Томас Мур
Планеты внутри
Глава 8
Венера
Фичино начинает девятнадцатую главу Планет с инструкций о том, как создавать архетипическую модель вселенной – formamquadammunditotiusarchetypam.Она должна быть из серебра и золота и содержать три цвета космоса: зеленый, золотой и сапфировый, цвета Трех Граций. Мастер должен приступить к работе над моделью, как только Соль входит в знак Овна, и закончить ее в знаке Венеры. Астрологи, говорит Фичино, считают, что мир начался в знаке Овна и по этой причине, модель нужно начинать именно тогда. Естественно, работу следует выполнять под руководством богини красоты.
В данном конкретном случае, Фрэнсис Йетс поддерживает идею, которую я предлагал на протяжении всего изучения образов Фичино: эта архетипическая модель мира должна была стать средством развития памяти.1 Йетс делает предположение о том, что если бы у человека была такая модель или картинка в его спальне, он мог бы проделывать дела в течение дня, истолковывая их через этот привычный образ. Джин Сезнек, в исследовании астрологических образов классических божеств, упоминает о том, что в частных домах, общественных зданиях, и даже храмах, в конце концов, в самом Ватикане в этот период часто использовали подробное и точное нанесение росписью гороскопов на потолки и стены.2 То что раньше было мнемонической техникой в помощь ораторам запоминать речи, превратилось в предприятие естественной магии, или, как я уже предлагал, в школу воображения. Йетс предполагает, что знаменитое полотно Боттичелли с изображением струящихся тел и цветочных облачений – Весна – определенно являлось образом для применения на практике естественной магии, как способ открыться духу Венеры, особенно полезному, говорит она, полностью соответствуя идее Фичино, чтобы перехитрить опустошительный дух Сатурна.3
Я предлагаю тогда, внимательнее посмотреть на эту картину, чтобы ухватить основные черты Венерианского духа, как его представляли в Фичинианском кругу. Мы уже заметили насколько близко был знаком Боттичелли с идеями Фичино, и мы знаем, что он писал этот портрет богини для Медичи Лоренцо ди Пьерфранческо.
Сандро Боттичелли, Весна (Галерея Уффици, Флоренция)
Искусствоведы и историки, народ, были восхищены в равной степени, и они обеспечили больше толковательной информации, чем нам нужно. В моих ремарках я всерьез опираюсь на заявления Эдгара Уинда относительно традиционных интерпретаций работы и его собственных мыслях.4 Несмотря на то, что меня интересует психологическая значимость образа, в его власти приучить воображение к подготовке к активным натискам и недостатку радостей и печалей Венеры.
Тогда давайте рассматривать Веснукак один из амулетов и талисманов Фичино, как образ, которым не только эстетически восхищаются, но и созерцают, и используют для духовного расширения. Придерживаясь такой позиции к планете и ее богине, мы вовлекаемся в режим обучения, столь высоко ценимого флорентийским человеком эпохи Возрождения, для которого не было ничего более мотивирующего и интригующего, чем шифр – образ, упакованный в мистические символы, в ожидании раскрытия и исследования.
Весна Боттичелли
Число «три» являлось любимым среди поэтов, теологов и музыкантов Средних Веков и Ренессанса, независимо от того, являлись ли они Неоплатонистами. Музыкальные тексты того периода, например, излагались в трехдольных метрических единицах мензуральной нотации так как считались «совершенным» счётом, как иногда и в наши дни. Фичино, также, в Неоплатонической манере часто делит свои философские парадигмы на три и умножает на три. И тогда неудивительно обнаружить на полотне Боттичелли трио из трех: три духа природы, три Грации и три божества.
В правом дальнем углу картины, весенний ветер Зефир, дует и преследует земную нимфу Хлорис. Фрэнсис Йетс совершенно точно определила этот ветер как Фичиновский дух мира (spiritusmundi), дух, который мы все это время пытаемся объяснить в деталях.5 От дыхания Хлорис выделяются цветы, по мере того как она трансформируется во Флору, своего рода фотографический стоп-кадр маслом. Флора является предвестником весны, времени года Венеры. На другой стороне полотна три Грации водят хоровод – Добродетель, в центре с туго завязанными волосами и блуждающим взглядом; Радость, слева, со взъерошенными волосами и в свободных одеждах; и ближе всех к Венере, Красота, сдержанно одетая. Все три божества, да и сама Венера, изображены с увесистыми грудями и выпученным животом. Внешне скорее более материнская фигура, она как бы дает свое одобрение на то, что происходит вокруг нее. Над ней ослепленный Купидон, наводящий на цель свою горящую стрелу. А Меркурий стоит в дальнем левом углу, указывая на облака.
Касательно любви и процесса жизни, Фичино написал: «Существует бесконечное влечение, начинающееся с Бога, идущее в мир, и оканчивающееся таки в Боге, влечение, которое возвращается в тоже место, откуда началось, словно своего рода круг».6 Картина отображает этот трехчастный круг, один из круговых контуров души: весенний ветер обдувает красоту земли, она порождает цветение и рост; Грации танцуют от вкушения мира, благословенные по-матерински нежным взором Венеры; Купидон целится в Добродетель, которую уже привлек Меркурий. Идет сильное ощущение движения справа налево. Можно представить, что музыка является первоосновой танца Граций и движения по всему полотну.
Если говорить о музыке, то она без всяких сомнений в тональности Венеры, хотя по этому поводу есть сомнение. Один уважаемый искусствовед Эрвин Панофски, считает, что Меркурий несет диссонансную ноту. По его мнению, Меркурий выражает разум, и не имеет прямого доступа к сфере Венеры. Он поворачивается спиной к Купидону, Грациям, дарам весны, и самой Венере. «О нем можно было бы сказать,» — говорит Панофски, « что он выражает достоинство, но одновременно и одиночество одной психологической силы, исключенной из чертогов Божественного Амура, и самоисключенной из чертогов Амура человеческого.»7
Эта отсылка на две разновидности любви, человеческую и божественную, выдвигает на первый план отличительные особенности, о которых Фичино и другие сделали выводы по Платновским работам, различение двух Венер. Божественная Венера, как говорят, была дочерью Урана, неба. Она бестелесная, не имеющая ни матери, ни каких-либо ограничений материи. Согласно Фичиновскому Платонизму, она живет в Космическом Разуме. Обычная, земная Венера, с другой стороны, считалась дочерью Юпитера и Юноны. Она живет между Космическим Разумом и подлунным миром – Венера земли, дающая красоту ощутимую и воображаемую.
Сначала принимая идею о двойной природе Венеры, может показаться, что Боттичелли изобразил земную Венеру. Обычно небесную Венеру изображают обнаженной, в то время как земная Венера одета в одежды, представляющие ее телесное воплощение. И только относительно позже в истории стоики и христиане создают мораль, которая стала причиной инверсии этой традиции. Весна, как бы то ни было, Венера одета и она окружена деревьями и цветами. Она как-будто возглавляет плодородие на земле, и в этой ситуации, Меркурий вполне себе мог повернуться спиной ко всему и этому и воздеть очи небу, к области чистого духа. И тогда движение на полотне выглядело бы как молниеносный бросок влево, к облакам, к более духовному месту. Невысказанный намек на то, что земная любовь и красота роскошны и плодородны в физическом смысле, то есть нечто лучшее. Земная любовь выглядела бы контрастно по отношению к царству божественной Венеры, область, совершенно точно введенная Меркурием.
Отдельные заявления Фичино направлены на поддержку точки зрения о том, что Венера на картине Весна определенно Венера небесная, или что она является богиней, поощряющей движение вверх к небесам от земли. Например, в своем комментарии к Платоновскому Симпозиуму, он пишет: «Истинная любовь ничто иное как определенное настойчивое стремление взлететь вверх к божественной красоте.» Но работа Фичино, рассматриваемая целиком, не просто пропагандирует побег от земного существования, как нам было видно во время размышлений о солярном духе. К последнему процитированному предложению он добавляет: «божественная красота просыпается при виде красоты тела». Полное, чувственное подключение к красоте тела и природы «пробуждает» и заставляет возноситься к наивысшим инстанциям духа, но и то и другое необходимы. Ученик Платона Поль Фриндлэндер упоминает эту разницу точек зрения, предполагая, что согласно Платону движение к красоте не пренебрегает телом. Противопоставляя Платона с более поздними толкователями, он пишет: «у Платона, каждый выбирающий верный путь должен, прежде всего, любить красивое тело и `рождать в нем красивые слова`; а после распознать единую красоту в каждом красивом теле, став любовником всех. Никто не может проскочить эти подготовительные стадии, за которыми есть тропа, ведущая к красоте и ввысь».8 Кажется, что Фичино , как и его духовный наставник Платон, утверждают и небеса и землю, обе стороны Венеры.
Возможно, Венера, на картине Боттичелли, дает нам намек на двойственное поле этой сложной богини. На другой картине, Рождение Венеры, нагая небесная богиня словно выходит из моря, где она была рождена, и собирается одеться в материальную плоть, символизируемую цветными одеждами, протягиваемыми ей. На полотне Весна, также, мы можем найти образы и того и иного рода. Нижняя часть тела богини одета в богатый материал, в то время как другая ее часть покрыта прозрачной тканью, под которой четко видна грудь и контуры ее тела, точно также как и прозрачные платья на духах – Грациях и Хлорис – демонстрируют их фигуры.
Венера с полотна Весна — это любовь в ее небесном и земном аспектах. Если бы она содержала только последний аспект, можно было бы взглянуть на другую картину, дополнительную, и продемонстрировать небесную сторону вещей. Но на картине Весна есть и то и другое. Это полный круг. Нет необходимости Меркурию пренебрегать кем-то, ни духами земли, ни Венерой в каком-либо из ее аспектов. Меркурий находится там для того, чтобы круг двигался, музыка продолжала играть. Он работает с Венерой и играет сакральную роль в ее божественных функциях. Здесь Венера и Меркурий в тандеме, как сказали бы астрологи. Они формируют комбинацию, союз двух божеств, двух планетных центров, обеспечивающих друг другу поддержку. Образ двойственных божеств вполне рядовая вещь в трудах Фичино.
Часть сцены, где Венера устремляет взгляд, полный удовольствия, это танец Граций, архаичный образ танца жизни, включающий удовольствие жизни, красоту и врожденную сдержанность. Все три вписываются в деревянное царство Венеры, назначая время и место в гуляньях для шагов красоты и удовольствия, два фактора, как мы обнаружили, важные для психики, и для Добродетели, этой грации человеческой жизни предлагающей естественное ограничение по времени увлеченности материальным миром. Добродетель охраняет душу от «излишней вовлеченности тела», так как она охраняет от искушения чрезмерной очарованности чувственными удовольствиями. Она не противопоставляет включенность тела и плотских вещей, но она выжидает возможность взглянуть на Меркурия, бога понимания и проницательности. Поза Добродетели единственная полностью вовлеченная в танец, но с более дальним прицелом.
Взгляд Добродетели направлен на Меркурия, Гермеса Трисмегиста, великого толкователя, того кто знает существующие тайны, заключенные в простых материальных вещах и приятном времяпрепровождении. Добродетель, увлеченная Меркурием, предлагает путь, не за пределами грациозного танца жизненного опыта, но погружаясь еще больше в него. Она проявляет инициативу в отношении Меркурия, толкователя. Он смотрит в облака не потому, что ему нет места в сцене, или ему неинтересна жизнь граций, а потому что это его обязанность и функция видеть, что за фасадом вещей, обнаруживать значение и ценность, скрывающуюся в складках обыденного существования.
И тогда, Венера земная или небесная, направляет и присматривает за этим царством жизни, включающем и полное чувственное удовольствие и понимание. Она заботится о двух влечениях души, к телу и духу. Она выполняет свои задачи через удовольствие и красоту, а также она питает внутренний резерв , что милостиво отворачивает душу от погруженности в чувственное, направляя ее к наблюдению и осмысленности. Юный друг Фичино Пико,написал о Венере: «Любой, кто понимает глубоко и грамотно деление единства Венеры на троицу граций, сможет найти верный путь продвижения в Орфической теологии.»9 Быть «в Венере», быть под психологическим влиянием этой глубинной фантазии и формы, означает обнаружить и хранить как сокровище разные духи и озарения, которые становятся доступными через чувственное торжество жизни. Оно не должно быть материальным и убийственным; напротив, входя в танец красоты и удовольствия, без потребности во внешнем подавлении, так как Добродетель тоже там присутствует, уникальные духовные наградыстановятся доступными. Венера ведет душу в тело и через тело к духу. Из духа в тело, затем снова к духу – пора Венеры влечет за собой круг психики, которым восхищался Фичино.
Дух Венеры
Дух Венеры обладает своим уникальным характером, описываемый имажинистским образом в древних категориях, горячего, холодного, сухого и влажного. И вот характер Венеры ассоциируется с последним, она ассоциируется с влагой в разных ее проявлениях. Гераклит, этот загадочный философ шестого века до н.э., оставил нам некоторые изречения, которые наделяют психику свойствами влаги. Например, в одном дошедшем до наших дней фрагменте, он говорит: «Психика выпаривается из того, что является влажным». Если влага представляется как нижний элемент, обозначая матрицу жизни и психологический источник наших фантазий и тело наших эмоций, тогда согласно Гераклиту, душа созидается в тот момент, когда эта предельно популярная стихия выпаривается, возгоняется, если говорить на языке алхимиков. Рефлексияи глубина восприятия, которые мы зовем душой, возникают из материального мира, воспринимаемого чувственно и переживаемого эмоционально. Психе не является этой воспринимаемой вселенной, она возникает из нее. На алхимических картинках показаны колбы, которые нагревают и это видно по пару образуемому на верхней части стекла, пар описывается в текстах как небесная твердь в истории творения в Книге Бытия. Этот возгоняемый пар не является, в отличие от облаков на которые указывает Меркурий на полотне Весна, выпариванием чувственного мира Венеры. Гераклит также предупреждал о том, что хоть душа и тешиться превращаясь в влагу, тем не менее сухая душа берет верх, наблюдение, которое требует короткого комментария.
В Планетах Фичино классифицирует планеты по степени влажности, которую они являют.10 Он перечисляет их в комбинациях от самой нижней в шкале до самой высокой. Меркурий с Юпитером являются влажной комбинацией — пример, при помощи которого можно толковать социальную и политическую жизнь используя воображение и интеллект. Следующая и более влажная – Венера с Луной. Луна, ближайшая планета к земле, самая нижняя из сфер, окружающих арену человеческих стараний, совершенно точно будет влажной. В иконографии влажность Луны достаточно упрощено отображается в виде капель падающих с луны, подобно изображению Луны на Таро. Венера влажная в самой себе, пропитанная эмоциями и ощущениями, но в купе с Луной она становится еще более насыщенной и мокрой. Третьей комбинацией в иерархии стоит Луна с Венерой, где Луна является главной с добавлением Венерианских элементов: темный; изменчивый мир, движимый удовольствием и красотой. И наконец, самая сочная комбинация из всех существующих, состоит из Луны с Венерой и Меркурием. Интерпретирующие способности Меркурия придают обладающее творческим воображением осмысление комбинации Луна-Венера, но у него сочные озарения и выводы, приближенные к земле, включающие опыт, не такой удаленный как Аполлонический. Испарение Меркурианского конкретного знания присоединяется в данном случае к росе Луны и телесным флюидам Венеры.
И тогда, дар Венеры и есть дух, но это особого рода духовность, достаточно плотская духовность. Дух, получаемый от ее чувственности, сексуальности и вовлеченности в удовольствие, и поэтому ее епархия благотворна для души. Очевидно, Венера способна соблазнять душу к полному погружению в чувственность, и существует множество историй в мифологии, предостерегающих нас от этого аспекта богини любви. Но здесь нас интересует не история как таковая, а определенные Фичиновские проникновения в суть величайших сфер душевных переживаний. Он рисует искусный портрет Венерианской сферы и ее пределов, и он подчеркивает значимые стороны этой тяги души. Без такой оценки, мы могли бы подавлять все то, что поддерживает эта богиня, причисляя ее к соблазнение к бессознательному и катастрофе. Но если Добродетель и Меркурий все же имеют место быть в темных лесах Венеры, тогда нет нужды для внешнего подавления, а всего лишь бдительное око в направлении духа.
Фичино замечает противостояние между Венерой и Солем: «если мы полностью посвящаем себя Венере, нам не так-то просто будет заполучить солнце. Если же мы всецело посвящаем себя Солю, хорошо поладить с Венерой не получится.»11 Этот комментарий случайно намекает на проблемы, заключенные в политеистической психе; у Фичино не было иллюзий относительно психической гармонии и мира. Но если говорить более конкретно, дело в том, что влага Венеры оказывается несовместимой с иссушающим эффектом солярного сознания. Трудно думать ясно и рационально, если, например, Венерианское настроение возбуждает фантазии о влажных удовольствиях. Но душа должна принимать обе планеты регулярно, несмотря на то, что астрологически они никогда не смогут быть вместе. Фичиновское предостерегающее наблюдение говорит о том, что в те периоды, когда мы находимся в сбивающей с толку, опутывающей хватке Венеры, а отношения утягивают нас в болото чувств, а разум затуманен и бессилен, бесполезно притворяться, что мы одновременно находимся и в Соле – рациональном и ясном. Мы не можем просто сублимировать подобные Венерианские чувства в красиво оформленные мысли и тем самым избежать несчастливой стороны Венеры. Настоящая сублимация, при помощи которой душа обретает нужный дух и глубину, это выпаривание влаги, требующее терпеливо переносить влажный сезон. Психе нуждается во влаге, также как и в сухости.
Шандор Ференци, один из первых учеников Фрейда, дискутирует на эту тему в своей книге по сексуальности под названием Thalassa («море»): «Первая и самая главная опасность, с которой сталкивались организмы, все изначально являющиеся водными обитателями, это не перенасыщение водой, а иссушение.»12 Комментарий Ференци может быть также применен к психе, так как психическая засуха является такой же угрозой, как и ее заводнение. Эго часто предпочитает пребывать в сухом состоянии, потому как тогда можно удерживать полный контроль; мы сожалеем, что нельзя избежать чувственной охваченности, мы ищем пути усмирения чувств и направления этих потоков. Текучая психе, переживаемая как смена настроений, чувство словно вас снесло волной, поток множества фантазий и желаний, и сильная физическое осознание таких изменений, все это может не понравится Эго, потому как оно держит руль управления мертвой хваткой. Но, с другой стороны, вода – это река жизни, поток возможностей; быть в контакте с этим означает приблизиться к потокам жизни, несмотря на то, насколько они могут быть опасными и непредсказуемыми. Вода также является амниотической жидкостью или океаном из которого возникают все формы жизни; быть сухим, например, благодаря чрезмерному полету духа, означает потерять контакт с матрицей.
Фичино признал связь между влагой и фантазией; так что согласно его теории вполне последовательным является представить пределы Венеры как состояние соблазнительного развития воображения. В одном из своих писем, он соединяет пар, фантазию и утрату здравого смысла: «Мы переживаем не просто по дням, а даже по часам феномен легкого испарения, достаточно плотного и влажного, выделяющегося из нижних частей тела.Когда оно доходит до головы и заполняет все проводящие пути мозга, мы тяжелеем и погружаемся в негу сна с его образами и фантазиями [insomnitisimaginibusquedeludi]. Также мы иногда испытываем (если пар черной желчи, который греки называли меланхолией, захватывает и овладевает крепостью тела), как наш владыка, сам разум, тонет и люди становятся захваченными очевидным безумием.»13 Спуск из сухого рационализма к влажным Венерианским фантазиям, в конечном счете, ощущается как движение вниз, и, возможно, как в образах Фичино, мы можем почувствовать наше обычно укрепленное и защищенное эго захваченным и побежденным. Это состояние сознания, переживаемое как захват, может также быть расценено как вражеское и регрессивное состояние. Мы считаем, что всегда лучше всего сохранять ясный ум и «обходить стороной» трудности. Но эти влажные фантазии имеют такую же обоснованность в психическом опыте, как и сухие мысли, и, на самом деле, они являются важными и даруют Венере требуемый дух для общего психологического состояния: ее психическое тело, ощущение, эстетическое чувство, рост, удовольствие, и конкретное понимание.
Несмотря на то, что владения Венеры выходят за рамки человеческих пределов, поскольку она является богиней зарождения и развития всего живого, Фичино выделяет ей в человеческом опыте особое место, наравне с Солем и Юпитером. Она не просто присматривает за фертильным весенним ветром, она еще и обуздывает танец Граций – человеческую благообразность. Она позволяет своей собственной сфере уйти в себя посредством Меркурия, демонстрируя как боги работают в тандеме, и наглядно показывая, насколько ее владения обладают определенной прозрачностью и степенью несовершенства, не такой яркостью как солнце, а темнотой тенистой рощи Весны.
Более того, нуминозность, ассоциируемая с этой богиней, эта атмосфера, создаваемая ее духом и влиянием, отличается от Божественного разума или создателя; ее тайна более близка к сексуальности, таинству тела, тайному трепету к интимным зонам человеческого тела и земли, телу мира. Но эта особенная нуминозность, поддерживаемая фантазиями и чувствами, если не разбросана чрезмерной рассудочностью, не поверхностна. Детский вопрос «Откуда я появился?» маркирует нарождающийся запрос о смысле, вопрос к происхождению, помимо простой физиологии. Также и душа в рамках Венерианской жажды знаний вопрошает: Откуда я родом? Кто мои предки? Где моя весна? Душа стремится к самой себе сквозь буйную растительность своих фантазий и таинств, в Венерианскую зелень, где всегда весна – primavera.
Венерианскую психологию можно легко проследить в фантазиях о развитии и новизне. В последние два десятилетия гуманистическая психология раздулась на ветру Зефира, с Западного побережья, принося с собой бесконечные фантазии о «личностном росте», сексуальные исследования, увлеченность чувствами – представляемых более конкретно в горячих ваннах, озабоченность взаимоотношениями, особенно в группах и в браке, и саму игру воображения.14 В качестве одной фантазии делающей психологию среди многих, это имеет определенное значение, но в качестве доминирующего образа, и совершенно точно элитарного духа, даже Венера становится властным монархом.
В других образах Фичино, проявляются все характерные черты. Венерианские ороговевшие минералы, мясистый камень, как говорят гранильщики, должен использоваться для того, чтобы останавливать поток крови у мужчин и менструирующих женщин; а коралл полезен для увеличения урожайности фруктов (роста) и его корни в утренней росе (девственная влага). Ее животные – черепахи и горлицы, известные своей мощной плодовитостью (сексуальность и развитие). Фичино, к сожалению, остановился на пол пути, перечисляя Венерианские объекты, и прокомментировал это: «об остальном не позволяет мне говорить моя благопристойность». Мы с легкостью можем представить эти текучие среды и сферы жизни, слишком «непристойные» для Фичино. Его наблюдения просто поднимают другие фантазии, связанные с богиней – непристойность, стыд и страшные тайны.
Хиллман предположил, что причиной нашей компульсивной очарованности Венерой является наше длительное пренебрежение ею, возможно ввиду нашего ханжества и ее непристойности.15 Если дело в этом, можно представить возможный мировой климат, который отдает должное богине. Все, что я сказал о том, что университет должен быть больше в Венерианском духе, могло бы быть применимо и к жизни в целом: более осознанной к красоте, отношениям, телу, чувствам и фантазиям; а ее негативными последствиями могут быть ревность, перенаселенность, чрезмерное развитие, ослабление рассудочности, и венерические заболевания тела и ума. Несмотря ни на что, она богиня, с которой нужно считаться, в противном случае, мы, как Ипполит из греческой трагедии, обнаружим себя раздавленными собственной благопристойностью.