и зло – это человеческие суждения, и то, что хорошо для одного человека, зло для другого. Но добро и зло тем самым не уничтожаются; этот конфликт всегда идет повсюду и связан с волей Бога. На самом деле, это вопрос о признании воли Бога и желании творить ее.

Другой вопрос о том, какой смысл Библия приписывает обществу, имеет огромное значение, ведь солидарность и общинная жизни человечества идет к самым корням существования. Но вопрос осложняется тем фактом, что индивидуум должен также быть способен установить свою независимость, и это возможно, только если обществу приписывается относительная ценность. Иначе оно поглощает и, в конечном счете, уничтожает индивидуума, и тогда не остается больше и самого общества. Иными словами: подлинное общество должно состоять из независимых индивидуумов, которые могут быть социальными существами только до некоторой степени. Только они могут исполнить божественную волю, внедренную в каждого из нас.

Путей, ведущих к общей истине, много. Потому каждый из нас сначала должен постоять за собственную истину, которая затем постепенно сводится к общей истине во взаимном обсуждении. Все это требует психологического понимания и сочувствия точке зрения другого. Это общая задача для каждой группы в поисках общей истины. С наилучшими пожеланиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Получателем была молодая девушка из Швейцарии около 20 лет.

1. Ин. 10:34.

Дж. Виджаятунге, август 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой сэр,

Я просмотрел вашу интересную книгу Йога – путь самореализации.[1] Кроме того, я внимательно прочитал ваше письмо. Ваше духовное положение в Индии, где я был почти 20 лет назад, до того, как она получила самоуправление, практически такое же, как у нас, хотя история наша очень отличается. Мы оба на перепутье: во времени, когда давно установленные осмысленные пути устарели, неважно, желанно это или нежеланно, правильно или неправильно, истинно или ложно, это так, как есть. Мы сталкиваемся с нападениями разрушительных сил, либо с той, либо с другой стороны. Два полюса, пары противоположностей, представлены Америкой и Россией. Они не настоящие действующие силы, а главные жертвы разделения противоположностей в современном человеке. Он постепенно сошел от единства бытия, которого достиг на вершине средневековой культуры и, очарованный десятью тысячами вещей, впал в противоположности. Он больше не нирдвандва, а разорван между противоположностями своими страстями. Потому он расколот на две половины, одна осознает одну вещь, вторая – другую, и они больше не видят друг друга. Основное веяние времени – это односторонность и несогласие, и таким образом будет достигнут раскол и разделение двух миров. Ничто не сможет предотвратить этот факт. У нас пока нет ответа, который удовлетворит обычный ум, нет ничего, что могло бы действовать как мост. Вы, естественно, обращаетесь к йоге, верно понимая, что некогда она была верным путем, который до сих пор может оказаться верным для нашего времени. Но мир стал неправильным, и никто больше не прислушивается к старым путям, несмотря на то, что лежащая в их основе истина остается истиной. То же самое происходит на Западе, где совершаются тщетные попытки вдохнуть жизнь в наши христианские доктрины; но они погрузились в сон. Но в буддизме, равно как и в христианстве, в основе лежит верная истина, однако, ее современное применение еще не было понято.

«Каким бы сознанием, каким бы устройством, какой бы индивидуальностью он не был обозначен – все, что закончено, отрезано от корня, соделано как лишенное почвы пальмовое дерево, сделано не-становящимся, обладающим природой не-возникновения в будущем, свободным от сознания, от структуры, от индивидуальности – вот Татхагата».[2]

«Татхагата» буквально переводится как «так идущий». Этот отрывок описывает эффект, который мы должны претерпеть, чтобы освободиться от своих иллюзий. Против нашего сознания мы должны научиться жить, так сказать, бессознательно, только так мы можем выполнить высшую волю, следуя пути Татхагаты. Если вы осознанно один, а бессознательно другой, вы больше не знаете, кто вы такой. Но вы, тем не менее, есть, и вы Татхагата. Тогда нет вопроса, есть дети у женщины или нет, есть у вас машина или нет, то вы или это – вы самость, которая больше, чем вы. Обстоятельства непременно научат нас этой истине.

Мои приветствия вам!

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Нью-Дели, Индия.

1. J. Vijayatunga, Yoga – the Way of Self-Fulfilment, London, 1953.

2. Цитата из книги В. Татхагата – это Будда. H. Zimmer, Philosophies of India (p. 133, n. 49) переводит это как «тот, кто пришел в истине».

Аттиле Фай, сентябрь 1957 г.

Дорогой доктор Фай:

Приношу свою благодарность за любезно присланную статью[1] о вопросе Мадача в Osservatore letterario и немецкой выдержке «Слово и истина» в Monatsschrift für Religion und Kultur. Я не знаю работы Мадача «Трагедия человека», и ваши утверждения о ее содержании позволили мне понять, что эти видения значат для венгерского народа. Факт заключается в том, что настоящие поэты творят из внутреннего видения, которое, будучи вневременным, также раскрывает будущее, а не только действительность, по крайней мере, символически. Интересно, что такой настойчиво предупреждающий голос зазвучал именно тогда, когда, в середине прошлого столетия, по-настоящему началась «эра технологии». Как и в Фаусте Гете, здесь есть женский элемент (Ева), который знает тайну, избавляющую от полного уничтожения человечества или отчаяния человека перед лицом такого развития событий. Возможно, настанет день, когда появится поэт, достаточно отважный, чтобы выразить голоса «матерей». Пока в поле моего зрения попал только один, конечно, не тот, которому можно приписать мировое значение, а именно, австрийский эмигрант Герман Брох.[2]

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ (Переведено Хильдегардой Нагель.) – Доктор Аттила Фай, беженец из коммунистической Венгрии; читал лекции по венгерскому языку в университете Генуи.

1. Ф. прислал Юнгу статью о венгерском драматурге Имре Мадаче (1823-1864), главной работой которого была Трагедия человека (1860). В ней Адам и Ева видят во сне будущую историю человечества и его конечное падение.

2. См. Якоби, 23 дек. 32 г., прим. 6.

А. Герстнер-Хирцелю, сентябрь 1957 г.

Дорогой герр Герстнер-Хирцель,

К сожалению, я не смогу ответить на ваши вопросы[1] в нескольких словах; проблема слишком сложна. Прежде всего, я должен подчеркнуть, что узоры такого рода, похоже, всегда появляются там, где практикуется медитация и другие подобные упражнения. Психологически это можно свести к концепции «концентрации внимания» (“devotion” на простом английском). Концентрация необходима везде, где есть возможность или угроза психического хаоса, т.е. когда нет центрального управления сильным эго или доминирующей идеей. Такое положение часто встречается в первобытных или варварских обществах, а также на более высоком уровне, когда до сих пор существующий порядок вот-вот разрушится, и предстоит утвердиться новому порядку. Новая доминирующая идея тогда выражается в форме символа, и хаотические потоки и противотоки, так сказать, укрощаются ритмичным орнаментом. Есть прекрасные примеры тому в арабском искусстве, которое шло рука об руку с психической переориентацией первобытного общества под влиянием ислама. В буддистском искусстве, как и в кельтских украшенных рукописях и скульптурах сложные узоры и запутанные ритмы на узорах обрамлений служат для того, чтобы утишить пугающий, разрастающийся хаос дезорганизованной психики в гармоничные формы. Для той же цели служат часто очень сложные мандалы невротиков и психотиков, или нормальных людей, которые неудержимо столкнулись с фатальной дезориентацией нашего времени. Примеры тому вы найдете в книге, которую я выпустил с Рихардом Вильгельмом, Тайна Золотого Цветка, и в моей Gestaltungen des Unbewsussten.[2] Я бы также обратил ваше внимание на работу H. Zimmer, Kunstform und Yoga im indischen Kultbild (Berlin, 1926).

Я наблюдал, в особенности, мотив клубка у современных людей, и он всегда означал интенсивные усилия по концентрации или иного подавления и преображения сильных эмоций. Во всех таких случаях я обнаружил, что это эффективный метод самолечения. То же может быть верно для ментальности ирландских монахов. Равным образом, запутанный орнамент ритуальных мандал буддизма может считаться своего рода психическим «успокоителем», хотя такой способ их рассмотрения, конечно, односторонний. С другой стороны, следует заметить, что гармонизация клубящихся линий происходит вокруг идеального центра, или представляет его напрямую в символической форме, например, богато украшенного креста. В первобытных сообществах даже объекты повседневного использования часто считаются оживленными и нуминозными сами по себе; они принимают на себя проекцию эмоциональных процессов и, как таковые, тщательно украшены. Они представляют собой обиталище богов, т.е. автономных психических доминант.

Мы можем считать ирландского монаха за человека, который до сих пор одной ногой стоит в анимистическом мире демонов природы и его интенсивными страстями, а другой в новом христианском порядке, символизируемом Крестом, который конденсирует изначальный хаос в единство личности.

В надежде, что эти указания могут послужить ответом на ваш вопрос, остаюсь

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Базель.

1. О возможных связях переплетающихся узоров в дохристианском и раннехристианском кельтском искусстве (например, Евангелие из Линдисфарна) и индийских мандалах.

2. См. мандалы в “A Study in the Process of Individuation” и “Concerning Mandala Symbolism”, CW 9, i и комментарий к “The Secret of the Golden Flower”, CW 13.

Карлу Офтингеру, сентябрь 1957 г.

Дорогой профессор Офтингер,

К сожалению, я такой старый и уставший, что больше не способен выполнить ваше желание.[1] Однако, можете быть уверены, что я всецело сочувствую вашему проекту и понимаю его очень хорошо. Я сам не выношу шум и бегу от него, как только возможно, потому что он не только мешает концентрации, необходимой для моей работы, но и заставляет делать дополнительные психические усилия, чтобы отгородиться от него. К нему можно и привыкнуть, как к злоупотреблению алкоголем, но как за алкоголь приходится расплачиваться циррозом печени, так, в конце концов, шум стоит нервного стресса с преждевременным угасанием жизненных сил. Шум – это определенно только одно из зол нашего времени, хотя, возможно, самое назойливое. Среди других – граммофон, радио, а теперь и пагуба телевидения. Однажды организация учителей спросила меня, почему, несмотря на улучшившееся питание в начальных школах, программу обучения больше не удается выполнить. Ответ таков: недостаток концентрации, слишком много отвлечений. Многие дети делают свою домашнюю работу под аккомпанемент радио. В них столько входит снаружи, что им больше не нужно думать о том, что можно сделать внутри себя, ведь это требует концентрации. Их инфантильная зависимость от внешнего тем самым усиливается и продолжается во взрослой жизни, когда закрепляется в хорошо известном подходе, что всякие неудобства нужно уничтожить порядком государства. Panem et circenses [хлеба и зрелищ – лат.] – вот дегенеративный симптом городской цивилизации, к которому мы теперь должны добавить разрушающий нервы шум наших технологических приспособлений. Угрожающее загрязнение наших водных запасов, устойчивое увеличение уровня радиоактивности, а также мрачная угроза перенаселения с его геноцидными тенденциями уже привели к широко распространенному, но еще не получившему широкого осознания страху, который любит шум, потому что шум не дает услышать этот страх. Шум приветствуется, потому что в нем тонет внутреннее инстинктивное предупреждение. Страх ищет шумную компанию и столпотворение, чтобы отпугнуть демонов. (Первобытные эквиваленты – это крики, ревуны, барабаны, шутихи, колокола и т.д.) Шум, такой как в толпе, дает чувство безопасности; потому люди любят его и избегают что-то делать с ним, поскольку инстинктивно чувствуют исходящую от него апотропную магию. Шум защищает нас от болезненного размышления, он разгоняет тревожные сны, он уверяет нас, что все мы в одной лодке и создаем такую суматоху, что никто не осмелится на нас напасть. Шум так настойчив, так сокрушительно реален, что все остальное становится бледным фантомом. Он избавляет нас от усилий сказать или сделать что-то, потому что сам воздух вторит неуязвимой силе нашей современности.

Темная сторона картины в том, что у нас не было бы шума, если бы мы в тайне не хотели его. Шум не только неудобен или вреден, это непризнанное и непонятое средство для достижения следующей цели: компенсации страха, который более чем обоснован. Если бы стояла тишина, страх заставил бы людей размышлять, и тогда неизвестно что пришло бы в их сознание. Большинство людей боится тишины; потому, когда непрестанная болтовня на вечеринках внезапно прекращается, они вынуждены что-то сказать, сделать и начинают ерзать, свистеть, напевать, кашлять, шептать. Нужда в шуме почти ненасытная, даже хотя он становится временами невыносимым. Все равно это лучше, чем ничего. «Смертная тишина» — много говорящая фраза! – поражает нас как нечто неестественное. Почему? Начинают бродить призраки? Ну, едва ли. Настоящий страх в том, что может выйти из глубин – все те вещи, что удерживались шумом.

Вы взялись за трудную задачу с этим столь необходимым уменьшением шума, ведь чем больше вы боретесь с шумом, тем ближе подходите к запретной территории тишины, которую так опасаются. Вы лишите всех тех ничтожеств, которых никто не слушает, их единственной радости в жизни и несравненного удовольствия, которое они испытывают, нарушая спокойствие ночи своими грохочущими мотоциклами, нарушающими сон всех в округе своим адским рокотом. В тот момент они что-то из себя представляют. Шум – это их raison d’etre и подтверждение их существования. Есть гораздо больше людей, чем мы представляем, которых не беспокоит шум, потому что в них нет ничего, что можно побеспокоить; напротив, шум даем им то, ради чего можно жить.

Между этим слоем населения и бездействием властей есть бессознательный contrat social [общественный договор – фр.][2], порождающий порочный круг: то, чего не хочет один, приветствует другой.

Современный шум – это интегральный компонент современной «цивилизации», которая преимущественно интравертна и не выносит всякую обращенность вовнутрь. Это зло с глубоко идущими корнями. Существующие установления могли бы сильно улучшить положение дел, но они не навязываются. Почему нет? Это вопрос морали. Но она потрясена до основания, и это связано с духовной дезориентацией нашего времени. На подлинное улучшение дел можно надеяться, только если есть радикальная перемена в сознании. Боюсь, все остальные средства останутся ненадежными полумерами, поскольку они не проникают в глубины, где укоренилось и постоянно обновляется зло.

Золя однажды верно заметил, что большие города – это “holocaustes de l’humanite” [всесожжения человечества – фр.], но общий курс задан в этом направлении, потому что уничтожение – это бессознательная цель коллективного бессознательного в настоящее время: оно напугано разрастающимся, подобно снежному кому, числом населения и использует все средства для разработки утонченной и неподозрительной формы геноцида. Другое, часто остающееся незаметным оружие – это уничтожение способности к концентрации – главного требования для управления наши крайне продвинутыми машинами и оборудованием. Жизнь масс непредставима без них, и тем не менее, она постоянно под угрозой поверхностности, невнимательности и неаккуратности. Нервное истощение, вызванное этим ритмом, ведет к зависимостям (алкоголь, успокоительные и другие яды) и, тем самым, к еще худшему исполнению обязанностей и преждевременной растрате жизненной энергии, а это еще одно эффективное оружие для незаметной депопуляции.

Простите за этот несколько пессимистический вклад в изучение этого наименее приятного вопроса нашего времени. Как врач, я, конечно, больше других различаю темную сторону человеческого существования и, тем самым, более склонен делать угрожающие аспекты предметом моих размышлений, чем выдвигать основы для оптимистичных прогнозов. По моему мнению, и так более чем достаточно людей уже угождают нам в этом.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. О., профессор права в университете Цюриха, основал ассоциацию для борьбы с шумом (“Liga gegen den Lärm”) и просил, чтобы Юнг написал работу об этом для публикации в уважаемой газете.

2. В своей работе Общественный договор (1762) Руссо попытался показать, что все правительства должны быть основаны на согласии управляемых.

Пастору Гансу Вегманну, сентябрь 1957 г.

Дорогой пастор Вегманн,

Очень долго я намеревался ответить на ваше письмо, и спасибо за вашу проповедь,[1] но это лето так полно до краев работой, что я просто никак не мог за него взяться. Надеюсь, вы примете в расчет мой возраст.

Я рад, что вы указали в своей проповеди, как необходимо отвергнуть эго и его волю, и что вы возвращаетесь к св. Павлу как к великому примеру. Но, простите, как именно ваша паства должна различать между эго и не-эго, особенно в таких вопросах повседневной важности, которые вы упоминаете? Нельзя полагать, что все наделены религиозным гением Павла. Во всяком случае, я из своей медицинской практики знаю, что нет ничего труднее, чем провести это тонкое различие. Этого не добиться уничтожением эго, и всякий, кто вообще об этом задумывается, постоянно оказывается в сложном положении, будучи вынужден охранять эго и, в то же время, прислушиваться к не-эго. Именно в таком конфликте он доказывает свою человечность, и так же кажется мне.

Я рад, что вы снова взялись за Тайну Золотого Цветка. Восток часто знает ответ на вопросы, которые кажутся нам, христианам, неразрешимыми.

И снова с благодарностью и наилучшими пожеланиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Цюрих. См. Вегманн, 5 мар. 37 г.

1. Проповедь не сохранилась.

Мод Оукс, 3 октября 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогая мисс Оукс,

Поскольку вы хотите услышать мое мнение о вашем эссе о камне,[1] должен сказать, что нашел его излишне интеллектуальным, поскольку оно затрагивает только мысленные образы, но, так как я уже обратил ваше внимание на его окружение, мне не хватает важнейшего чувственного оттенка явления. … Если вы хотите воздать камню должное, то нужно обратить особое внимание на то, как он вписан в свое окружение: воду, холмы, вид, особую атмосферу зданий, ночей и дней, времена года, солнце, ветер и дождь и человека, живущего близко к земле, но остающегося осознанным в повседневном размышлении о том, что все так, как оно есть. Воздух вокруг камня наполнен гармониями и дисгармониями, воспоминаниями о далеких временах, перспективами туманного будущего с отзвуками отдаленного, но так называемого реального мира, в который камень свалился из ниоткуда. Странное откровение и предостережение. Постарайтесь побыть в этой целостности некоторое время и увидеть, что случится с вами.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. См. Оукс, 31 янв. 56 г., 11 фев. 56 г.

Джону Тринику, 15 октября 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой мистер Триник,

Прежде всего, простите за долгую задержку с ответом. Я планировал изучить вашу рукопись[1] во время летнего отпуска с необходимым для этого свободным временем. Но у бога случая была другая идея, и он наполнил мои выходные самыми разными помехами и обязательствами, да еще и я был вынужден закончить небольшую книгу[2] и потерять некоторое время на Международном психиатрическом конгрессе в Цюрихе.[3]

Благодаря любезному разрешению оставить себе рукопись на некоторое время, я смог прочитать ее внимательно не единожды, а местами дважды. Такое непрерывное рассуждение, как ваша «проблема», требует некоторой концентрации, поскольку, по крайней мере, в некоторых местах это непростое чтение. Это, конечно, только внешняя трудность. Реальная причина неизбежного замедления в процессе чтения в противоречивой и загадочной природе самого предмета. Читая, нужно обращать внимание не только на то, что вы говорите, но и на заметный подъем бессознательных реакций внутри себя.

Как некоторые алхимики были вынуждены признать, что им не удалось произвести золото или Камень, так и я не могу утверждать, что разрешил загадку таинства coniunctio. Напротив, я смутно осознаю вещи, скрывающиеся на заднем плане проблемы – вещи слишком большие для наших горизонтов. Этот задний план приходит в движение, когда читаешь вашу работу. Ваше ученое изыскание научило меня многому, особенно ваш тщательный анализ Иринея Филалета,[4] который действительно заслуживает особого обращения. Особое внимание к его работе следовало уделить в рамках моей книги,[5] но он представляет проблему сам по себе, как Андреа и Die Chymische Hochzeit[6] (модель для второй части Фауста, недостаточно исследованная мистером Греем в его книге Гете как алхимик).[7] Я рад, что вы приняли вызов Филалета. Он примечателен, и ваш анализ воздает ему должное. Я был глубоко впечатлен вашим заботливым и тактичным обращением с материалом, а также вашим необычайным знанием и глубоким прозрением в значение, приложения и косвенные намеки этой центральной алхимической проблемы. Поразительно, как молодому человеку вроде Филалета удалось создать такое необычайное представление проблемы; однако, такое же чудо мы встречам в случае Андреа и, до некоторой степени, Гете тоже, см. основные части Фауста. Для объяснения этого факта я должен указать на архетипическую проблему coniunctio с одной стороны и энергичное прозрение архетипов, с другой. Чем моложе человек, тем ближе он к изначальному бессознательному с его коллективными содержаниями. Это становится особенно впечатляющим, когда изучаешь ранние сны, которые до сих пор помнятся во взрослом возрасте. Они приносят самые поразительные результаты, поскольку показывают несомненное знание архетипов довольно необъяснимым в индивидуальном случае. Я думаю, что нечто в этом роде объясняет преждевременную зрелость Филалета и Андреа. Архетип вечен и вездесущ.

Иметь дело с coniunctio в человеческих словах – это сбивающая с толку задача, поскольку вы вынуждены выражать и формулировать процесс, происходящий “in Mercurio”[8], а не на уровне человеческого мышления и человеческого языка, т.е. не в пределах сферы различающего сознания. По эту сторону эпистемологического барьера мы должны разделять противоположности, чтобы получилась понятная речь. Нужно утверждать, что a – это не b, что верх – это не низ, что аромат Spiritus Sanctus – это не malus odor sepulchorum sive inferni,[9] и что nuptiae spirituales -–это не плотский союз тел. Однако, в архетипическом непредставимом событии, образующем основу сознательной апперцепции, a – это b, зловоние – это аромат, секс – это amor Dei столь же неизбежно, как вывод, что Бог – это complexio oppositorum. Алхимики более или менее осознавали это шокирующее положение дел, хотя редко делали это явно. Обычно, осознанно или нет, они старались себя не выдавать, хотя также не избегали символических аллюзий или образов соблазнительного рода. Например, они выражали шок от идеи инцеста, однако не могли удержаться от использования термина, так же, как и, без сомнения, христианские поэты, например, Кретьен де Труа: “Dieu qui fit de sa fille sa mére”.[10]

Факт в том, что фигуры, стоящие за эпистемологической завесой, т.е. архетипы, это «невозможные» союзы противоположностей, трансцендентальные существа, которые могут быть восприняты только через контрасты. Добро может быть понято только как «не зло», «день» как «не ночь» и т.д. Алхимия пытается выразить Благо, Великолепие, Свет, Золото, Incurruptibile et Aeternum [Нерушимое и Вечное – лат.] через materia vilis,[11] и потому вынуждена говорить о Смерти, Putredo, Incineratio, Nigredo, Venenum, Draco, Malus Odor, Pestilentia, Leprositas и т.д.[12]

Поскольку coniunctio по сути своей трансцендентный, т.е. архетипический процесс, и поскольку наш ментальный подход до сих пор глубоко христианский, мы подчеркиваем Дух, Благо, Свет, Верх, одухотворенное, т.е. тонкое тело, чистоту, целомудрие и т.д., отделяя все это от противоположного, которое все равно приходится упоминать, даже явно отрицая, отвергая и осуждая. Оно все равно будет, потому что неизбежно принадлежит трансцендентной, архетипической реальности. Добро не может существовать без Зла, ни luminisitas sine nigredine.[13] Mysteria revelata vilescunt.[14] Пытаясь раскрыть то, что ни один смертный не может воспринять, мы искажаем и говорим неверные вещи. Вместо творения света мы скрываемся во тьме, вместо вознесения мы подвергаем сокровище осмеянию и презрению. Вместо раскрытия пути мы заграждаем его запутанным клубком парадоксов. “In Mercurio” дух и материя – это одно целое. Это тайна, которую никто не сможет разгадать. Она реальна, но мы не способны выразить эту реальность. Алхимик мудро сказал: Artifex non est magister Lapidi sed potius ejus minister.[15] Когда мастер говорит, он всегда говорит неверные вещи или, по крайней мере, вещи, которые, кроме того, неверны. Это neti-neti,[16] иными словами: недоступно нашему постижению, хотя это выраженное переживание. О Камне сказано: habet mille nomina,[17] и это значит, что есть не одно имя, выражающее Тайну. Ваши попытки сформулировать ее не пусты или тщетны; напротив, наши труды – это свидетельство живой Тайны, искренних попыток найти слова для Невыразимого.

«Путь» — это не уходящая вверх прямая линия, например, от земли до небес или от материи до духа, а скорее circumambulatio Центра и приближение к нему. Мы освобождаемся, не оставляя что-то позади, а исполняя свою задачу как mixta composita,[18] т.е. человеческие существа между противоположностями. Спиритуализм Бердяева[19] и других – это только противоположность материализма, одна половина истины. Есть не один Бог, но и его Творение, т.е. воля Бога в христианской терминологии. Homo sapiens должен рассматривать и то, и другое. Это было великое открытие Mater Alchimia.

Ваш опус должен быть опубликован, так как это звено в Aurea Catena,[20] идущей через двадцать столетий вплоть до нашего омраченного настоящего. С наилучшими пожеланиями,

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Клифтонвилль, Танет, Англия.

1. “Signum atque Signatum” («Знак и обозначаемое») – интерпретация алхимии, опубликованная как The Fire Tried Stone (1967). Письмо Юнга (и предыдущее от 13 окт. 56 г., не включенное в эту подборку) напечатано в качестве предисловия к книге, посвященной жене Т. и Юнгу.

2. “Flying Saucers”, CW 10.

3. См. Блейлер, 23 мар. 55 г., прим. 1.

4. Ириней Филалет, псевдоним («мирный любитель истины») английского алхимика XVII в., которого некоторые отождествляли с мистиком и алхимиком Томасом Воэном (1622-1666). Некоторые приписанные ему трактаты содержались в Mysaeum hermeticum (1678), в пер. Уэйта The Hermetic Museum, Restored and Enlarged (1893; репр. 1953).

5. Psychology and Alchemy, CW 12. Cf. index, s.v. Philalethes.

6. См. Бонер, 8 дек. 38 г., прим. 2.

7. Ronald D. Gray, Goethe the Alchemist. A Study of Alchemical Symbolism in Goethe’s Literature and Scientific Works (1952).

8. Юнг имеет в виду, что coniunctio, или hierosgamos происходит на символическом, архетипическом уровне выше и по ту стороны логического определения. См. Анон., 20 июля 42 г., прим. 2.

9. «Сладкий аромат» Святого Духа – это частый образ в церковном и алхимическом языке; его противоположность – это «зловоние могил ада».

10. См. Бирни, 14 мая 48 г., прим. 2.

11. = низшую материю, синоним prima materia.

12. Все эти термины – алхимические синонимы, выражающие противоположность достигаемой цели (философскому камню) и трудности делания, ведущие к цели. (Leprositas = прокаженное состояние металлов = патина.)

13. = свечение [не может существовать] без тьмы.

14. См. девиз Розенкрейца в Chymische Hochzeit: “Arcana publicata vilescunt et gratiam profanata amittunt” («Профанированные и доступные массам мистерии блекнут и теряют свою благодать»).

15. «Мастер не хозяин камня, а скорее его посланник». См. “The Psychology of the Transference”, CW 16, par. 531 & n. 16.

16. См. Брихадараньяка-упанишада, 3.9.26: «Он, этот Атман [определяется так]: «Не [это], не [это]». [Он] непостижим, ибо не постигается … неприкрепляем, ибо не прикрепляется…» [зд. в пер. А.Я. Сыркина – прим. перев.]

17. = у него тысяча имен.

18. = смешанные сущности.

19. Николай Бердяев (1874-1948) – русский философ-идеалист, изначально страстный сторонник Маркса и революции; позже его духовные идеалы столкнулись с государственным коммунизмом. Эмигрировал в Берлин, затем в Париж, где основал академию философии религии. Т. упоминал его как один из источников, и глава из его книги посвящена Бердяеву.

20. См. Бернулли, 5 окт. 44 г., прим. 3.

Мартину Флинкеру, 17 октября 1957 г.

Дорогой герр Флинкер,

Вы были так любезны, что спросили меня, над чем я работаю и какие вопросы и проблемы больше всего меня заботят. Что ж, в данный момент, слава Богу, я не предвижу никакой новой работы. Работы, которые я завершил в этом году, стоили мне достаточно времени и энергии, и я надеюсь, что теперь мне будет дарован длительный период свободного времени безо всяких новых вопросов, вынуждающих меня найти ответы.

В политической и социальной сфере меня особенно заботит роль индивидуума. Хоть это и можем показаться маловероятным, только индивидуум предназначен для борьбы с сегодняшней угрозой международного массового мышления. В этой весьма неравно выглядящей борьбе индивидуум ни в коем случае не защищает разрушенный аванпост, если ему удастся по-настоящему вернуться к старому христианскому предписанию видеть бревно в собственном глазу и не беспокоиться о соринке в глазу ближнего. Мои взгляды на проблему индивидуума и масс, со всеми ее политическими и религиозными приложениями, выражены в эссе «Нераскрытая Самость».

В своей области работы, психиатрии, я занимался теорией шизофрении и до сих пор неразрешенным вопросом ее этиологии в длинном отчете для Международного конгресса по психиатрии в Цюрихе в 1957 г.[1] В данном вопросе недавние исследования о возможном влиянии токсина кажутся мне интересными и важными, как и продолжающееся исследование образов и видений, появляющихся в фантазиях шизофреников.

Поскольку меня всегда интриговало то, что лежит вне протоптанных троп и обычно подвергается насмешкам или просто отбрасывается с шуткой, я, изучив доступную литературу за много лет, предпринял попытку интерпретировать мы, которыми обросли сообщения о «летающих тарелках». Это исследование теперь в печати под названием Ein moderner Mythus von Dingen, die am Himmel gesehen werden.[2]

Это также выражение того, к чему я всегда испытывал глубочайший интерес и уделял огромное влияние: проявление архетипов, или архетипических форм, во всех явлениях жизни: в биологии, физике, истории, фольклоре и искусстве, в теологии и мифологии, в парапсихологии, равно как и в симптомах душевнобольных пациентов и невротиков, и, наконец, в сновидениях и жизни каждого мужчины и каждой женщины. Указания форм, парящих на заднем плане, но познаваемых самих по себе, придает жизни глубину, которая, как мне кажется, делает ее достойной того, чтобы жить.

Пожалуйста, дайте мне знать, будут ли эти строки опубликованы на немецком или французском в вашем альманахе. Если на французском, я был бы рад возможности просмотреть перевод.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Ф., глава Librairie Française et Etrangére, Париж, просил у Юнга ответы на следующие вопросы: Над чем вы работаете? Какие новые работы планируете? Какие вопросы и проблемы заботят вас больше всего? Письмо Юнга было опубликовано в Flinker Almanac 1958 (Paris, 1957), pp. 52ff., наряду с ответами других авторов, включая Томаса Манна, Германа Гессе, Германа Броха и Роберта Музиля. О заявлении в Flinker Almanac 1961 о двуязычии см. CW 18, pars. 1770ff.

1. “Schizophrenia”, CW 3.

2. “A Modern Myth of Things Seen in the Sky” = “Flying Saucers”, CW 10.

Стивену Абрамсу, 21 октября 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой мистер Абрамс,

Ваше письмо ведет прямо в центр весьма сложной проблемы.[1] Будучи ученым, я скорее недоверчив к философским операциям, особенно к заключениям, выходящим за пределы опыта. Например, я бы не стал говорить, что категории пространства и времени определенно не объективны. Я бы скорее спросил, на каком уровне или в каком мире пространство и время не верны? В нашем трехмерном мире они определенно и неумолимо объективны, но у нас есть четкий опыт, что иногда, предпочтительно, при определенных обстоятельствах, они ведут себя так, словно они относительно субъективны, то есть относительно не объективны. Мы не уверены, как далеко может зайти относительность, так что мы не знаем, есть ли уровень или мир, в котором пространство и время полностью исчезают; но мы остаемся в пределах человеческого опыта, когда принимаем тот факт, что именно психика способна релятивизировать несомненную объективность времени и пространства. Это заключение довольно точно, поскольку, как мне известно, нет причин полагать, что именно действие времени и пространства позволяет психике совершать акт предчувствия. По нашему опыту, они неизменны, если не брать в расчет, например, парапсихологию. Однако, теория относительности Эйнштейна[2] показывает, что они не обязательно тождественны нашим представлениям о них, например, что пространство может искривляться, и что время обязательно зависит от точки зрения и скорости наблюдателя. Такие рассуждения поддерживают идею об их относительной верности. Парапсихологический опыт определенно показывает их неточное поведение под психическим влиянием.

Тем самым, мы заключаем, что следует ожидать присутствия в психике фактора, который не подчиняется законам времени и пространства, так как он, напротив, способен их до некоторой степени подавлять. Иными словами: предполагается, что этот фактор проявляет качества безвременности и беспространственности, т.е. «вечности» и «вездесущности». Психологический опыт знает о таком факторе; это то, что я называю архетипом, который вездесущ в пространстве и времени, конечно, в относительной степени. Это структурный элемент психики, который мы находим повсюду и во все времена; и это то, что делает отдельные души тождественными между собой, и место, где они действуют так, словно являются единой неделимой Душой, которую древние называли anima mundi или psyche tou kosmou.[3] Это не метафизическая спекуляция, а наблюдаемый факт, и потому ключ к бесчисленными мифологиям, то есть к проявлениям бессознательной фантазии. Из этого наблюдения не следует, что этот фактор – одно и то же [внутри] и вне психики, так сказать. С психологической точки зрения это может быть лишь сходство, а не единство по сути. Этот вопрос не может разрешить обычная психология, но тут вступает в дело парапсихология с ее пси-явлениями, которые безошибочно показывают сущностное тождество двух отдельных явлений, как, например, акт предвидения и объективно воспринятый факт. Эти переживания показывают, что данный фактор один и тот же внутри и вне психики. Или, иными словами: для коллективной психики нет ничего внешнего. В своем обычном уме мы в мирах времени и пространства и внутри отдельной индивидуальной психики. В состоянии архетипа мы в коллективной психики, в системе мира, в которой категории пространства-времени относительно или абсолютно отсутствуют.

Примерно это мы можем утверждать уверенно. Дальше я не вижу пути, поскольку мы не способны по своей воле действовать в четырехмерной системе; это только происходит с нами. Нашим интеллектуальным средствам доступны только архетипические переживания, но в пределах этой сферы мы не двигатели, а движимые объекты. Потому эксперименты в обычном смысле становятся невозможными. Мы можем только надеяться на случайные наблюдения. Из этого аргумента следует, что мы должны ожидать действующего архетипа. Я тщательно анализировал множество парапсихологических случаев и удовлетворился тем фактом, что во многих таких случаях действовали архетипы. Я не могу сказать: во всех случаях, я называю их исключениями, потому что они действительно любопытны. Я не буду здесь погружаться в это дальше. Я только хочу выразить свой общий опыт: возможно, в большинстве таких случаев присутствует архетип, но есть много других архетипических ситуаций, в который парапсихологические явления не наблюдаются, и есть также случаи пси-явлений, когда невозможно продемонстрировать никакого архетипического состояния. Нет закономерности между архетипом и синхронистичным эффектом. Вероятность такой связи, предположительно, такая же, как и в результатах Райна.

Полагаю, вы правы, утверждая, что синхронистичность, пусть и относительно редкое явление на практике, это всепроникающий фактор или принцип вселенной, т.е. в Unus Mundus,[4] где нет несоразмерности между так называемой материей и так называемой психикой. Здесь мы вступаем в глубокие воды, по крайней мере, сам я должен признаться, что далек от того, чтобы измерить эти огромные бездны.

В этой связи я всегда прихожу к загадке натуральных чисел. У меня отчетливое чувство, что Число – это ключ к тайне, поскольку оно в той же мере открыто, в какой придумано. Это и количество, и значение. Относительно последнего я имею в виду арифметические качества фундаментального архетипа самости (монады, микрокосма и т.д.) и его исторические и эмпирически хорошо задокументированные варианты Четырех, 3+1 и 4-1.[5]

Похоже, что я слишком стар, чтобы разгадать эти загадки, но надеюсь, что юный ум примет этот вызов. Это того стоит.[6]

Я уже слышал некоторые слухи об основании Парапсихологического клуба в университете Чикаго. Я с удовольствием и благодарностью приму почетное членство. Сейчас самое время, чтобы кто-то на Западе обратил внимание на синхронистичность. Как мне сообщали, русские уже узнали о моей работе.[7]

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. А. утверждал, что «к парапсихологии можно подходить только через психологию бессознательного». Он спрашивал, был ли он «прав, полагая, что пространство и время не имеют объективного существования по вашему мнению?»

2. Эйнштейн в своей теории относительности признавал, что невозможно определить абсолютное движение, и что мы должны предполагать существование четырехмерного пространственно-временного континуума. Эта общая теория относительности ведет к новой концепции, в которой пространство искривляется присутствием в нем материи, тем самым устанавливая гравитационное поле.

3. = космическая душа.

4. См. Анон., 2 янв. 57 г., прим. 1.

5. См. Уайли, 22 дек. 57 г., прим. 1.

6. С тех пор тема поднималась М.-Л. Фон Франц в ее работе Zahl und Zeit. Psychologische Überlegungen zu einer Annäherung von Tiefenpsychologie und Psyche (1970; tr. Number and Time, 1974).

7. Юнгу об этом рассказал физик, который присутствовал на конгрессе в Японии, либо в 1953, либо в 1954 гг., что русские физики выражали ему свой интерес к синхронистичности. На самом деле, они работали над проблемой телепатии. Согласно переписке с А., проф. Васильев из Института физиологии Ленинградского университета в 1963 г. говорил о своем интересе к синхронистичности.

Юнг в Боллингене, около 1950 г.

Камень

Джону Тринику, 26 октября 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой мистер Триник,

Большое вам спасибо за любезное письмо. Оно оставило у меня некоторые вопросы, которые кажутся мне важными, поскольку, похоже, вы предпочитаете так называемую христианскую интерпретацию алхимической мысли, понимая ее как попытку одухотворения хтонических сил. Эта интерпретация определенно согласуется с общим характером средневековой алхимии.

Само существование алхимической философии доказывает, что процесс одухотворения в христианской психологии не принес удовлетворительных результатов. Потому понятно, что алхимия вынуждена была поднять эту проблему и добавить свой особый метод, чтобы достигнуть результата, намеченного христианским умом. Тем самым алхимия достигла результата, который не совсем совпадает с христианской целью. Таким образом, христианский символ более или менее сохранился как аналогия камня, или камня как эквивалента Христа. Методом послужило coniunctio oppositorum, что не совсем христианская идея, поскольку историческая христианская психология мысли скорее о подавлении зла, чем о complexio boni et mali.[1] Тем самым алхимия испытала идею о некоей трансформации зла с мыслью о его будущей интеграции. В таком виде это было скорее продолжение отвергнутой Церковью мысли Оригена, что даже дьявол может быть, в конечном счете, искуплен. Если, таким образом, алхимическое мышление по сути совпадает с общей христианской идеей, не совсем понятно, в чем же цель трансформации христианской мысли в алхимические символы, и почему алхимическая цель – это Lapis, а не Христос. Зачем вообще говорить о Lapis? Но тот факт, что Lapis – это существование, отличное от Христа, показывает, что алхимия действительно имела в виду нечто иное. Это очевидно, поскольку Lapis происходит из синтеза противоположностей, тогда как догматический Христос совсем нет. По этим причинам я не могу согласиться с христианской интерпретацией алхимической процедуры. Напротив, я вижу в алхимии попытку иного решения, а именно, достижения единства противоположностей, чего недостает историческому христианскому учению. В соответствии с этим правящий дух алхимии – это Mercurius utrisque capax[2], а не третий Лик Троицы, т.е. Summum Bonum. Это проблема современности, предугаданная с самого начала нового тысячелетия.

Я думаю, алхимия поставила нам трудную задачу.

Пожалуйста, считайте мои взгляды в этом отношении субъективным вкладом.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

1. = синтез добра и зла.

2 = Меркурий, способный и на то, и на другое.

Анониму, 12 ноября 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой доктор N.,

То, что вы мне рассказали, это типичная история о том, что я называю проекцией анимы на женщину, и анимуса на мужчину. Анима – это душевный образ в мужчине, представленный во снах или фантазиях женской фигурой. Она символизирует функцию отношений. Анимус – это образ духовных сил в женщине, символизируемый мужской фигурой. Если мужчина или женщина бессознательны в отношении этих внутренних сил, они появляются в проекции.

Психиатр называет вас «равной», и это чувство отношений показывает, что вы несете образ его души. Поскольку он не способен увидеть в вас реальную женщину за своей проекцией, вы оказываетесь «сфинксом». В реальности его душа и есть сфинкс, и он должен попытаться разгадать загадку.

Вы неправы, полагая, что только ему нужна помощь. Вам она тоже нужна. Вы называете себя женщиной «весьма обычных интеллектуальных способностей», которая «никогда не погружалась глубоко в какие-то метафизические темы». Как показывает ваша история, проекция анимуса на «психиатра с международной репутацией» произошла, потому что вам следовало получить больше психологических знаний. Зная больше о душе и ее тайнах, вы могли бы освободиться от очарования, которое приносит вам страдание. Во второй половине жизни нужно начинать знакомиться с внутренним миром. Это общая проблема.

Вы, похоже, живете счастливо. Но странные события показали, что кое-что нужно изменить.

Проекция анимы и анимуса вызывает взаимное очарование. Явления, которые вы называете «телепатическими» происходят, когда человек становится эмоциональным, т.е. когда бессознательное получает возможность войти в сознание. Вам действительно стоит знать побольше о психологии бессознательного. Это помогло бы вам понять ситуацию, которая, кстати говоря, должна быть понята. Есть небольшая книга Фриды Фордхам [Frieda Fordham]: Introduction to Jung’s Psychology (Pelican Books), которую я вам рекомендую.

Преданный вам, К.Г. Юнг

□ Женщина, M.D., из Англии.

Чарльзу Б. Харнету, 12 декабря 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой сэр,

Ваш интерес к до сих пор неистощимым сведениям об НЛО встречает мое полное одобрение. Эта история один из самых поразительных ментальных симптомов нашего времени, если уж на то пошло. Отвечаю на ваши вопросы[1] так: —

1. Я не «верю» и не «не верю» в существование НЛО. Я просто не знаю, что думать об их предполагаемом физическом существовании.

2. Информация в распоряжении публики столь скудна, что мы просто не знаем достаточно, чтобы принять какое-то решение о физическом существовании НЛО. Единственный весомый факт – это, похоже, только след на радаре, но эксперты в этой области сообщили мне, что такие наблюдения также могут быть подвергнуты обоснованным сомнениям. Получить надежные фото очень трудно, несмотря на все сообщения о визуальном наблюдении. Насколько мне известно, психология наблюдавших НЛО никогда не подвергалась серьезному обследованию, т.е. при помощи всех современных средств анализа личности. Вопрос о том, не находятся ли эти наблюдатели под влиянием неких бессознательных содержаний, даже не поднимался.

3. Насколько сомнительно, что НЛО – это физические факты, настолько же несомненно, что это психологические факты. У них есть определенная и весьма значимая психология. Я сделал ее предметом психологического исследования, результаты которого изложил в небольшой книге, которая вскоре появится. Ее немецкое название таково: Ein moderner Mythus von Dingen, die am Himmel gesehen werden (Rascher Verlag, Zurich). Английский перевод появится в 1958 г.[2]

Я совершенно не способен объяснить физическую природу НЛО. Я даже не уверен, что дело в технике; они могут быть чем угодно, даже животными, но я бы не решился отвергать утверждения об их физической реальности.

4. На этот вопрос я ответил выше.

5. Что касается физической реальности, многие люди уже страстно пытаются подтвердить ее всеми доступными средствами. В моей компетенции только консультирование о психической стороне вопроса. Тут, я думаю, большим шагом вперед было бы, если бы компетентный психолог взял на себя труд исследовать сознательную и бессознательную ментальность свидетелей НЛО, чтобы определить, есть ли возможность, что НЛО – это психические проекции бессознательных содержаний.

6. Без комментариев.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Спрингфилд, Иллинойс.

1. Вопросник не сохранился.

2. Он появился в 1959 г. (“Flying Saucers”, CW 10).

Филипу Уайли, 22 декабря 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой мистер Уайли,

Несмотря на ваш протест, я буду писать вам, хотя бы для того, чтобы выразить свою благодарность за ваше любезное письмо. Я испытал так много человеческого пренебрежения, что начал понимать – наконец-то! – что это было просто наказание за мои собственные ошибки в том же отношении. Мне потребовалось много времени, чтобы обнаружить величайшую вещь, т.е. Человека, что он имеет в виду и почему. Потому вам совсем нет необходимости чувствовать себя исключительным. Как и всякий из нас, вы были частью великой тусклости, затемняющей большую часть человечества, прежде всего западного так называемого христианина. Обнаружить Человека – это большое приключение. Я рад и благодарен, что люди вроде вас начали видеть рассвет.

Не беспокойтесь о моей математике. Я и не мечтал что-то прибавить к математике, сам будучи совершенным “amathematikos”. Моя причастность к ней состоит только в уравнении 3+1=4,[1] которое является психологическим фактом, указывающим на фундаментальную связь между психологией и математикой. Это тайна для психолога, хотя математику это может показаться нелепым. Для последнего число – это средство счета; для первого это обнаруженная сущность, способная на индивидуальные проявления, если у нее есть такая возможность. Иными словами: в последнем случае число – это слуга, а в первом – автономное существо. Тут та же разница, как между генералом, профессором, биржевым маклером, с одной стороны, и человеком, с другой.

Что ж, благодарю вас, потому что вы единственный, кто признает, что я petra scandali. Из этого факта я некогда делал вывод, что я крайне неприятный человек. В последние годы (а мне уже 83-ий год) я стал сомневаться, поскольку получил так много любви и заботы, что у меня нет причин ворчать. Я не «съеден с горькими травами»,[2] но поражен силе предрассудка и поверхностности «клерков».

С наилучшими пожеланиями миссис Уайли и сердечными пожеланиями счастливого Нового Года остаюсь,

С благодарность, ваш К.Г.Ю.

□ См. Уайли, 19 фев. 47 г. – У. рассказал Юнгу об огромном впечатлении, которое на него оказала работа “God, the Devil and the Human Soul” (см. Хардинг, 30 мая 57 г., прим. 2). Он также упоминал давнее восхищение работой Юнга и тем, как эти идеи повлияли на него в работе над последней книгой, An Essay on Morals (1947), копию которой он прислал Юнгу.

1. У. выразил сомнения относительно использования Юнгом квантовой механики и математики для прояснения своих психологических концепций. – «Уравнение 3+1=4» указывает на три дифференцированных и одну недифференцированную (бессознательную) функцию в психологии индивидуума, где «4» представляет полноту личности как цель процесса индивидуации. – В психологии религии «4» для Юнга представляет необходимое дополнение христианской Троице, как «темный», женский элемент, завершающий Троицу до квартерности как полноты. См. Jung, Psychology and Alchemy, CW 12, pars. 192, 209f, et al., и “A Psychological Approach to the Dogma of the Trinity”, CW 11; а также письмо доктору Г., 17 мар. 51 г., прим. 4. – Наконец, концепция Юнга о синхронистичности дополняет три категории времени, пространства и каузальности, снова в смысле формулы «3+1».

2. Ср. Исх. 12:8.

Т. Ягисава, 24 декабря 1957 г.

[Оригинал на английском]

Дорогой сэр,

Большое вам спасибо за любезное письмо. Вы первый представитель японской нации, от которого я слышу, что он читал мои книги. Так что ваше письмо – это замечательный факт в моей жизни. Оно показывает, как медленно ментальное путешествие: мне потребовалось больше 30 лет, чтобы достигнуть Японии, но я пока даже не добрался до университета в родном городе. Я действительно очень признателен и вдохновлен тем, что у меня есть читатели в Японии, потому что я знаю, насколько специфически европейские мои работы. Однако, это правда, что я пытался продемонстрировать универсальный характер психики, насколько мог. Но это почти нечеловеческая задача: «Искусство долговечно, а жизнь наша коротка».[1] Мне уже 83-ий год, и творческая работа подошла к концу. Я наблюдаю заходящее солнце.

Большое спасибо и счастливого Нового Года.

Искренне ваш, К.Г. Юнг

□ Токио.

1. См. Фауст, Часть первая, сцена 1.

Густаву Штейнеру, 30 декабря 1957 г.

Дорогой друг,

Твое предположение, что мне вполне есть чем заняться, чрезвычайно верно. Я тону в потоках бумаги. Ты совершенно прав. Когда мы стары, то обращаемся назад, и внутри, и снаружи, к воспоминаниям юности. Однажды, около тридцати лет назад, ученики спрашивали мое мнение о том, как я пришел к своей концепции бессознательного. Я выполнил эту просьбу, дав семинар.[1] В последние годы мне пришло предложение с разных сторон, чтобы я сделал что-то подобное автобиографии. Я не могу представить себя занимающимся чем-то вроде этого. Я знаю достаточно автобиографий с их самообманами и прямой ложью, а также знаю о невозможности автопортрета, чтобы решиться на такую попытку.

Недавно у меня спрашивали автобиографические сведения, и, отвечая на некоторые вопросы, я обнаружил скрытые в моих воспоминаниях некоторые объективные проблемы, которые, похоже, требуют более тщательного исследования. Потому я взвесил все и пришел к заключению, что отложу другие свои обязательства, чтобы заняться, по крайней мере, самым началом своей жизни и рассмотреть его объективно. Эта задача[2] оказалась такой трудной и необычной, что мне пришлось пообещать себе, что результаты не будут опубликованы при жизни. Такое обещание показалось мне важным, чтобы достигнуть необходимой отстраненности и спокойствия. Стало ясно, что все воспоминания, что еще живы для меня, связаны с эмоциональными переживаниями, которые возбуждают беспорядок и страсти в уме, а это едва ли лучшее состояние для объективного изложения! Твое письмо «естественным образом» пришло в тот самый момент, когда я практически отказался делать решительный шаг.

Судьба предполагает, и так всегда было со мной, что все «внешние» аспекты моей жизни должны быть случайны. Только то, что внутри, оказалось весомой и определяющей ценностью. В результате все воспоминания о внешних событиях угасли, и, возможно, эти «внешние» переживания вообще не были такими важными, или были таковыми только в той мере, в какой совпадали с фазами моего внутреннего развития. Огромная часть этих «внешних» проявлений моей жизни исчезла из памяти, именно по той причине, как я теперь осознаю, что я никогда не были по-настоящему «в них», хотя мне казалось, что я участвую в них всеми силами. Но это как раз те вещи, что составляют осмысленную биографию: люди, которых встречал человек, путешествия, приключения, увлечения, удары судьбы и так далее. Но, за немногими исключениями, они стали фантазмами, которые я едва вспоминаю, ведь они больше не окрыляют мое воображение.

С другой стороны, мои воспоминания о «внутренних» переживаниях, стали более живыми и яркими. Это ставит проблему описания, с которой я едва ли способен справиться, по крайней мере, в настоящее время. К сожалению, я не могу по этим причинам исполнить твою просьбу, к большому моему сожалению.

С наилучшими пожеланиями Нового Года

Твой старый зофингец,[3] Карл.

□ (1878-1967), из Базеля. Он был другом Юнга со студенческих дней, оба принадлежали к одному студенческому братству «Зофингия» в Базельском университете. – За исключением двух первых предложений и концовки, письмо опубликовано во введении А. Яффе к Memories, а все письмо в статье Ш., “Erinnerungen an Carl Gustav Jung. Zur Entstehung der Autobiografie”, Basler Stadtbuch 1965 (1964), pp. 125f.

1. См. Бёлер, 14 дек. 55 г., прим. 2.

2. Юнг начал записывать воспоминания детства и юности, которые образовали первые три главы Memories.

3. См. □ выше.